Ныне испытанной временем традиционной системе художественного образования, сложившейся в Строгановском училище и однопрофильных с ним учебных заведениях, грозит некомпетентное реформирование. Вводимые руководящими органами иноземные стандарты резко снижают значение отечественных художественно-промышленных школ, тесно взаимодействующих с промыслами на местах и являющихся носителями региональных особенностей, традиций, культурной самоидентичности.
Опыт связей региональных школ со Строгановским училищем весьма многообразен. Исследованием, изучением этого опыта занимались специалисты еще в дореволюционное время: А.В. Прахов, В.Т. Георгиевский, Н.Д. Бартрам, А.Н. Доливо-Добровольский, С.Д. Давыдова, Е.Н. Половцева и др. Этот опыт и теперь представляет собой богатейшее наследие, которое нуждается в изучении и практическом использовании. Историей Строгановского художественно-промышленного училища занимаются ученые Строгановской Академии исследователи других научных центров. Плодотворными представляются музейные показы Строгановского училища в других учебных заведениях. Большой резонанс получила выставка под названием «Строгановская школа XIX – начала XX в.»12, состоявшаяся в Москве в специализированной школе акварели Сергея Андрияки. Ее можно рассматривать как сегодняшний вклад в творческую и научную деятельность Строгановской Академии, изучение ее исторической художественной и педагогической практики.
1 Строгановская школа XIX – начала XX вв. Каталог выставки. М., 2003. С. 7.
2 Русское народное искусство. Пг., 1914. С. 82.
3 Там же. С. 81, 82.
4Бузин А.И. Красносельские художники-ювелиры. Кострома, 1997. С. 53.
5 Там же. С. 54.
6 Там же.
7 Там же. С. 56.
8 Там же.
9 Народное искусство. Русский музей. Сб. статей. СПб., 1995. С. 98.
10 115-летие художественно-образовательной деятельности Холуя. М., 1998. С. 5.
11 Русское народное искусство. С. 61.
12 Строгановская школа XIX – начала XX вв. Каталог выставки. С. 3.
Строгановское училище и его педагоги в творческой биографии Степана Эрьзи
В творческой биографии многих известных художников Строгановское училище стало первой важной и во многом необходимой ступенью к высотам профессионального искусства. Подобную роль сыграло оно и в судьбе Степана Дмитриевича Эрьзи (Нефедова, 1876–1959), ставшего одним из крупнейших российских скульпторов XX в.
Будущий мастер родился в 1876 г. в окруженном лесами селе Баево Алатырского уезда Симбирской губернии (ныне Ардатовский район Республики Мордовия) в эрзянской крестьянской семье, которая вскоре переселилась на новое место, названное Баевскими Выселками – на берегу реки Бездна.
С ранних лет у будущего скульптора проявились художественные наклонности и способности: он разрисовывал углем стены избы, лепил фигурки людей и животных из речного ила, позже начал самостоятельно заниматься живописью, используя краски и кисти собственного приготовления. Односельчане не понимали и не одобряли его странного «баловства»; поддержку он находил только у своего отца – единственного человека в селе, владевшего основами грамоты. Ежегодно с весны до поздней осени Дмитрий Нефедов бурлачил на Волге, бывал в крупных центрах Поволжья и, как вспоминал Эрзья, рассказывал ему «о Царицыне и других городах на Волге, где он видел людей из чугуна и камня <…>, он видел царя Петра 1-го на лошади и нарядную царицу Екатерину, и голых играющих детей из белого камня. Домой принес <в> своей сумке кусок белого камня. Я много рисовал и лепил из черного ила, отцу очень нравилось…»1.
Именно отец, который «читал псалтырь»2, научил Степана читать и решил отдать учиться в церковно-приходскую школу, недавно (в 1886 г.) открытую в соседнем селе Алтышеве. Степан стал первым жителем Баевских Выселок и Баева, учившимся в школе. Ради этого ему пришлось покинуть родное село и три года жить в Алтышеве у родственников матери. Учитель школы – священник Алексей Иванович Михайловский – обратил внимание на незаурядные художественные задатки ученика и по мере возможности стимулировал их развитие.
После окончания школы Степан некоторое время зарабатывал тем, что лепил из глины и продавал копии деревянной статуи Николая Чудотворца из часовни, расположенной на «Белой горе» – месте паломничества верующих (неподалеку от села Промзино, в сорока километрах от Баева), затем перебрался в близлежащий уездный город Алатырь, в котором приблизительно с 1887 г. жил со своей семьей его старший брат Иван. В 1889 г. Степан учится столярному делу (столяром был Иван). Позже сам скульптор рассказывал в краткой автобиографии, «<в> 1890 г. к нам попал шатающий<ся> афонский монах, с братом подружили<сь> и стали вместе работать. Он нас с братом Иваном научил мозаике. 1891–1892 гг. были трудныя время, голод. Мы с братом ездили по селам и деревням, <в>ставляли и чинили разбитыя окна»3.
Вскоре Степан начинает обучение в иконописных мастерских Алатыря – поначалу оно ограничивается мытьем кистей, растиранием красок, подготовкой досок, и лишь у последнего из своих алатырских учителей – А.П. Колонина, «умного и талантливого художника, но запойного пьяницы»4 – Степан мог работать самостоятельно. «С особой жадностью впитывал юноша различные советы в моменты просветления Колонина. И он же привил мысль о необходимости серьезно учиться»5. (Ил. 1)
Ил. 1. Степан Нефедов с отцом на пашне. 1900.
Весной 1893 г. (как только через Алатырь была проложена железнодорожная линия, ведущая из Москвы в Казань) Степан Нефедов отправляется в столицу Поволжья, где поступает учеником в иконописную мастерскую И.А. Ковалинского, вскоре получает здесь место художника-иконописца и становится ведущим мастером. Молодой богомаз пишет иконы, расписывает церкви Казани, приволжских сел и небольших городов. Осенью 1895 г. в Казани открывается художественная школа, и он начинает посещать ее воскресные классы.
В 1896 г. вместе с Ковалинским и его артелью Степан Нефедов посещает Всероссийскую художественно-промышленную выставку в Нижнем Новгороде, где знакомится с произведениями М.А. Врубеля и других новаторов отечественной живописи. Встреча с настоящим, большим искусством стала поворотным пунктом в его биографии: вполне овладевший ремеслом иконописец принимает решение стать профессиональным светским художником. Несмотря на прекрасные отношения с Ковалинским, в 1897 (или в 1898) г. он покидает иконописную мастерскую и возвращается на родину: живет в Алатыре и Баевских Выселках. «В Алатыре Степан отдал себя „настоящему44 искусству, – пишет исследователь алатырского периода биографии Эрьзи Н.Н. Головненко. – Много работал на натуре, делал пейзажные зарисовки, портреты <…>, фиксировал деревенские бытовые сценки. Но он чувствовал, что не хватает опыта и профессиональных знаний. Работы были похожи на иконы. <…> Приходилось искать заработки. Он <…> давал уроки рисования, помогал родителям по хозяйству, столярничал. Часто бродил по окрестным селам и деревням в поисках работы»6. Вместе с алатырскими иконописцами Степан расписывал приходские церкви в городе и селах уезда7.
Летом 1899 г., когда Россия широко отмечала 100-летие со дня рождения А.С. Пушкина, Степану Нефедову поручили исполнить декорации для любительского благотворительного спектакля, посвященного празднованию знаменательной даты, который состоялся в Алатырском коммерческом клубе. Декорации «У мельницы» (к сценам из «Русалки») и «У фонтана» (к сценам из «Бориса Годунова») были восторженно приняты публикой. «Это был первый крупный успех Эрьзи, после которого он, как художник, приобрел в Алатыре громкую известность», – подчеркивает друг и первый биограф скульптора доктор Григорий Осипович Сутеев8.
Высокая оценка его работы в среде алатырской интеллигенции укрепляет молодого человека в сознании правильности избранного пути, и в следующем, 1900 г. он приезжает в Москву, надеясь поступить учиться в художественную школу или хотя бы, для начала, устроиться в иконописную мастерскую. Однако ни то, ни другое ему не удается, и он возвращается в Алатырь. «Разочарованный вернулся Эрьзя в Алатырь. Мечты о получении художественного образования разлетелись прахом. Чтобы как-нибудь прокормиться и не быть в тягость своим родным, он стал брать заказы на увеличение портретов карандашом с фотографических карточек. Однако дела его шли плохо», – пишет Сутеев9.
Ил. 2. Степан Нефедов. Начало 1900-х гг.
Просвещенный алатырский купец Серебряков (брат которого, профессор медицины, жил в Москве10) решил помочь талантливому молодому человеку: отправляясь в очередной раз в Москву, он взял с собой несколько рисунков Степана и показал их директору Строгановского училища Николаю Васильевичу Глобе.
Рисунки директору понравились, и осенью 1901 г. Степан Нефедов приезжает в Москву.
Серебряков, рекомендуя Глобе талантливого самородка, не придал значения его возрасту. Глоба ожидал увидеть перед собой подростка, но, увидев 25-летнего человека, категорически отказался принять его в училище.
Эпизод своей первой встречи с директором училища Эрьзя помнил всю жизнь и рассказывал многим друзьям, знакомым, журналистам, каждый из которых дополнял его новыми подробностями, поэтому существует несколько вариантов его интерпретации. (Ил. 2)
Источники расходятся даже в указании времени года: по одним данным, Степан Нефедов предстал перед Глобой «в тяжелой крестьянской шубе»11 (т. е. тулупе) (вариант – полушубке12) и тяжелой меховой шапке13, по другим: «в лаптях и с котомкой за плечами…»14, по третьим, «в ярко вышитой мордовской рубахе и новых яловых сапогах»15. Сам Эрьзя в 1946 г. рассказывал послу СССР в Аргентине М.Г. Сергееву, что приехал в Москву «в длинной рубахе и в старых лаптях»