Вот отец с мамой ссорятся в загородном доме, на «белой вечеринке» в Лос-Анджелесе.
Астильба пришла позвать маму, чтобы вместе поплавать в бассейне. На девочке смешной бело-синий полосатый купальник. Но она испуганно замирает у открытого окна, услышав звук бьющихся тарелок:
— Ты опять собираешься встретиться с ним? Выжила из ума? Чего тебе не хватает?
— Он просто мой партнёр по съёмкам. Ревность тебя не красит, Рейнольд, — по голосу матери становится понятно, что ей всё равно. Триша предпочитала не замечать неприятные вещи.
— Ты… Какая же ты…! Я привёз тебя из России, превратив в «звезду». Где твоя благодарность, тварь? Тебе так нравится обжиматься с этим актером? Да твой дружок покинет Калифорнию сразу, как закончатся ваши съёмки! У вас нет ничего общего! Что, скажи, что он может предложить тебе, чего не могу дать я? А? Молодость? Тебе нравится светиться со свежим лицом на публике? Такая роль хороша для сериала, не для реальной жизни, моя дорогая. Может, мне следует поговорить со спонсорами, чтобы отказались помогать вам деньгами?
— Если ты сделаешь это, я уйду. Навсегда. У меня есть деньги и связи. Теперь, Рейн, мне необязательно валяться у тебя в ногах. Я смогу оставить дочку себе после развода, будь уверен. А наш проект… В случае необходимости, я сама выступлю спонсором, — Триша расхохоталась.
Видимо, ей понравилась мысль задеть ревнивого мужа. Её романы вовсю обсуждала жёлтая пресса. Всё это оставалось частью скандального имиджа звезды. Но сейчас… Слова Триши доказывали, что впервые она захотела свободы и независимости. И впервые кто-то понравился ей по-настоящему.
Астильба испуганно прикрыла ладонями уши. В комнате разбилась ваза.
— Что ты делаешь? Это единственный подарок Этьена! — взволнованно выкрикнула Триша.
— Я уничтожу вас обоих, так и знай. Ты никуда от меня не денешься! — Рейнольд вдруг схватил жену за волосы и сильно ударил головой о журнальный столик. — Сейчас ты научишься меня уважать!
Отец Астильбы точно озверел. Дернул мать за вырез облегающего платья. Нежная шелковая ткань лопнула по шву. Не дав отойти от шока, Рейнольд сильно толкнул жену к стене так, что хрустнули позвонки. Зажав ей рот, другой рукой он рванул на себя подол платья.
И тут закричала Астильба. Она не могла остановиться, пока не сбежалась толпа. Несмотря на то, что играла громкая музыка, её крик услышали. Рейнольду не оставалось ничего другого, как отпустить жену, и выйти к гостям, чтобы заставить их забыть о скандале.
Триша взглядом загнанного зверя смотрела ему вслед. Потом равнодушно посмотрела в сторону дочери. И медленно, прихрамывая, скрылась в комнате для гостей. Эсти отчетливо слышала, как щёлкнула дверная ручка. В отчаянии она бросилась следом за матерью и принялась стучать в дверь:
— Мам, всё в порядке? Впусти, пожалуйста! Мне страшно одной! Отец так зол… Мам, там ваза разбилась… Ты не ранена? Принести аптечку?
Красноречивое молчание за дверью продолжалось целую вечность. Или так только казалось испуганному ребёнку.
— Принеси мне синее платье из спальни. То новое, с широкой юбкой. Ты ещё сказала, что хочешь себе такое же.
Астильба бросилась выполнять поручение. Вернувшись с платьем, она обнаружила, что комната для гостей не заперта. Мать сидела в кресле, медленно потягивая мартини из хрустального фужера. С уголка губ стекала кровь. Она казалась ужасно подавленной. Эсти не знала, чем успокоить её. Просто положила платье на подлокотник кресла и села на ковер у её ног.
— Почему сама не переоделась? Бегать у бассейна в купальнике нормально. А вот дома могла бы и платье натянуть. Или шорты.
Эсти ничего не ответила. Просто испуганным котенком прижалась к её ногам. Она не понимала, из-за чего поругались родители. Но чувствовала, что отец сделал Трише больно. И теперь в их семье уже не будет как раньше. Сегодня что-то навсегда сломалось.
Тем временем Триша вздохнула и неохотно, но, всё же ласково погладила дочь по светлым волосам. Таким же мягким, как у неё самой. И попыталась объяснить ситуацию:
— Дорогая, твой отец очень вспыльчив и даже жесток. Я много лет провела рядом с ним, надеялась его изменить. Но это невозможно. Нельзя переделать взрослого человека, он — самостоятельная личность. Я очень устала… Но это не значит, что папа плохой. Просто мы с ним по-разному смотрим на одни и те же вещи. И в реальности мы давно уже остыли друг к другу. Он слишком много средств «вложил» в мою раскрутку, и боится, что потеряет инвестиции. Но, даже если мы расстанемся, у него есть ты. Скажи ему об этом! В этом мире можно рассчитывать только на семью. Моя — осталась в России, в маленьком детском приюте. Здесь у меня был только твой папа. Он сделал из меня известную актрису, ту, кем я мечтала стать с детства. Он подкупил меня исполнением самой заветной мечты. Но сейчас, оглядываясь назад, я не чувствую радости. Его помощь, как тяжёлые костыли, без которых я не могу ходить… — Триша вдруг заплакала.
Её прекрасные зеленые глаза заволокла мгла накопленного годами одиночества. Локоны, тускло поблескивающие в свете ламп, как старинные монеты потерянного клада, в беспорядке разметались по плечам…
Астильба запомнила её такой — настоящей. Триша, чьё имя в России когда-то звучало «Римма», носила много масок. Она смело противостояла любой юной актрисе, желавшей сбросить ее с пьедестала. Мать Астильбы обожали не только за талант, но и за характер. Сейчас же, сидя в кресле, сломленная ссорой с Рейнольдом, она выглядела юной и потерянной. Эсти не понимала её отношения к отцу. Он поднял на неё руку, зачем она его защищает? Астильба теперь не сможет смотреть в его сторону без отвращения. Как можно просто закрыть глаза и жить дальше?
…Слова матери Эсти поняла очень скоро. После трагедии на съёмках, которая унесла жизнь Триши, отец метался, словно раненый зверь. Безутешный, он мучился, целыми днями ничего не ел и не пил. Часто запирался в своём кабинете. Спасала прислуга. Астильба под присмотром няньки питалась хорошо. Но только затем, чтобы ее не трогали, не спрашивали ни о чём. Какое-то время после смерти матери она совсем не разговаривала, и на вопросы друзей семьи и журналистов, безразлично качала головой.
В мир живых отца вернула работа. Он погрузился в неё спустя три недели после похорон, почти не появляясь дома. Эсти, так и не простив отца за ту последнюю ссору с Тришей, не сказала ему слов, о которых просила мать. В отношениях между Рейнольдом и Астильбой возникла трещина. Они отстранились друг от друга. Нуждаясь в отце, как никогда, Эсти думала, что тот сам должен сделать первый шаг к примирению. Но он не спешил. Он словно не замечал существования дочери.
А потом произошло похищение… Когда Кюбрэ сегодня упомянула похищение, Астильба почувствовала больший ужас, чем захотела показать. Кюбрэ не знала, о чём говорила, сравнивая новую жизнь с тем, что самой Эсти довелось похоронить в прошлом.
Один из чокнутых фанатов матери, окончательно лишившийся рассудка после трагедии, выкрал Эсти. И это стало самым страшным событием в судьбе девушки, по крайней мере, до поездки на озеро Каддо.
Глава 5
В воспоминания Астильбы врезался звук открывшейся двери в душевую. Зашуршала занавеска, пропуская Кюбрэ:
— Сколько ты ещё будешь торчать здесь? Мы идём на урок по управлению эсфирами! Лекции «ни о чём» ещё можно пропустить, но практику — никогда! — разъярённая Кюбрэ сверкала глазами, возвышаясь над Астильбой. И, что удивительно, вода в душевой перестала течь. Ни одна капля не упала на белую футболку турчанки. Очевидно, та могла мысленно управлять стихией.
«Надо научиться пользоваться этим душем. Не хочу, чтобы каждый раз меня окатывало, как из бочки. А спрашивать у Кюбрэ не буду. Сама разберусь, так даже интереснее. Да и эсфиры, запирающие дверь, мне пригодятся. Хотя бы избавлюсь от чужих глаз», — твёрдо решила Эсти, поднимаясь с пола.
— Вижу, тебе не стыдно заходить в душ к незнакомому человеку, — Эсти демонстративно протиснулась мимо Кюбрэ и, вернувшись в закуток с гелями и мраморными полочками, подхватила полотенце.
Турчанка без малейшего раскаяния в голосе ответила:
— Тебя тоже нельзя назвать скромницей, учитывая факт, как ты сходу продемонстрировала мне татушку, — последнюю фразу она выделила той же насмешливой интонацией, что и Астильба. Затем, горделиво выпрямившись, девушка вернулась в комнатку Эсти.
Астильба и за это была признательна. Вытерев волосы насухо, насколько возможно, полотенцем, которое (о, чудо!) совсем не намокало и даже приятно грело руки, девушка поторопилась натянуть на себя скромное чёрное бельё без рисунка и вышивки.
А вот в качестве верхней одежды полагалось что-то необычное. Ярко-синяя жилетка из лёгкой струящейся ткани, напоминающей шёлк. Её дополняли тёмно-синие бриджи. Одежда казалась бы повседневной, если бы к костюму также не прилагалась чёрная юбка-миди в стиле «силуэт» с двумя красноречивыми разрезами по бокам, которые доходили до бедренной косточки. Словом, шикарные разрезы! Зато удобно.
Последней деталью оказался длинный плащ, но Эсти не решилась его надеть. Во-первых, в замке и так довольно душно. Что неудивительно, учитывая тёплое время года, в которое она здесь оказалась. Во-вторых, нет, не может она спокойно надевать вещи, которые годятся, разве что, на маскарад.
По-быстрому стянув волосы в хвост, и закрепив его гребнем, который она нашла в душевой, Астильба вдруг с удивлением поняла, что новый облик ей идёт. Несмотря на истерику в ванной, кожа лица дышала свежестью и здоровьем, словно цветок персика, а карие глаза сияли, как расплавленный янтарь. Похоже, от употребления груш сорта «Святые рыцари», выращенных в стенах Академии, действительно есть положительный эффект.
Когда она открыла дверь, Кюбрэ уже стояла, протягивая ей удобные синие лодочки без каблука:
— Надевай и идём скорее! Хотя, к началу занятия мы уже опоздали!
Обувь оказалась впору, как и одежда, сидевшая идеально, словно сшитая по безупречным лекалам.