Бринкер тихо рассмеялся.
— Да, конечно. Ты очень серьезно относишься к своим обязанностям, когда тебе это нравится. А вот когда я послал тебя в Гринло, ты не была столь послушна.
— Я не хотела уезжать из Галазона.
— Это уж точно.
Они уже выехали из деревни. Фэрис нахмурилась.
— Почему ты послал меня туда? Я не перестаю удивляться. Если только для того, чтобы от меня избавиться, так есть много школ с пансионом, — почему в Гринло?
— Твоя мать ясно выразила свою волю.
— Подобная мелочь не остановила бы тебя.
— Это сделали бы твои опекуны. Банкиры могут быть такими неуступчивыми. Нет, возможно, ты права. Наверное, настоящей причиной была твоя реакция. Эта перспектива тебя встревожила и рассердила. И мне доставило удовольствие обеспечить твое поступление туда. Хотя, признаю, я был несколько разочарован, что ты не нашла какого-то способа сорвать мои планы и вернуться домой. Я с нетерпением ждал твоего возвращения.
— Мне ясно дали понять, что твои усилия «обеспечить мое поступление» не имели отношения к тому, что меня приняли. Они намеревались вернуть тебе деньги с язвительным письмом.
— Я не получал ни денег, ни письма.
— Деньги были оставлены на тот случай, если возникнет задержка с платой за обучение.
Что-то в тоне племянницы заставило Бринкера быстро взглянуть на нее.
— Это было твое предложение?
Фэрис кивнула.
— Как предусмотрительно. Дай подумать. Насколько я помню, последние деньги за обучение без задержки переслали в Гринло. Поэтому у тебя на счете должны были оставаться значительные средства, когда ты уехала. Что стало с этими деньгами?
Фэрис мечтательно произнесла:
— В наше время путешествие обходится так дорого. — Она подумала о Джейн и прибавила: — Ты даже не представляешь себе.
Бринкер был само добродушие.
— Ты их потратила. Конечно. И ты приняла к себе на службу эту иностранку. Ты увидишь, что подобная роскошь обходится дороже, чем тебе кажется.
Фэрис хотелось резко ответить дяде на это провокационное заявление, но она не закончила свои расспросы. Неизвестно, удастся ли ей еще поговорить с ним так откровенно. Она сделала усилие и продолжала мечтательным тоном:
— Ты известный транжира и прекрасно разбираешься во всех видах роскошеств, как мне кажется. Какое именно излишество вынудило тебя так увеличить налоги? Я надеюсь увидеть, куда могли уйти деньги. Не на мост или дорогу, и даже не на богадельню, которой я не помню.
— Ты же не ждешь, чтобы я здесь начал объяснять тебе всякие специальные мелочи.
— Почему бы и нет? Насколько они специальные? Неужели тетя Агнес так дорого обходится?
— Я надеялся, что обучение в колледже Гринло избавит тебя от этой вульгарной дотошности.
— Напротив, там ее всячески поощряли. Ну же, дядя! Еще есть время до того, как мы приедем в Галазон-Дукис. Расскажи мне.
— Нет никакой необходимости все время задавать вопросы.
— Нет, есть, потому что ты не отвечаешь.
— Этого ответа тебе достаточно. Удовольствуйся им.
— Отсутствием ответа? Ну, по крайней мере, это честно. Я тебя вознагражу.
— Придержишь язычок?
— Ни за что. Задам тебе новый вопрос.
Бринкер вздохнул.
— Задавай, если хочется. Я отвечу, если смогу и если ты ответишь на мой вопрос.
Фэрис обдумала его предложение и согласилась.
— Тогда скажи мне, откуда взялся ковер в библиотеке.
Этот вопрос так поразил Бринкера, что он рассмеялся.
— На этот вопрос ответить просто. Он прибыл вместе с остальными вещами моей жены. Теперь моя очередь.
— Еще нет. Откуда он прибыл?
— Из Арависа. Из дворца. Он очень дорогой, собственно говоря. Это была одна из немногих вещей, которую удалось спасти во время пожара в тронном зале.
— Какого пожара?
— Какого пожара? Ну, большого пожара. Того, который уничтожил тронный зал и погубил твою бабушку. Тот пожар чуть не сжег весь Аравис. Тебя в колледже совсем ничему не учили?
Молчание Фэрис продолжалось, пока они не подъехали к Галазон-Дукису. Там она стала отвечать на приветствия с подобающей долей интереса и узнавания.
Деревня осталась позади. До домика привратника в Галазоне оставалось меньше мили, и Бринкер спросил:
— Теперь моя очередь?
Фэрис посмотрела на него с подозрением. В его голосе слышалось веселье, которое ей не понравилось.
— Я могу воспользоваться твоим собственным ответом.
— Ничего не ответишь? Это справедливо. Я сделаю собственные выводы. Разгадай для меня вот какую загадку, Фэрис. В чем ты больше всего похожа на свою мать? В неизменной преданности своему долгу? Или в неизменной преданности слуге-любовнику?
Фэрис заморгала. На этот раз не обращать внимания на провокацию было невозможно. В каком-то уголке ее сознания сохранилось достаточно самообладания, чтобы обдумать возможность не потерять выдержку. Нет. Такой вопрос не заслуживал сколько-нибудь вежливого ответа. А любая реакция, кроме той, которую Бринкер ожидает — возмущение, — вызовет у него подозрение, что он случайно затронул какую-то ее тайну.
Бринкер крепко сжимал в руках поводья и кнут. Он ожидал всплеска гнева, это было очевидно по тому, как он придержал коней, на случай если Фэрис в ярости закричит на него. Его горящие любопытством глаза ясно свидетельствовали, что он ожидает от нее крика.
Фэрис снова моргнула и хриплым голосом произнесла:
— Ни в том, ни в другом. Я больше всего похожа на мать в этом. — И не успел он освободиться от поводьев и кнута, как Фэрис отбросила муфту и дала дядюшке кулаком в глаз.
Его руки разжались, и она вырвала у него кнут. Он был слишком длинным, чтобы пользоваться им на короткой дистанции, но ей удалось напугать одного из гнедых. Это заставило Бринкера снова ухватить поводья, и она получила возможность сильно ткнуть его под ребра кнутовищем, дядя задохнулся и потерял равновесие, выпустил поводья, и сани слетели на обочину. Фэрис ногой отбросила коврик, подоткнутый вокруг ее коленей. Если сани перевернутся, ей придется прыгать.
В начале поездки гнедые, отдохнувшие и накормленные, могли бы понести. Теперь же, хоть их и встревожило плохое поведение возницы, они ровно скакали по хорошо знакомой дороге к манящему их стойлу.
Полминуты Фэрис молча боролась с Бринкером. У него было преимущество в силе, но не в решительности. Он получил тот ответ, которого хотел, и наслаждался им. Даже сражаясь с ней, он не мог удержаться от смеха. Он только хотел, чтобы ее негодование немного утихло, настолько, чтобы он смог благополучно довезти ее до дома. Она, с другой стороны, хотела только вытолкнуть его из саней, с глаз долой. Ею двигала ярость.
Она нанесла удачный удар, и Бринкер выпал в снег. Фэрис подобрала поводья, но вместо того, чтобы успокоить коней, погнала их вперед. Когда она оглянулась через плечо, Бринкер уже поднялся на ноги, все еще смеясь, и отряхивал снег со своей накидки с капюшоном. Потом нагнулся за упавшей шляпой.
Дорога делала поворот. Дядюшка остался позади, ему предстояло добираться домой пешком.
Фэрис позволила гнедым наслаждаться скачкой еще четверть мили, потом придержала их. Не годится возвращаться домой на запыхавшихся и взмыленных лошадях.
На конюшне Фэрис передала гнедых старшему конюху и приказала оседлать свежего мерина. Она несколько мгновений с грустью думала о костюме для верховой езды из Шилинга, потом велела дать ей дамское седло. Шерстяное платье не было амазонкой, но оно вполне подойдет. Она была еще слишком разгневана, чтобы задерживаться из-за подобных пустяков.
— И пошлите кого-нибудь по дороге вдоль Элвоша с конем для моего дяди. — Конюшие переглянулись и бросились выполнять ее приказ. Старший из них осмелился спросить:
— Что-то случилось? По лошадям этого не скажешь.
Фэрис сверкнула улыбкой, и он замолчал.
— Сегодня такой чудесный день. Дядя сказал, что хочет пройтись пешком, но я уверена, что к этому моменту он уже передумал.
Ей привели лошадь, поджарую серую кобылу, и старший конюх подсадил герцогиню в седло. Она, как могла, расправила юбки и накидку, понимая, что выглядит нелепо.
— По тропе на мост Спинни можно проехать? — Она отдала старшему конюху последнюю шаль и шарф.
Он уверенно принял их.
— Да. Сегодня утром по ней доставили почту.
— Хорошо. Я вернусь через час или немного позже.
Фэрис проехала несколько миль, стараясь унять ярость. Хорошо утоптанная тропа привела ее в горы к югу от поместья. Ветер толкал ее в спину, развевал волосы, и они лезли в глаза. Небо впереди все еще оставалось чистым, но с севера наползали тучи. Она подъехала к дороге и повернула в сторону моста Спинни.
Девушка пыталась найти успокоение в пустынности покрытых снегом гор и лугов. Удовольствие от пейзажа, солнечного света, чистого неба исчезло. Ей хотелось хотя бы отчасти вернуть себе то состояние безмятежности, которое так радовало ее сегодня утром. Она смотрела в небесную голубизну на юге, отгоняя от себя все мысли. Но ей это не удалось. В конце концов ее злость на Бринкера перегорела и уже не отвлекала ее от злости на саму себя.
Она снова позволила ему это сделать. Несмотря на решимость использовать поездку, чтобы расспросить его, она позволила ему поменяться с ней местами. Проявить свой гнев означало дать ему в руки оружие, такое же реальное, как кинжал или меч. Как она сможет снова встретиться с дядей, зная, что сама его вооружила?
И почему она позволила ему это сделать? Что он сказал, чтобы задеть ее за живое? Упоминание старых лживых слухов насчет матери — ей следовало уже привыкнуть к таким нападкам. Упоминание о Тириане — что в нем могло ее так рассердить? Или она оскорбилась за Тириана? Не было ли зерна правды в словах Бринкера?
Слуга. Любовник. Она не знала, какое из этих слов более абсурдно. Произнесенные вместе, они были настолько далеки от правды, что ей следовало бы посмеяться. И все же этими словами Бринкер добился своей цели. Они положили конец ее вопросам.