У меня было много товарищей в гимназии, но никого не осталось сейчас. Лучшим моим другом был Борис Айхенвальд. Очень он любил мою маму. Будучи уже взрослым, преподавателем русского языка, он много путешествовал в летнее время, а потом описывал свои путешествия. Маме он преподнес свою книгу с надписью: «Светлому образу юношеских лет, матери друга моего детства, бесконечно дорогой Евгении Владимировне Николаевой». Он погиб от тифа в тюрьме в 1937 году. Его брат Александр был расстрелян, сестра Татьяна выслана. А мать скончалась в доме инвалидов. Трагический конец.
Г.А. Николаев в гимназические годы
Е.В. Николаева. 1900-е годы
Георгий Николаев — ученик Флёровской гимназии
В детстве у нас на квартире собирались мои товарищи-гимназисты. У нас не было разделения: дети и родители. Мама была не только со мной, но и со всеми нами. Она придумывала игры, была в центре внимания. Никто не считал ее человеком другого лагеря. Собирались мы раз-два в месяц по субботам, в дни рождения и именин. Спать ложились в 9 часов, а когда стали постарше, в 10 часов вечера.
Мама меня просила курить только при ней, но я никогда не курил. В детстве проявлялись черты снобизма, вызванные материальным благосостоянием отца, которого я был несправедливо лишен. Позднее мне просто стало противно вспоминать об этих настроениях. Мама их чувствовала, это ее огорчало. Революция дотла выжгла их, я благодарен ей за это.
Февральская революция застала меня в шестом классе гимназии. Я по-прежнему оставался первым учеником. На нашей квартире у Никитских ворот в Октябрьские дни мы пережили тяжелые моменты, находясь в центре обстрела.
С осени 1917 года продовольственное положение в Москве обострилось. Мы часто выезжали в Сочи, и мама решила, что на юге нам легче будет пережить трудную зиму. 18 ноября 1917 года мы выехали в Сочи.
Сочи был маленьким городком, тихим болотом. Вспоминается бурная жизнь Москвы периода 1914-1917 годов.
Мое поступление в гимназию совпало с началом Первой мировой войны. С первых месяцев войны мама начала работать в Москве в Пушкинско-Хамовническом лазарете. Она находилась с больными каждый день с 10 утра до 5 вечера. Быстро научилась бинтовать, делать несложные бактериологические анализы и стала старшей сестрой палаты. Солдаты ее любили, называли «наша голубка», «драгоценная сестрица». «Ты вся исполнена добра и благодатного рассудка», — так в письмах писали ей раненые. Во время войны уровень жизни в Москве постепенно снижался, события, происходившие при царском дворе и в министерствах Петербурга, будоражили всю страну. Все с восторгом восприняли весть об убийстве Распутина.
Февральскую революцию встретили восторженно. Ликование проходило по всему городу. Революцию называли бескровной.
Молниеносное возвышение и болтливость Керенского у большинства вызывали насмешку. Вспоминаю стихотворение:
«С бритою рожею Россией растерянной Правит не помазанник Божий, а присяжный поверенный».
После Февральской революции уровень жизни стал падать еще стремительней. Все жили в ожидании чего-то. Октябрьская революция явилась логическим завершением огромного количества предшествующих ошибок и неудач царского и Временного правительств.
Из бурного водоворота событий мы попадаем в захолустье. Как все маленькие города в тот период, Сочи находился далеко в стороне от генеральной ломки старой жизни. В Сочи я работал и еще раз работал. Я читал английскую, французскую, немецкую историю, философию, беллетристику, критику, хватался жадно за все: Эсхила, Софокла, Горация, Бокля, Рескина, Дарвина, Шекспира, Лонгфелло, Вольтера, Жан-Жака Руссо, Мольера, Шиллера, Гёте, Макиавелли, Мальтуса, Диккенса, Тольдемира, Золя, Гюго, Котляровского, Белинского, Шопенгауэра, Чехова, Достоевского, Полетова. А впоследствии «звуков небес заменить не могли мне скучные песни земли». Мама тоже много читала и по-прежнему глубже меня воспринимала прочитанное.
За два года я сдал экстерном экзамены за 6-8-й классы гимназии.
Несмотря на наш более чем скудный достаток, мама умудрялась дать мне возможность по разу в неделю получать консультации по математике и физике у преподавателей гимназии.
В Сочи у нас появились знакомые, которых я могу назвать сейчас осколками разбитого вдребезги, навек ушедшего в небытие прошлого мира. Родственники композитора Римского-Корсакова учили меня английскому языку (за это я качал им воду). Обедневшие аристократы, абсолютно неприспособленные к заработку, в глубокой старости в нищете закончили свое мирское существование в 30-х годах. Они жили по-соседству, и я часто бывал у них. Купцы Блиновы — я был дружен с пасынком Блинова Юрой, мы вместе учились. Блиновы в панике эмигрировали в 1920 году. Молодящаяся 40-летняя супруга главного врача санатория, маминого сослуживца, вела со мной разговоры на философские темы, также эмигрировала, кажется, в Сан-Ремо. Ее прощальными словами были: «Пишите по вечному адресу: Москва, Юлии Михайловне Рогаткиной-Ежиковой». И ряд других. Все они надеялись найти в Сочи убежище от мирских бурь, разразившихся над страной, и... не голодать. Но они ошиблись. Этому маленькому городку досталось, как и другим в трудные дни. Последующая судьба всех остальных, за исключением трагической судьбы Римских-Корсаковых, мне неизвестна. Мама со всеми поддерживала хорошие отношения, но дружна же по-настоящему она была только со своими сослуживцами: медицинской сестрой Е.К. Крюгер и зав. хозяйством — старушкой Л.А. Милеевой.
Мама любила все красивое, она по природе художник. Ее восхищают в равной мере пейзаж Кавказа, розы в Жаворонках, изящный переплет книги, сервированный со вкусом стол. Больше всего она любит цветы и детей, это красота жизни.
Восхищение красотой — это единственный пункт, по которому я не полностью соглашаюсь с ней, отдавая нередко предпочтение полезному.
Мама полна благородства, ей чужды обман, лесть, мелочность, тщеславие, зависть. Она любит и ищет в каждом человеке красивое и благородное, и с этим я соглашаюсь вполне.
...Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их,
Они не созданы для мира,
И мир был создан не для них!
(М.Ю. Лермонтов. Демон)
Я многократно раньше изменял намерения относительно своей будущей профессии: хотел быть адвокатом, математиком, но окончательно решил стать путейцем. Мама никогда не возражала ни против одного из моих желаний. «Это твое дело», — говорила она мне.
С 1917 года мама содержит меня полностью. Отец оставался в Москве, стал советским видным работником, хотя в КПСС никогда не состоял, и связь у меня с ним на некоторое время была прервана.
В Сочи мы жили очень бедно, брали один обед на двоих. Однажды с компанией я зашел в кафе выпить чаю, но узнав, что чай с сахаром, быстро убежал: такой расход мне был непривычен.
Удивительное свойство мамы — всегда быть довольной тем, что есть. Если на день у нее был рубль, она жила на 98 копеек. Недостатка у нас не было никогда, как бы мало мы ни имели. «Все необходимое, ничего лишнего» — стало девизом, который не менялся ни в период бедности, ни во времена хорошего достатка. Жизни на принципе превышения расходов над доходами мама не признавала даже на краткие сроки.
В Сочи в течение пяти месяцев по вечерам я учился в слесарной школе, но слесаря из меня не получилось; потом 10 месяцев работал санитаром в острозаразном лазарете, где мама была медицинской сестрой. Носил тифозных и холерных. Сами мы переболели сыпным тифом, ко всему привыкли. Научился уважать труд простого человека. От раннего снобизма не осталось и следа. В то же время созрело убеждение, что наше спасение в труде.
Со 2 января 1921 года мы снова в Москве. Мама становится педагогом, мы получаем комнату в 19-й опытно-показательной школе МОНО. Мама работает как воспитатель, учитель и организатор детской школы. Многие сироты, впервые узнавшие ласку, полюбили ее как родную. Мама — педагог от бога. Ей на воспитание дают самые трудные классы.
Дети беспрекословно слушаются ее, да и не только дети. Авторитет, умение направлять, дать правильный совет людям она сохранила до конца своих дней.
Я временно поступаю на математический факультет университета, легко сдаю шесть экзаменов.
Оглядывая пройденный путь, критически оцениваю правильность изречения Горация: «Лови момент, меньше всего рассчитывая на будущее».
Каждому возрасту — свое. В детстве — изучение иностранных языков, закалка тела, развитие памяти. Гуманитарное образование также адекватно молодежи, он имеет огромную пользу. Оно неповторимо. Вспоминаю среднюю школу. Она оставила хорошие воспоминания. Особенно любил учеников преподаватель географии. Нередко положения географии он излагал стихами. Например «Из Эри в Онтарио течет Ниагара, шумит же она посильней самовара». Развивать память следует всесторонне. Мне это знание пригодилось во время посещения США. Память была блестящей. Я развивал ее и достигал хороших результатов.
Университет всегда был светочем культуры. Преподаватели, профессора Лузин, Хинчин, Егоров, Предводителев, Реформатский — его блестящие лекции незабываемы. Проучился в университете полгода, а затем сделал крутой поворот — поступил в МИИТ: хотел научиться строить мосты.
Техника того периода была примитивной. Апофеозом ее были паровозы и мосты. В вузе, строившим новую жизнь при советской власти, многого недоставало: лабораторий, учебников, в помещении было холодно. Преподавателям приходилось создавать новые курсы, методику преподавания.
Но было и хорошее. Воспитание самостоятельности. К деканам родители не ходили, учились мы по записям. Если пропустишь лекцию, будет трудно понять следующую, место практики ищи сам, дипломный проект создавай сам, а в качестве материала — фотокарточка. О судьбе студента мало кто заботился. Если не сдал зачет, то виноват только сам. Жизнь приучала к ответственности за собственную судьбу.