ыть более сложна по структуре, и не исключено, что процент ошибок в вероятности, связанный с ее развитием, мог оказаться выше. И если Вторая Академия не победит Мула, дело может оказаться плохо. Очень плохо. Смертельно плохо! Это будет означать конец человеческой расы, конец теперешнего человечества.
– Нет!
– Да! А если потомки Мула унаследуют его психическое могущество? Понимаешь? Homo sapiens не выдержит конкуренции. Разовьется новая, доминантная раса – новая аристократия, которая превратит homo sapiens в бессловесных рабов. Разве не так?
– Да, похоже, что так.
– И даже если по какой-то причине Мулу не удастся создать династию, он все равно успеет создать новую Империю, которую будет держать в повиновении единоличной властью. Она умрет только тогда, когда умрет он. После этого Галактика останется такой же, какой была до него, – только Академии перестанут существовать – Академии, вокруг которых могла бы сформироваться реальная, здоровая Империя. И конца этому ужасу видно не будет.
– Что же нам делать? Можем мы предупредить Вторую Академию?
– Мы обязаны это сделать, иначе они могут стать жертвой собственного неведения, а этим рисковать нельзя. Но я не вижу, как мы могли бы их предупредить.
– Не видите?
– Я не знаю, где они находятся. Они «на другом краю Галактики» – вот все, что мне известно, и выбирать надо из миллионов миров.
– Эблинг, неужели здесь ничего нет про это? – с отчаянием спросила Байта, показывая на стопки фильмокопий, которыми был завален стол.
– Нет. Ничего. Пока я не нашел. И эта таинственность тоже о чем-то говорит. Этому наверняка есть причина.
Глаза его стали задумчивы.
– А теперь оставь меня. Я и так потерял уйму времени, а его все меньше и меньше…
Он отвернулся и прильнул к окуляру проектора. Вечером того же дня Торан, выслушав рассказ жены, сказал:
– Ты думаешь, он прав, Бай? Тебе не кажется, что он немного… – Смутившись, Торан замолчал.
– Он в порядке, Тори. Он очень ослаб, я знаю. Конечно, он нездоров – исхудал, внешне переменился. Я думаю, это оттого, что он совсем не бывает на воздухе. Но ты бы посмотрел, как он преображается, когда речь заходит о Муле, о Второй Академии. Глаза у него сразу становятся ясные, чистые, как небо. Он знает, о чем говорит. Я верю ему.
– Значит, есть надежда.
Слова Торана прозвучали наполовину вопросительно.
– Я… этого не поняла. Может быть. А может быть, нет. Я теперь всюду хожу с бластером.
В руке ее сверкнул небольшой пистолет.
– На всякий случай, Тори, на всякий случай…
– На какой случай?
Байта истерично рассмеялась.
– Может быть, я тоже немного сошла с ума, как Эблинг Мис.
…А Эблингу Мису между тем оставалось жить всего семь дней. И они шли, эти семь дней, день за днем, медленно и спокойно.
Торану казалось, что все кругом погрузилось в спячку. Тепло и тишина отдавали летаргией. Казалось, жизнь утратила всякое подобие действия и превратилась в тягучее, липкое море сна.
Мис окончательно окопался в хранилище, но его упорная деятельность не приносила никаких плодов. Во всяком случае, он никому ничего не сообщал. Ни Торан, ни Байта с ним не виделись. Только из уст Магнифико, суждениям которого они не привыкли особенно доверять, они узнавали о жизни старого ученого. Магнифико, в эти дни ставший против обыкновения необычайно молчаливым и задумчивым, ходил на цыпочках, приносил психологу еду и сидел рядом с ним дни и ночи напролет.
Байта все больше и больше уходила в себя. Куда девалась ее всегдашняя живость и самоуверенность! Все больше времени она проводила в одиночестве, погруженная в горькие раздумья.
Однажды Торан наткнулся на нее, когда она сидела в кресле и вертела в руках бластер. Заметив мужа, она быстро спрятала пистолет и вымученно улыбнулась.
– Что ты делаешь с бластером, Байта?
– Просто держу. Что, нельзя? Это преступление?
– Да ты просто можешь прострелить свою глупую головку!
– Значит, туда ей и дорога, раз глупая. Невелика потеря!
Супружество приучило Торана к тому, что спорить с женщинами, когда они в мрачном расположении духа, бесполезно. Он пожал плечами и ушел.
Настал последний день. В их комнату без стука вбежал задыхающийся Магнифико. Он испуганно глядел на обоих супругов.
– Доктор зовет вас. Ему плохо.
Ему действительно было плохо. Он лежал на кушетке, глаза его были неестественно широко раскрыты и неестественно ярко горели. Он был неузнаваем – всклокоченный, грязный…
– Эблинг! – вскричала Байта.
– Дай мне сказать, – слабым голосом вымолвил психолог, с трудом опираясь на локоть. – Мне конец. Работу должны закончить вы. Я не делал заметок, листки с математическими расчетами я уничтожил. Никто не должен знать об этом. Все должно сохраняться только у вас в голове.
– Магнифико, – твердо приказала Байта, – иди наверх!
Паяц послушно поднялся и отступил назад, печально глядя на Миса. Мис жестом выразил свой протест.
– Не обязательно. Пусть останется. Останься, Магнифико.
Паяц поспешно сел. Байта смотрела в пол. Она до боли закусила губу.
Хриплым шепотом Мис выговорил:
– Я убежден: Вторая Академия может победить, если ее раньше времени не захватит Мул. Она сохранялась в тайне. Тайна должна быть сохранена. У этого есть цель. Вы должны отправиться туда. Ваша информация – вопрос жизни и смерти, от нее зависит все! Вы слышите меня?
Торан выкрикнул:
– Да, да! Скажите нам, как туда добраться, Эблинг? Где она?
– Сейчас скажу, – ответил слабый голос.
Но больше он ничего не сказал.
Байта, бледная как полотно, подняла бластер и выстрелила. Раздалось громовое эхо выстрела. Верхняя половина тела Эблинга Миса исчезла, как будто ее и не было, а в стене над кушеткой образовалась огромная сквозная дыра. С сухим стуком бластер упал на пол, выпав из онемевших пальцев Байты.
Глава 26Конец поисков
Эхо выстрела прокатилось по дальним комнатам и затихло. На фоне затихающего звука раздался стук выпавшего из руки Байты бластера и визгливый вскрик Магнифико, заглушенный звериным ревом Торана.
Теперь, мгновение спустя, все молчали. Тишина была подобна агонии.
Голова Байты беспомощно упала на грудь. Блеснула скатившаяся по щеке слезинка. Байта не плакала с детства.
Все тело Торана сковал страшный спазм, он не в силах был пошевелить ни рукой, ни ногой, разжать стиснутые зубы. Лицо Магнифико стало подобно белой мертвенной маске.
Наконец Торан изменившимся до неузнаваемости голосом прохрипел:
– Значит, ты за Мула! Он достал тебя, обработал!
Байта подняла голову. Рот ее болезненно искривился.
– Я – за Мула? Ты шутишь. Смешно.
Она горько усмехнулась, отбросила волосы со лба. Постепенно к ней вернулся голос, похожий на обычный.
– Все кончено, Торан. Теперь я могу говорить. Сколько еще я проживу, я не знаю. Но теперь я могу говорить.
Напряжение, сковавшее Торана, отпустило его, уступив место страшному, непобедимому безразличию.
– О чем говорить, Бай? О чем теперь можно говорить?
– О несчастьях, которые преследовали нас. Мы уже говорили об этом, Тори. Разве ты не помнишь? Как беда все время ставила нам подножки, но так ни разу и не сбила с ног? Мы были в Академии, и Академия пала, а Независимые Торговцы продолжали сражаться, но мы успели вовремя улететь в Хейвен. Мы были в Хейвене, и Хейвен пал, а остальные продолжали сражаться – и снова мы успели вовремя улететь. Мы прилетели на Неотрентор, а теперь он, конечно же, захвачен Мулом.
Торан слушал и качал головой.
– Не понимаю…
– Тори, в нормальной жизни так не бывает! Ты и я – мы ведь люди маленькие. Мы не оказались бы втянутыми в водоворот политических событий, если бы только не таскали этот водоворот всюду за собой! Мы страдаем потому, что возим с собой источник инфекции! Теперь понимаешь?
Губы Торана были плотно сжаты. Он с ужасом смотрел на окровавленные останки того, кто несколько мгновений назад был таким родным и близким человеком, и взгляд его был полон тоски и отчаяния.
– Давай уйдем отсюда, Бай. Выйдем на воздух.
Небо затянули дождевые облака. Дул порывистый ветер, развевая темные волосы Байты. Магнифико плелся позади и, по всей вероятности, не слышал, о чем они говорили.
Дома Торан сердито спросил:
– Так ты убила Эблинга Миса потому, что считала его источником инфекции?
Что-то во взгляде жены напугало его. Он прошептал:
– Он – Мул?
Сказал и сам не поверил в то, что сказал.
Байта нервно рассмеялась.
– Бедный Эблинг – Мул? О господи, нет! Если бы он был Мулом, я бы не смогла убить его. Он бы узнал о моих намерениях и превратил бы мою ненависть в любовь, преданность, обожание, страх – во что угодно. Нет, я убила Эблинга не потому, что он был Мулом. Я убила его, потому что он знал, где находится Вторая Академия, и через две секунды он бы раскрыл Мулу эту тайну.
– Раскрыл Мулу эту тайну… – тупо повторил Торан. – Раскрыл бы Мулу…
Издав дикий вопль, он в ужасе обернулся, чтобы посмотреть на скорчившегося в углу паяца. Было не похоже, чтобы он понял что-то из сказанного.
– Ну не Магнифико же… – прошептал Торан.
– Слушай, – тихо сказала Байта. – Ты помнишь, что произошло на Неотренторе? Ну, вспомни и подумай, Тори!
Но он мотал головой и что-то беззвучно бормотал.
Она устало продолжила:
– На Неотренторе умер человек. Умер человек, к которому никто не прикасался. Так? Магнифико играл на видеосоноре, и, когда кончил играть, кронпринц был мертв. Ну разве не странно? Разве это не странно, что существо, которое боится всех и вся, совершенно беспомощное от этого страха, обладает способностью убивать, когда захочет?
– Музыка и световые эффекты, – пробормотал Торан, – оказывают сильное эмоциональное воздействие…
– Вот именно – эмоциональное воздействие! Очень сильное. Эмоциональное воздействие – это ведь из области способностей Мула! Ну ладно, это, может быть, совпадение. Но все-таки существо, совершившее убийство, по определению жутко боязливо. Допустим, его обработал Мул, возможно, все этим объясняется. Но, Торан, мне тоже немного перепало от той музыки, которая прикончила кронпринца. Совсем немного, но этого оказалось достаточно, чтобы меня охватило то самое чувство, которое я испытала в Склепе Селдона. То самое чувство отчаяния и безнадежности, которое потом я испытала в Хейвене.