Потому что не верила, что два нефрита могут схлестнуться из-за халцедона. Недоделка. Меня.
Неозвученный ответ растворился на языке кислым вином. Я сглотнула в попытке избавиться от неприятного ощущения, но тщетно. Казалось, терпкий привкус успел впитаться, проникнуть в кровь и заструиться по венам.
Когда я добежала до главного зала, там уже было пусто. Горгульи замерли на выступах каменными изваяниями, и, вторя им, я сама замерла.
Зачем я здесь? Колдунам явно не нужна моя помощь. Один раз я уже позволила себе поверить, что халцедону по силам защитить нефрита, и это обернулось новыми проблемами. Пора бы принять неприятную истину, смириться.
Я знала, что должна поступить именно так. Знала, но не представляла, как это сделать. Сложно держаться бесстрастно, когда грудь стягивает беспокойством.
Низкий звон колокола упругой волной прокатился над корпусами. Ворвался в главный холл, оглушил на мгновение и испуганно, будто сожалея о содеянном, сжался под высокими потолками. Для меня он стал напоминанием, что академия — это не только душевные терзания. В первую очередь это цитадель знаний. И если я не хочу настроить против себя еще одного магистра, лучше бы мне поспешить на занятие.
Помещение, куда меня привел Путеводный свет, больше всего походило на пещеру: часть стен покрывал мох, с потолка свисали сталактиты. Сами стены оказались разноцветными от десятков видов камней. На полу стояли низкие столы и стулья — приходилось скрещивать ноги, чтобы сесть хоть сколько-нибудь удобно.
Магистр — старый артиэлл в пыльно-черных одеждах — уже был здесь. Он сидел на таком же невысоком стуле с жесткой спинкой. Широкие ладони покоились одна на другой поверх каменной столешницы, местами выщербленной от времени. Серые, словно выцветшие, волосы лежали в идеальном порядке. Густые усы огибали губы и спускались к гладко выбритому подбородку.
Карие, цвета гречишного меда глаза внимательно проводили заходящих лернатов. А едва мы расселись, магистр заговорил:
— Рад приветствовать первый год халцедонов на занятиях по геомантии. Меня зовут Акель Роун.
Низкий голос звучал неожиданно приятно, как трель соловья в вечернем тумане. Он заполнял помещение, гуляя вдоль неровных стен, отражался от свисающих сталактитов и… растворялся, будто исчезая в молочно-белом шлейфе.
— Как вы знаете, геомантия посвящена изучению камней. Камни определяют в нашей жизни слишком многое — уверен, вы, халцедоны, понимаете это как никто другой. Дети Лунной империи зачастую вас не ценят. А зря, — тонкие сухие губы дрогнули в намеке на улыбку.
Лернаты молчали, жадно вслушиваясь в слова магистра. Все мы носим серые кольца лишь третьи сутки, но уже прочувствовали пренебрежение истинных темных.
— Халцедон — камень равновесия. Он способен накапливать и приумножать, пусть и незначительно, силы носителя. Халцедон неспроста выбран камнем для слабых детей ночи. Он — ваша поддержка, ваша опора и шанс урвать крупицу возможностей, которые остальным дарованы от рождения. Халцедоны слабы — это так. Но в то же время именно халцедоны служат мерилом для всех детей Полуночной матери. Как определить силу, если не с чем сравнивать? От чего отталкиваться? Именно вы, — взгляд магистра облетел присутствующих, — определяете, кто достоит зваться нефритом. Не сами нефриты — вы.
Едва отзвучал последний звук, помещение окутала тишина, такая плотная, что, казалось, в ней можно услышать гулкие удары взволнованных сердец. Слабые, привыкшие к понуканиям дома и в академии, лернаты вдруг почувствовали себя важными. Нужными. Магистр Роун покорил эти сердца, заполучил их всего несколькими добрыми словами. Без желания похвалить или подбодрить, без ненужной жалости, но с такой решительной убежденностью в каждом слове, что не поверить ему было нельзя. И мы поверили. Все и сразу.
— Каждый халцедон важен, каждый — нить в полотне Полуночной Матери, без которого узор будет неполным. И даже белый халцедон, — с улыбкой произнес магистр.
Я посмотрела на него растерянно.
— Эти стены уже много лет не видели белого халцедона. Вы, дорогая, редкость.
Сердце кольнуло сожалением. В голосе Роуна так отчетливо звучала гордость, словно слабость моего дара — великая удача. Вот только я не разделяла чувств магистра. Сложно разделять их, когда единственное, о чем мечтаешь последние одиннадцать лет, — стать нормальной: темной ведьмой, достойной собственного рода.
И, судя по тяжелому вздоху, магистр услышал мои невысказанные мысли.
— А вы знаете, что камень в вашем кольце — не совсем халцедон?
Я нахмурилась и недоверчиво уставилась на белый овал, надетый на мой палец. Многие лернаты тоже с любопытством принялись его разглядывать.
— Это кахолонг — твердая смесь халцедона и опала. В древности такой камень считался подарком самой Луны. Но со временем, погнавшись за силой, мы утратили уважение к ценностям, находящимся вне привычных рамок. Ваш халцедон, дорогая, уникален.
Я качнула головой. Речи магистра звучат сладко, но только жизнь белого халцедона совсем не сахар. Мне хватило всего двух дней, чтобы это понять. А мысль о тысяче грядущих приводила в ужас.
— В Лунной империи почитают ночь и тьму, — напомнила я. — Сложно поверить в ценность белого камня.
Акель Роун усмехнулся в усы.
— Вы правы и не правы одновременно. Мы чтим тьму — это верно. Но подумайте вот о чем. Все вы подумайте, — магистр вновь обвел нас взглядом. — Что завораживает больше всего в ночном небосводе — в полотне Полуночной Матери, в котором вытканы судьбы каждого из нас?
Лернаты молчали, только смотрели на артиэлла словно завороженные. Десятки пар глаз горели интересом, жаждой знаний и… надеждой. Новое чувство для слабых ведьм и колдунов. Новое и слишком искушающее, чтобы не поддаться ему.
— Звезды, — с улыбкой подсказал магистр. — Крохотные источники света в непроглядной мгле — вот что заставляет сердца замирать от восторга, а нас самих — мысленно тянуться к ним. Вы, халцедоны, и есть те звезды, на фоне которых тьма становится по-настоящему завораживающей.
— Но, магистр… — неуверенно заговорила Ллоса. — Если халцедоны действительно важны, почему к нам относятся с таким пренебрежением?
Акель Роун со вздохом качнул головой.
— Потому что многие слишком поздно понимают вашу истинную ценность.
— Сомневаюсь, что нефриты вообще способны ее понять, — буркнул сидящий сбоку от меня Морриган.
Магистр услышал его, снова усмехнулся и развел руки тыльными сторонами вверх.
— Со временем, лернат, даже тьма учится ценить свет.
До этого кольцо артиэлла скрывала лежащая поверх него ладонь. Теперь же нашим взорам открылся большой, черный, как самая беззвездная ночь, камень шерла. Черный турмалин — камень избранных. Лишь те, кто входит в Совет Ночи, имеют право носить его.
На лицах лернатов отчетливо читалась та же растерянность, что охватила меня. Получается, сильнейший из колдунов империи… на стороне халцедонов? На стороне белых халцедонов?
ГЛАВА 16
С занятия по геомантии я вышла с тяжелой головой. Слова магистра Роуна, его кольцо и тот статус, что за ним скрывается, зародили в душе неясную тревогу.
Халцедоны важны? Свет необходим?
Слишком удивительные речи, чтобы поверить им. Особенно если они звучат из уст колдуна Совета Ночи. Лангария тоже входит в этот Совет, и от нее я никогда не слышала подобного. Напротив, сколько себя помню, матушка всегда порицала слабость: как незнакомых ей ведьм и колдунов, так и мою.
Мысли затягивали, точно мокрый песок на прибрежной линии — чем дольше стоишь, тем сильнее увязаешь. Следуя за Путеводным светом, я почти не обращала внимания на коридоры и залы, через которые шла. А вот не обращать внимания на презрительные взгляды и издевательские смешки было сложнее.
Сплетня о моей дерзости распространялась стремительно, как лесной пожар. К вечеру наверняка не останется ни одного лерната, не слышавшего об отчаянной халцедоне, кинувшейся на шею нефриту. Однако я не сожалела о содеянном — попытки спасти чужое сердце стоят того, чтобы потерпеть пересуды.
Сохраняя на лице маску непоколебимого спокойствия, я дошла до зала, где проводятся занятия по темной воле. Здесь гул перешептываний наконец стих. Халцедоны не поддержали остальных лернатов. Никто из них не смеялся надо мной — напротив, многие смотрели ободряюще. А Ллоса так вообще села за соседний стол и, наклонившись, прошептала:
— Ты молодец, что рискнула! Такого колдуна даже Полуночная Матерь поцеловала бы!
И от нежданной поддержки на душе стало светлее.
Однако поблагодарить мэлу я не успела — дверь снова распахнулась, и в зал, покачивая бедрами, вплыла магистр. Высокая, с собранными на затылке черными волосами, в длинном платье смелого винного цвета, с отделкой из черного кружева.
Артиэлла Элодия Дис-Мари — так она представилась, томно протянув последнюю «и».
Звук ее голоса повлиял на юношей-халцедонов точно песнь сирены. Все они неосознанно подались вперед и завороженно уставились на артиэллу. Девушки разделились: одни преисполнились завистью к той, кого Полуночная Матерь щедро одарила как силой, так и яркой внешностью; другие наблюдали за происходящим со сдержанным любопытством.
Магистр явно знала, какой эффект производит на окружающих, и столь же явно наслаждалась им. Подведенные алым губы замерли в самодовольной полуулыбке, во взгляде серебристо-серых глаз плескалось торжество. Удивительно, но Дис-Мари даже не пыталась придать лицу приличествующее ситуации выражение — она будто сознательно дразнила нас.
Однако уже минут через десять я догадалась о причинах: на собственном примере магистр показывала, что такое темная воля и как важно умение сохранять главенство разума над эмоциями. Все халцедоны, попавшие в ловушку желаний или зависти, проиграли собственной природе. Утратили контроль. И сейчас, захоти Дис-Мари это сделать, она бы подавила их волю своей.
Забавно, но кроме коварства я видела в происходящем определенную иронию. Магистр говорила о сдержанности, о хладнокровии, которым долж