Бродили как-то в Усть-Ноорусе, там дачи писателей, художников — красиво, интересно. Я рассказываю:
— В Варне по приглашению ЮНЕСКО я читал доклад в Институте Жолио-Кюри. После семинара болгары оплатили нам поездку по стране. Мы поехали с женой, нас сопровождал известный болгарский теплофизик, профессор Михаил Дмитриевич Михайлов.
Привез он нас в горное селение, где живут шопы, которые славятся тем, что ходят по раскаленным углям. Наступил вечер. Шопы приплясывают, вводя себя в транс, затем пошли по огненной полосе, прямо по углям! Вдруг, неожиданно для себя, я говорю жене:
— Пойду за ними.
Разуваюсь, засучиваю штаны... Ступаю на огненные угли и иду — прямо за ними. Все вокруг смеются, думают, переодели своего для пущего смеха, выдают его за туриста.
Рассказывал я это Георгию Александровичу в присутствии жены, живой свидетельницы. Как он заинтересовался!
Феномен интересовал Николаева как ученого. В свои 80 лет он с колоссальным интересом воспринимал все новое. Это качество обычно присуще детям.
У Георгия Александровича было удивительное сочетание детской беспомощности в решении житейских вопросов и мощи в научной, педагогической, административной работе. Ему не хватало времени, денег и рук для того, чтобы позаботиться о себе; незнакомый человек, возможно, и воспринял бы его как беспомощного старика. Но те, кто знал его, понимали, что на эту сторону жизни Николаев не обращает никакого внимания. Его жизнью была наука. Как только он попадал на совещание, лекцию — это был совершенно другой Георгий Александрович. Собранный, сильный, волевой. К нему всегда можно было прийти за советом, за помощью.
— Это отмечают все...
— Георгий Александрович умел заметить в человеке хорошее и всячески поощрить. Это дано не каждому. К слову сказать, Александр Иванович Целиков — выдающийся ученый, но школы не оставил в отличие от Николаева.
Только поднялся А.И. Акулов — он его в Индию... Помню, приезжает Акулов из Индии, где проработал 2-3 года представителем ЮНЕСКО. Под воздействием южного климата у него стало сдавать сердце. Он написал просьбу о переводе на родину. Ответ был традиционный: отпустим, если подберете замену. Он обратился ко мне: «Саша, ты молодой, крепкий, доктор наук, берись за это дело. Будешь создавать крупный сварочный институт — на 2-3 года работы по горло! Ты знаешь, как я там жил? Трехэтажная вилла, садовник, гувернантка, шофер... Получал 2—3 тысячи долларов на руки».
— Я задумался, — рассказывает Александр Григорьевич. — Заманчиво... Мне было тогда лет 35. Зарплата на кафедре не так уж высока. Рассказал жене, она загорелась: Саша, давай поедем! Иду к Георгию Александровичу — а как же без него...
Объясняю: Индия, деньги большие...
— Вы знаете мой принцип, Александр Григорьевич: поступайте так, как сочтете для себя лучше. Но учтите: вы относитесь к категории людей, за которыми деньги будут сами бегать. Не бегайте за ними.
После этого случая я никогда не подходил к Георгию Александровичу с вопросом об изменении своей судьбы. Решил: МВТУ — моя жизнь. Тем более что здесь я рядом с учителем...
— Расскажите о последних его годах на кафедре...
— Он много сидел в своем кабинете, — говорит Григорьянц. — Как же любил всех нас встречать! Чай заваривал, принесет баночку варенья — свой продукт, не с базара!
У меня два святых дня: 17 января, день рождения Георгия Александровича, и 18 мая, день его смерти. Я обязательно иду на кладбище. В этом году в январе не нашел у могилы ничьих следов, от этого не по себе стало. Зато весной, 18 мая, у памятника было много живых цветов. Я приехал сразу после заседания экспертной группы у ректора. Вернулся, ректор Игорь Борисович Федоров спрашивает: «Александр Григорьевич, вы, наверное, уже были на кладбище?» — «Был», — отвечаю. — «Жаль, мы бы с вами вместе махнули...»
— Не знаю, — продолжает Григорьянц, — кого я чаще вспоминаю — отца или Георгия Александровича. Это не показуха, а что-то глубокое и основное. Сажусь за письменный стол и гляжу на портрет...
Мне показалось, что глаза профессора увлажнились.
— Жена даже ревновала меня к Георгию Александровичу...
По субботам Николаев любил нагрянуть в общагу. Или на кафедру ИНО — с незаметной проверкой. Идет старичок, все подмечает. Это у него называлось «внеплановая работа».
Однажды поехали на лыжах — от Измайловского парка через поселок Восточный в Балашиху. У Валеры Сагалевича сделали остановку, попили чайку с пряниками, любимым кушаньем Георгия Александровича. И пошли назад. Я еще хорохорился, когда прощался со всеми. У станции метро «Электрозаводская» спустился в подземный переход, а подняться не могу... Умотал меня дедуля! Я здоровый тридцатилетний мужик, а ему «всего» шестьдесят семь... Маханули мы километров тридцать. Кажется, я и не устал особо, а мышцы не тянут. Пришлось сесть на троллейбус. Когда я рассказал об этом Георгию Александровичу, он весело хмыкнул: вот, мол, молодежь пошла.
...Были интереснейшие встречи на дачах Устинова и Дымшица. Какой там был Георгий Александрович... Видели бы вы, как он вел себя на фоне министров: скромно, но с поразительным внутренним достоинством. Он всегда был ровен — и с вышестоящими, и с подчиненными.
Юрий Александрович Бочаров, профессор
С профессором Юрием Александровичем Бочаровым мы давние друзья, но в последние 10 лет мы виделись редко, а сегодня есть повод для встречи — поговорить о Николаеве.
Профессор приглашает в свой небольшой кабинет. Стеллажи и подоконники уставлены книгами. Небогатая вузовская обстановка, пожалуй, беднее, чем десять лет назад. Вспомнили про семинар «НОМО», посвященный космогонической концепции и эзотерическому знанию, основанный Георгием Александровичем.
— Мы и не афишировали наших собраний, — рассказывает Бочаров. — На первые заседания семинара собирались профессора Михаил Владимирович Вамберский, Алексей Михайлович Архаров, Владимир Петрович Злоказов, я, Владимир Никитич Волченко, начальник военной кафедры генерал-майор Ремаль Николаевич Пирумов.
— Георгий Александрович часто вел семинар?
— Бывало. Спрашивал: «Ну что, колдуны, собираетесь? Обязательно приду...»
Как-то раз на нашем семинаре выступили два московских мага — Александр Деев и Валерий Авдеев.
Помню, Авдеев ложился на битые бутылки, а люди вставали на доску, которую он клал себе на грудь. Вставал, отряхивал острое стекло — и ни ранки на коже! Аудитория рукоплескала. Однажды он вызвал мальчика из зала, загипнотизировал его и положил на спинки стульев — головой и пятками. Мальчик лежал, не прогнувшись...
— Как вы это восприняли?
— Я совершенно спокойно, с доверием, а Георгий Александрович почувствовал подвох. После выступления позвал меня за кулисы и стал дознаваться у Авдеева, нет ли здесь фокуса.
— Давайте я и вас на стулья положу, — спокойно ответил тот.
Георгий Александрович стушевался. Тогда я предложил себя. Авдеев провел рукой по моему позвоночнику, и я будто одеревенел. Меня подняли, положили на стулья...
— Что вы чувствуете, что вы чувствуете? — интересовался Георгий Александрович. А я лежу и не ощущаю ни боли, ни тяжести, не могу слова вымолвить, хоть все воспринимаю ясно.
Наконец Авдеев снял меня со стульев и движением руки вернул мне гибкость. Повернулся к Георгию Александровичу. На лице ректора отразилась внутренняя борьба, но он так и не решился на эксперимент.
— Но поверил в реальность этого дива?
— У него была не одна такая возможность познакомиться с необычными явлениями. В начале 1980-х годов появилось много экстрасенсов. Они толпами ходили к нам в лабораторию БИОТИ. Когда кто-нибудь из людей, обладавших неординарными способностями, появлялся в приемной ректора, секретарь Шура Наседкина отправляла такого человека ко мне. Я беседовал с ним и нередко докладывал Николаеву: «Георгий Александрович, в этом что-то есть».
Так с ним познакомился Сычеванов (по прозвищу Лозоходец), который предложил и даже внедрил на практике метод поиска полезных ископаемых с помощью изогнутых веточек лозы. При встрече с ректором он заявил: «Георгий Александрович, я сразу начну обследовать ваш кабинет». Он обошел кабинет со своим «прибором», комментируя: «Так... стол у вас стоит в благоприятном месте, но вот здесь — вредное излучение...» Позже в указанном месте установили защитные сетки.
Он же, увидев, что Георгий Александрович простужен, пообещал прекратить насморк. Проведя рукой вдоль лица ректора, остановил ладонь и сказал: «Здесь скопление. Буду его снимать, и вам станет лучше». И действительно, насморк прошел!
— А еще на какие темы непознанного вы беседовали с Николаевым?
— Георгий Александрович любил взять меня под ручку на первомайских и ноябрьских демонстрациях, мы немного отходили от колонны и разговаривали о Космосе, об НЛО.
— Он и со мною провел целую беседу об НЛО.
— Георгий Александрович считал эти объекты реальностью... — Бочаров задумался на минуту и добавил: — Когда я уезжал за рубеж, то руководил лабораторией БИОТИ по переписке.
Книга о Г.А. Николаеве пишется урывками. В 2002 году я предпринял очередную попытку закончить свой труд, и она стала поводом для новой встречи с Ю.А. Бочаровым. Профессор прочитал рукопись, внес ценные правки, после чего мы продолжили разговор об академике Николаеве.
— В 1964 году встал вопрос о новом руководстве МВТУ, — сказал Юрий Александрович, — и тогдашний секретарь парткома Училища Геннадий Владимирович Бечин предложил назначить ректором Георгия Александровича Николаева.
— Вы ведь долго работали с ним бок о бок, будучи проректором по вечернему образованию. Я помню, вы как-то упоминали, что одним из сложных вопросов, за которые вы отвечали, были филиалы...
— Филиалы были у меня, — кивает Юрий Александрович. — Ректорат особенно волновала судьба Калужского филиала. В то время Калужский обком КПСС считал, что его надо сделать самостоятельным вузом областного подчинения. Я даже выступил на общем партийном собрании филиала, не посоветовавшись с Георгием Александрови