П.А. Кларк, Марфа и Борис Шаляпины, Н.А. Исаев (писавший пейзажи, натюрморты с цветами, портреты),
Е.К. Миллер-Бражникова, А.Д. Никольский, М. Малахова, М. Пастернак. В частности, о такой выставке, проходившей в июне 1927 г., писал Сомов: «Был еще на выставке учеников Шухаева – он хорошо и серьезно учит и много талантливого – например, nus дочери Шаляпина – Марфы»25.
Ил. 9. Б. Шаляпин. Натюрморт с чайником. X., м. 52,5x63. Частная коллекция.
Борис Федорович Шаляпин – особый ученик. Он учился много и у многих и в России, и в Париже: в мастерских К. Коровина, Д.К. Степанова. (Ил. 9) Помимо школы Коларосси посещал мастерскую Шухаева (вместе с сестрой Марфой). В Париж приехал по вызову отца в 1925 г., который купил ему мастерскую на Монпарнасе. Главным своим учителем всегда считал Коровина, выделял его пейзажи-настроения. В отличие от Шухаева Коровин не имел стройной разработанной методики, больше учил искренности в искусстве: конкретно-чувственному воплощению натуры. Хотя его «Натюрморт» 1930 г. близок шухаевским постановкам. [см. цв. ил.]
6 июня 1929 г. в Париже на Монпарнасе, на ул. Жюль Шаплен (6 квартал) открывается «Русская художественная академия», или Русская школа живописи, организованная дочерью Л.Н. Толстого Татьяной Львовной Сухотиной-Толстой. Главными предметами здесь были – рисование, живопись, наброски, композиция. В школе функционировали классы-мастерские отдельных художников, а также курсы для начальных основ рисования и детей, курс работы по фарфору, к этому добавлялись еще лекции, экскурсии, проведение выставок.
Ил. 10. Русская академия живописи Т.Л. Толстой на ул. Жюль-Шаплен. Париж.
Сомов в письме сестре о намерении Толстой открыть Дом русских художников («впрочем, и иностранных») писал: В академии «будут преподавать русские художники, с лекциями по вопросам искусства, курсами прикладного искусства и агентством для приискания работы художникам. Дама пригласила и меня, надеясь, что я соглашусь профессорствовать (…) Из бывших у нее художников назову: Мстислава (Добужинского – ред.), Билибина, Коровина, Милиоти, Зилоти»26. Об этом свидетельствуют и другие источники – «В „Русской академии“ преподавали И. Билибин (русский орнамент), М. Добужинский (живопись, портрет, натюрморт), Н. Милиоти, а также В. Шухаев (живопись и рисунок), Л. Родзянко (живопись по фарфору)»27, К. Сомов, Б. Григорьев, который до этого, в 1927-30 гг., преподавал в Академии художеств в Сантьяго. Курсы для начальных основ рисования и курсы для детей преподавала сама Т.Л. Толстая, лекции по истории искусств читал А. Бенуа. (Ил. 10)
Ил. 11. Мастерская К. Сомова На бул. Экзельманс. Париж.
Тот же Сомов так описывает это знаменательное событие – открытие 6 июня 1929 г. Русской академии художеств: «…был дневной чай. Для артистов, журналистов, меценатов и других. (Кстати, эти вечера у Толстой художники будут называть балами – ред.) Учеников еще пока очень мало. Правда, пока учит один Мстислав». Еще несколько человек записалось к Сашеньке (внучке Т. Толстой – ред.), а «к Григорьеву все еще никого, это очень странно». Мастерская (громадная) и две комнаты при ней совсем великолепны. В одной из них сделана небольшая выставка картин – все мы, – которая будет время от времени меняться28.
Что касается самих учебных мастерских, то о них известно следующее:
– мастерская Николая Милиоти специализировалась на портрете, сам художник писал заказные портреты многих известных парижан (А. Моруа и др.), посещавших его студию. Позже, в 1938 г., он исполнит портрет Сухотиной-Толстой. У Милиоти учился будущий иконописец Л.А. Успенский;
– мастерская Константина Сомова. (Ил. 11) Здесь по вечерам практиковались наброски по 15 минут, каждый свободный вечер рисовали обнаженное тело. Сам Сомов работал с большим рвением и интересом. «Художники лентяи. Рисовал почти всегда один, да еще сама директриса», – писал он29. О Сомове как о педагоге, хотя он сам себя так не позиционировал, скорее давал советы, вспоминал Борис Шаляпин, озвучивший также и мнение многих французов: «Вот художник, который может всех нас учить»30. После закрытия академии он еще долго будет «учить» на пленэре многих бывших учеников академии у себя на даче в Нормандии;
– Сама Татьяна Толстая не преподавала, но иногда подменяла заболевших учителей. Так, больной Григорьев передавал через нее указания своим ученикам, как писать модель: «Пусть пишут модель точно как луковицу посреди мастерской, найдя сначала le tour general, о чем мы так много говорили31. Кстати, Толстая читала в академии лекции, в частности об отце – Л.Н. Толстом;
– Борис Григорьев стал профессором позднее других, в конце 1929 г. Вместе с Милиоти он принимал самое активное участие в жизни Академии32.
Ученики академии:
– Борис Белоусович (работал с группой студентов в мастерской Vita Bel» – расписывал платки и шарфы, позже создавал рисунки для П. Пуаре и К. Диора);
– Т. Логинова-Муравьева (расписывала ткани, в 1930-е гг. посещала мастерскую Н. Гончаровой); (Ил. 12)
– Н. Буданова;
– Леонид Успенский и Григорий Круг – будущие иконописцы (в церковном искусстве у них уже будут другие учителя: Ю. Рейтлингер, П. Федоров и др.) В конце 1930 г. академия Толстой закрылась, десять ее учеников – Н. Буданова, Круг, Успенский и еще несколько человек – вскоре, объединившись, открыли новую и продолжили свои занятия. После отъезда Толстой в Италию Успенский стал старостой в группе. Об этой новой академии Сомов пишет сестре: «Днем 2–5 часов почти каждый день рисую кроки в новой академии, устроенной учениками разорившейся и закрывшейся академии Толстой (мастерская малюсенькая, но атмосфера в ней уютная» (20 ноября 1930 г.)33.
Ил. 12. Модель и рисунок платья по эскизам Н. Гончаровой. Сер. 1920-х гг. Париж. Музей Виктории и Альберта. Лондон.
Академия Т. Толстой просуществовала только полтора года и не успела из-за разразившегося экономического кризиса сказать своего слова, заявила больше о своих намерениях на будущее.
Все же остальные, выше приведенные примеры – это, скорее, спорадические, основанные на отдельных талантливых индивидуальностях случаи. Русский Париж ждал такого человека, который мог создать полноценное системное учебное высокопрофессиональное учебное заведение, не ставившее целью конкурировать с национальной французской школой декоративных искусств, но способное отвечать всем запросам и требованиям русской эмиграции (со своей системой классов, мастерских, производственных практик и регулярной выставочной деятельностью).
Ил. 13. Здание в котором располагался русский художественно-промышленный институт.
Таким человеком стал Николай Васильевич Глоба, бывший директор Императорского Строгановского художественно-промышленного училища (с 1896 по 1917), эмигрировавший из России в 1925 г., специалист в области декоративно-прикладного и церковного художественного образования, обладающий уникальным опытом организации учебного процесса. Он попытался с только ему присущей «бешеной энергией» создать в Париже второе «Строгановское училище» – Русский художественно-промышленный институт. (Ил. 13)
Институт (он имел несколько названий – это Школа прикладных искусств имени Строганова, Школа Глобы, Институт князя Юсупова, Институт декоративного искусства) был создан в 1926 г. в 16-м округе Парижа на улице Викторьена Сарду, 12-бис в арендованном доме современной, 1925 г. постройки (конструктивистское ар-деко) на средства князя Ф.Ф. Юсупова, при поддержке М.М. Федорова и Земгора и благодаря щедрым пожертвованиям князя М. Горчакова. В доме находилась светлая остекленная мастерская для живописи, выходящая в красивый, типично французский парк (парк госпиталя Перенн).
Русский художественно-промышленный институт давал возможность талантливым соотечественникам получить специальное художественное образование по специальностям: роспись по фарфору, художественное шитье и вышивка, батик и аппликация, роспись по тканям, искусство гравюры, художественное литье, иконо-писание, скульптура и др., труднодоступное и дорогостоящее для эмигрантов.
«Эта школа, – как писали о ней исследователи истории русской эмиграции, – располагала немалыми средствами»34. Она занимала частный дом, где в производственных мастерских учащиеся осваивали ткацкое дело (в частности, они здесь выполняли церковные заказы, например, плащаницу для церкви св. Серафима Саровского), искусство гравюры и др.
С осени 1926 г. начались регулярные занятия, которые вели И.Я. Билибин (русский орнамент и лубок), Л.Е. Родзянко (роспись по фарфору), Н.Д. Милиоти (живопись), В.И. Шухаев (живопись). М.В. Добужинский вел композицию, живопись, рисунок. (Ил. 14) Из представленного списка педагогов и дисциплин видно, что учебный процесс был поставлен на серьезные академические рельсы (с постановкой, натурой), но с учетом специфики декоративных искусств и декоративного стилизаторства.
27 марта 1927 г. в эмигрантских газетах «Последние новости» и «Возрождение» вновь появились анонсы о работе институтских классов, сообщалось, что композицию ведет И.Я. Билибин, декоративное рисование М.В. Добужинский, стилизацию М.В. Кирвуд35. Роспись по фарфору и по эмали преподает старшая сестра М. Исцеленновой-Лагорио Александра Лагорио.
Ил. 14. М. Добужинский. Натюрморт. 1929. Х., м.
4 июля 1926 г. об институте пишет в письме Добужинский: «Вчера меня пригласил по рекомендации Юсупова к себе Глоба, бывший директор Строгановского училища в Москве, который на деньги Юсупова основал здесь Институт декоративного искусства, он уже функционирует несколько месяцев. Они развивают это дело с осени (т. е. 1925 г. – ред.) и приглашают преподавателей и лекторов. Согласились уже Шухаев, Билибин и Стеллецкий. Я тоже дал свое согласие на руководство мастерской декоративной и плакатной, и может быть графической и обещал прочитать мои лекции по декоративному искусству. Пока у них 50 учеников, делают красивые шали, вышивки, набойки и эмаль. „Тон“ всего начинания симпатичен, не официален. Глоба хочет, вообще, объединить здесь художников и дать заработок ученикам. Я думаю, что это даст большие знакомства, вся аристократия учится там, и, конечно, это будет оплачиваться не менее 3000 франков в месяц, может быть и больше»