«Парень, ты, должно быть, сошел с ума».
Окна гудели от порывов ветра.
Калеб поймал себя на том, что собирается произнести какие-то невнятные слова оправдания – перед самим собой, перед Мелиссой, – и тут зазвонил телефон.
Парень приложил достаточно усилий, чтобы эта проклятая штука никогда больше не ожила: звонок вышел захлебывающимся, издыхающим, звучащим будто из-под толщи воды. Кому Калеб мог понадобиться в такой час? Розе? Он не сумел утешить ее тогда, не сможет и сейчас. Вилли? Нет работы неблагодарнее, чем урезонивать этого сукиного сына.
Джоди…
«Нет, это никак не могла быть Джоди».
– Хм-м-м? – пробубнила, дремля, Мелисса – на свой манер, не на йокверовский. Она повернулась на другой бок, пошарила рукой близ себя, будто ища Калеба.
– Все в порядке, – прошептал Калеб ей на ухо, наклонившись над девушкой. Он убрал волосы с ее лба, и ему так понравился этот простой жест, что парень вернул прядь на место и снова ее сдвинул. Мелисса глубоко вздохнула и поглубже зарылась в одеяла. Калеб перелез через ее ноги и спрыгнул с кровати, затем жадно схватил трубку, прежде чем звонок ожил вновь.
– Алло!..
Тишина, как и в прошлый раз.
Калеб не особо удивился. Сжав шнур, он намотал его витками на запястье, сцепив зубы до боли в скулах. Всем телом подался вперед, готовый действовать, если случай того потребует, и весь нырнул в это холодное безмолвие на том конце линии. Это была не Клара – ее дьявольскую ауру он уловил бы теперь за километр. Он не знал, как защититься от пустоты того, что взывало к нему, и не был уверен, что хочет этого. Перед глазами нервно метались дотошные, фотореалистичные, прямо-таки резные образы разложившихся тел родителей, желающих поговорить, предупредить его о сестре, судорожно ползшей по заляпанному красным кафельному полу Калебу навстречу.
Кольца тишины сужались, являя свою ангельскую природу.
А образ тех колец и устроение их – как вид топаза, и подобие у всех четырех одно; и по виду их, и по устроению казалось, будто кольцо находилось в кольце. Когда они шли, шли на четыре свои стороны; во время шествия – не оборачивались. А ободья их – высоки и страшны были они; ободья их у всех четырех вокруг полны были глаз[24]…
Все это было ужасно неправильно.
– Ладно, – мягко произнес Калеб в трубку. – Просто поговорите со мной уже. Если надо – выговоритесь. Наорите на меня, черт возьми. Я слу…
– Кале-е-е-еб…
Он обмер. Голос поразил полным отсутствием резонанса. Подобную интонацию можно было услышать только на смертном одре, где-нибудь в отделении для неизлечимо больных.
Это был Лягуха Фред, сновидец.
Конечно, в этом был смысл, хотя Калеб и не совсем понимал, чего ждать. Лягуха Фред, раз за разом взывающий к другу сквозь помехи сна. Тема Калебовой диссертации раскрылась перед глазами ярким отравленным цветком, во всем многообразии тонкостей и связей. «Убийство Ангела». Книга, лежащая в нижнем ящике стола…
Призовой кот свирепо уставился на Калеба.
Он отвернулся. Холодный пот выступил на лбу.
– Фредди… Так это был ты.
– Я, – прошептал Лягуха Фред.
– Но… но… – Терновые колючки застряли у Калеба в горле. Он изо всех сил старался подражать монотонному голосу собеседника, подавляя панику. – Ты ведь приходил в мою комнату, чтобы там переночевать, не так ли? Пока меня не было?
– Я…
«Не принимай это близко к сердцу. Не торопись, не сбивай его с толку. Все, что тебе нужно, – установить контакт».
– Где ты? – спросил Калеб.
– Я…
– Ты у себя в комнате?
– Нет.
– Тогда где же?
– Здесь.
– На радиостанции? – уточнил Калеб.
– Здесь.
– Где же? Давай, ты можешь мне рассказать.
Он представил Фреда лежащим в насквозь пропотевшей постели, погруженного в страшный мир по ту сторону бодрствования, с трубкой, прижатой к уху. На выдохе, не то всхлипывая, не то стеная в приступе темного восторга, Лягуха протянул:
– Я в аду.
Калеб понимающе уставился на стену.
«Ну, приятель, после вечеринки у декана для меня это не новость. Мы все тут в аду».
Под тенью пятна на стене лежала Мелисса, свесив руку с края матраса, смотрясь почти такой же неживой, как любая другая убитая женщина, спавшая в Калебовой постели.
– В чем дело, Лягуха? Что еще тебе сказала Сильвия?
Вместо ответа – лишь намек на звук, вибрирующий порыв воздуха.
– Что-что?..
Странный сипящий выдох длился почти целую минуту.
Калеб задержал дыхание и сосредоточился. Закрыв глаза, он представил, что чернота перед глазами – глубокое озеро, в которое можно нырнуть. Глубже, глубже… Где-то через минуту он почувствовал горячую резь в легких, готовых разорваться от нехватки воздуха, но все равно продолжал свое погружение, схождение во тьму; уши горели от напряженных попыток уловить обрывки послания Лягухи из сумеречной зоны за гранью сна.
– …о-о-ок…
Калеб глубоко вздохнул, и лампы вспыхнули ярче прежнего: всюду, перед глазами, по сторонам, над головой.
– Йоквер?!
Тишина.
Не определившись, верит ли в то, о чем думает, и может ли это быть правдой, Калеб спросил:
– Так это Йок убил ее, Лягуха?
Тут внутри Фреда будто что-то надломилось, клапан сорвало, сопротивление среды ослабло и сомнамбулическая часть его личности открыла полный доступ к системам и возможностям тела.
– Я поговорил с ней, Калеб.
– Да?
– Я сделал так, как ты меня попросил.
«Господи, кто из нас безумнее?»
Сердце Калеба екнуло. Затея с просьбой к Лягухе – наполовину шуточная, без какой-либо надежды на успех – вдруг принесла свои плоды? Осознание щедро насыпало за шиворот ледяных мурашек. Мелисса вздохнула. Калебу показалось, что за окном мелькнула огромная крылатая тень, но потом он понял, что стекло отражает лишь его собственные метания по комнате. А двигаться приходилось, ведь телефонный провод все туже и туже затягивался на пальцах.
– Что она тебе рассказала?
– Она всего лишь хотела получить образование. – Лягуха Фред нашел сказанное в чем-то забавным – по крайней мере, в его голос просочилась странная веселая нотка. – Ее обманули. Ее убили.
– Зачем? Какой мотив?
Теперь в бесстрастие голоса вползли боль и ужасная обреченность.
– Она научила их.
– Что Йоквер с ней сделал?
– Она все еще такая сильная, – плачущим голосом пожаловался Лягуха. – Боюсь, теперь она не оставит меня в покое.
Калеб в отчаянии потер переносицу.
– Ты знал о ней весь семестр, не так ли? Ты тоже почувствовал этот запах.
– Я…
– С тех пор, как ты остался у меня и заснул на кровати, на том месте, где она умерла. Ты знал. Она пыталась достучаться до меня через твои сны, ведь так оно получается, Лягуха? И ты звонил, чтобы рассказать мне. Ох, Лягуха… ты же понимаешь, это все – сущее безумие!
– Я знаю, Калеб. – Кажется, теперь Фред плакал по-настоящему. – Здесь ангел, видит прекрасный сон…
– О боже. – Ноги Калеба подкосились, и он ухватился за стол, чтобы не упасть. Парень оглянулся и увидел, как Мелисса Ли спит. В поле зрения Калеба попала его же рука – она двигалась так, как будто больше не была подконтрольна хозяину, и теперь легонько касалась влажных губ девушки.
– Что ей снится? – спросил он.
– Она говорит, ей снишься ты, Калеб. – Эмоции в голосе Фреда становились сильнее по мере того, как он все ближе подбирался к моменту окончательного пробуждения. – Ты лучше не возвращайся туда.
И снова этот полный мольбы, испуганный, стопроцентно реальный вскрик:
– …ок-к!..
Лягуха Фред взвыл от боли.
Что-то на том конце провода словно бы густо пролилось на пол.
И звонок оборвался.
Калеб отлепил трубку от уха и уставился на стигмат, расцветающий в ладони, охотно наливающийся свежей кровью.
15
Дом профессора Йоквера, подобно хозяину, стоял с таким пренебрежением, что вызывал гнев одним своим видом.
Сочащееся из него зло казалось почти осязаемым. Свет луны в призме этой скверны преломлялся во что-то принципиально иное. Ветви больных деревьев изгибались карциноидными фракталами: они торчали, как изогнутые копья, пронзая небо, цепляясь за разбитые, забитые снегом водосточные желоба и внахлест ложась на крышу, богатую на положенную вкривь-вкось черепицу. Лужайка представляла собой коллекцию из оврагов и канав, отличное место для сокрытия тел. Даже снег казался ненастоящим – слишком много оттенков отличало его от белого.
Дом был ужасен, но это не имело большого значения.
Декан держал Йоквера на короткой ноге, но – не слишком короткой.
Калеб стоял снаружи. Его галстук все еще был завязан, полы пальто трепетали на ветру. Отсюда парень мог видеть все окна профессора Йоквера, уродливый медный дверной молоток и кривой крутящийся флюгер. Калеб отступил на полшага вправо, окинул взглядом улицу и увидел, что далекие огни резиденции декана все еще горят. Все роскошные авто покинули район – мэр, члены попечительского совета и прочие влиятельные лица отбыли по домам, сытые и довольные. А Джоди наверняка все еще где-то там.
Отцовская булавка для галстука тяжело давила на грудь. Родитель бросил школу лет в шестнадцать, и Калеб был должен пойти по его стопам. Устроиться работать, скажем, на сталелитейный завод, вступить в хороший профсоюз, набить сорокалетний стаж для соответствующей отметки в трудовой книжке. Не такая уж и плохая участь, если подумать, – провести остаток жизни, разливая жидкий металл по формам.
Запасшись ватными подушечками и бинтами, Калеб перевязал раны в ладонях, пока кровь не залила всю комнату. Узлы он затягивал зубами. Двигался очень тихо, стараясь не потревожить сон Мелиссы Ли. Уходя, парень натянул одеяло ей на плечи и поцеловал в лоб, как любящий брат, которым у него никогда по-настоящему не было шанса стать.