Начинается интересная, но беспокойная студенческая жизнь. Все время говорят о преобразовании высшей школы, о студенческой чистке. Приходилось волноваться, так как во всем было немало элементов случайности и влияния взаимоотношений.
С 1923 года мы живем в детском доме «Ручеек» у Красных ворот. Комната имеет 7 кв. м, высота потолка — 1,8 м. Бедности не замечаем. К деньгам меня не тянет. Еще в Сочи я колол дрова соседям по даче и переносил больных, но никогда ни копейки за это не брал. Однажды я нашел во дворе МИИТа 20 червонцев. Это была огромная сумма: четырехмесячная заработная плата мамы. Я приложил много усилий, чтобы найти владельца, и наконец нашел. Он хотел мне подарить 2 червонца, но я отказался.
Часто бывал у своей тети. Она нам немного помогала. Видался с отцом. Отношения у нас были хорошие, но связь не крепла.
В Москве у нас появились новые друзья — Григорьевы. С Володей я учусь вместе в МИИТе, его сестры Зоя и Тамара — музыкантши. Моя мама дружна с Анной Глебовной, его матерью. По поводу нашей дружбы много лет позднее жена Володи сделала надпись на одной из его книг, которую он подарил нам: «Незаметно устраняет мост препятствия на пути, а к нему опоры крепче нашей дружбы не найти».
Учился я в МИИТе неровно, но интенсивно: окончил курс за 4 года и 4 месяца; классически проработал курсы строительной механики, сопротивления материалов, конструкций мостов. Любил железные дороги. А прочие предметы изучал, как и многие мои товарищи, поверхностно. Наиболее тесная связь в МИИТе у меня была с профессором П.А. Велиховым, и я с благодарностью вспоминаю его влияние на нас, студентов.
Система экзаменов была предметная. Захлебываясь, сдавали экзамен за экзаменом. Отпусков почти не было, практики были короткими.
Развлечений было много. Мы бывали иногда по вечерам у Григорьевых, где играли главным образом в юношеские игры: «Папа и мама», «Добчинский и Бобчинский», «Море волнуется» и т. д.
Мамы играли со своими взрослыми детьми. Слово «выпивка» вообще было незнакомо, да и откуда она могла появиться, когда на трамвае за 5 копеек я ездил лишь в один конец, а обратно шел пешком.
Новая жизнь после Октябрьской революции освободила маму от тяготившей ее помощи бывшего мужа. Мама старалась привнести мир, она легко жила в общей квартире, вокруг нее исчезали ссоры. Когда-то, в молодости, мама занималась живописью и вышиванием. Ее картина «Фламинго», сохранившаяся до этих дней, представляет собой настоящую художественную ценность, а вышитое бисером вечернее платье произвело настоящий фурор. «Что это за изумительная мастерская, способная на такие шедевры?» — спрашивали ее московские модницы.
Наступает 1924 год, лето. Мы с Володей и Анной Глебовной едем на практику, на сборку металлического моста через реку Припять у города Мозыря. Лучезарным светом озарена эта практика! Через месяц после нашего отъезда в Мозырь приезжает мама. Она окружена крестьянскими ребятишками. Она их учит, они носят ей из своих садов фрукты. Вечером мы ходим гулять по лугам и лесам.
Собственно, в Мозыре я по-настоящему становлюсь инженером. Начинаю понимать работу сооружения. Я познаю, что такое сборщик-металлист, снимаю шляпу перед его нелегким, изобретательным и опасным трудом. Так по какому праву на них смотрят иногда сверху вниз? Инженером быть куда приятней и интересней. Я должен признать свою ограниченность во многих вопросах и «научиться мужика уважать» (Некрасов).
Мозырь! Практика! «Веселые годы, счастливые дни, как вешние воды промчались они».
В ноябре 1924 года мы снова возвращаемся в Москву, а 7 января 1925 года мама заболевает гнойным аппендицитом, который прорывается и вызывает перитонит. Ее увозят в Сокольническую больницу, шепотом говорят, что болезнь смертельна. Опасную операцию ей делают только 2 февраля. Ее выздоровление тянется медленно. Только в мае месяце она вылечивается полностью.
Моя летняя практика 1925 года проходит в Бюро инженерных исследований Научно-технического комитета НКПС. Во время практики я работаю, а по вечерам делаю дипломный проект — разводной мост системы Шерцера. Защита дипломного проекта состоялась 13 ноября 1925 года. Мне 22 года. Я инженер путей сообщения. Мама гордится тем, что образование дала мне она. Знание иностранных языков помогает мне.
Меня сразу принимают в Научно-технический комитет НКПС, и я начинаю свою работу под руководством незабываемых учителей: профессоров И.М. Рабиновича, Н.С. Стрелецкого при отдаленном участии Е.О. Патона. Сразу положили оклад 150 рублей в месяц. Это богатство! Мама-учительница получает только 50. В 1927 году я становлюсь старшим научным сотрудником, и нам с мамой дают отдельную хорошую комнату, 17 кв. м, в общей квартире.
Мама ожидает, что я могу жениться, но она ошибается. Пусть это эгоистично, но жениться я не собирался. Мама стоит в стороне от этого вопроса. Но изменить мое решение было невозможно.
В течение трех лет я занимался исследованиями колебаний мостов, а с 1928 года — прочностью сварных конструкций. И на этой базе я сделал научную карьеру. В 22 года я инженер-путеец, в 24 — механик-универсант, в 26 — старший научный сотрудник, в 27 — доцент, в 29 — профессор. Мама слегка испугана: «Слишком рано и так высоко забрался». Нет, у меня не будет головокружения от успехов.
Я очень ценил диалектический метод мышления. Маркс и Энгельс — образцы старого логического мышления. Стремился подражать им по подходу к вопросу. Мне всегда был интересен внутренний мир выдающихся людей — от Наполеона до Станиславского. Никогда человек техники не должен отрываться от общечеловеческой культуры. Она помогает всему, в первую очередь, писанию книг. Даже при написании трудов по сопротивлению материалов некоторое влияние оказывают и чтение Белинского, Грибоедова, Лонгфелло, и посещение Третьяковской галереи, Дворца Лувра в Париже, и изучение латинского языка, и путешествия по США, Японии, Чехословакии. И технический кругозор должен быть многогранным и раскрывать развитие техники в ногу с развитием всей человеческой культуры. Техник должен уметь читать, адаптировать себя к новым вопросам, никогда не застывать в выбранном узком направлении.
Я формировался вместе с бурно развивающейся промышленностью СССР. Редко какая область техники получала такое молниеносное и широкое развитие, как сварка. Огромный экономический эффект от ее внедрения в народное хозяйство способствовал перестройке технологических процессов на заводах и строительству новых предприятий на новой прогрессивной технологической основе. Незабываема роль в этом движении покойного академика Е.О. Патона. Сотнями строились заводы с применением сварки: Уралмаш, Краматорский машиностроительный завод, возводились Днепрогэс, канал им. Москвы, проектировались сварные трубопроводы, железнодорожные вагоны, краны и многое другое.
После утверждения меня профессором мои институтские товарищи начинают как-то отстраняться от меня. Во-первых, расходятся наши пути: они строители, а я сварщик. Во-вторых, многие из них стремятся занять должности руководителей отделов. Стремятся к приличным костюмам, квартирам и к жизни на высшем уровне. Я же, сделав карьеру — став профессором ведущего вуза страны, никак внешне не оправдывал своего положения. Меня как известного специалиста направляют на заводы. Когда я вхожу, то спрашивают: «А когда же приедет сам профессор?» Да и одеться солидно я не умею.
Свою педагогическую деятельность я начал в Московском автогенном сварочном техникуме. Сколько замечательных учеников училось у меня там: Леонид Мордвинцев, Александра Воронцова, Владимир Николаев, Вениамин Дымшиц, Исаак Рабинович, Василий Бойцов. Они теперь профессора, государственные деятели.
С 1933 года я работаю в МВТУ на Коровьем Броду и в ЦНИИТМАШе. Со мной Мордвинцевы, В.П. Николаев. Они становятся близкими друзьями на всю жизнь. В ЦНИИТМАШе я выполнил свою докторскую диссертацию.
С 1930 года моим лучшим другом становится Василий Возняк. Моя мама и Анна Петровна, его мать, тоже дружат. Вася называет маму — «зам. мамаша». Вася сначала сварщик, потом инженер-сварщик, и какой инженер! Мы работаем всегда вместе. В 1935 году он женился. Его жена — Ольга Браткова. В 1936 году появляется маленькая Таня.
У нас в Москве, но главным образом на даче, постоянно бывают студенты. Они и мамины друзья: Андрей Чеканов, Николай Челноков, Михаил Есиев, Леонид и Нина Лазаревы, Игорь и Шура Кунаевы, Михаил и Клавдия Ивановы, Алексей Дубинин, Алексей Чернобровкин, Владислав и Александра Лубенцы. У нас бывает и «чудесный» сплав из четырех сварщиков. Каждое 6 сентября Корягин, Тащин, Смирнов, Бродский проводят день в Жаворонках.
Наступает кошмарный ноябрь 1937 года. У Васи мелкие неудачи по сварке паровозных связей. Косые взгляды. Он заболевает психически, прыгает с путепровода вниз и разбивается. Всю свою любовь мама переносит на Танечку. Мы переселяемся жить на Малую Бронную, а Братковы въезжают в нашу бывшую комнату.
В 1939 году я становлюсь доктором наук и заместителем директора МВТУ. Мама снова пугается взлету. Но я ей обещаю, что ничего страшного не произойдет.
Особую роль сыграл в нашей жизни Аркадий Чернышев. С ним мы познакомились на лыжных экскурсиях, и не прошло и двух лет, как он стал нашим лучшим другом и «вторым маминым сыном». Своими становятся его жена Люба Чернышева, сестра Зоя Чернышева, Юрий Арбузов и Валентин Парахин.
После окончания МИИТа каждое лето во время моего отпуска мы путешествовали с мамой. Преимущественно ездили на Кавказ по разным маршрутам, например, по Военно-Грузинской дороге, Военно-Сухумской, по Средней Азии и многим другим местам. Особенно интересной была наша поездка в Среднюю Азию, а потом в Баку, Тбилиси, Батуми. Мы наблюдали всю дикость и прелесть экзотики и любовались чудесными произведениями архитектуры Самарканда.
С середины 30-х годов я стал ездить на более трудные экскурсии один, без мамы: на лодке по Чусовой, по Алтаю, в альпийский лагерь, на перевалы Кавказа.
Наступает 1941 год. 22 июня — объявление войны. Мы живем в общежитии. С нами Аркадий Чернышев, Борис Морозов, Михаил Иванов. Каждый день я нахожусь на командном пункте, а мама ждет меня в общежитии.