– Ты что, следила за мной?! – взревела та, сразу все понимая.
– И даже подслушивала, – хохотнула крылатая мелочь. – Так что теперь мы на равных. Я знаю твой секрет, а ты – наш. И мы все будем их хранить.
Раздался скрежет клыков.
– Какой еще секрет? – зацепилась за слова фейки я.
– Она беременна! – выпалила Миртл. – И скрывает это. Потому и не пошла на чаепитие, боялась, что мамаша твоего профессора по случайности вытравит плод.
Я ошарашенно обвела фигуру Виктории взглядом. Крупнее меня, с пышными формами, но никакого животика или другого намека на положение.
– Ой, не смотри ты на нее так, – хихикнула Миртл. – Рэкшор ее раскусил за две минуты. И подмену тоже: оказывается, он тебя вчера видел.
Сердце пропустило очередной удар.
– Он что? Знает? – задала тупейший вопрос я.
Понимая, что это конец, я осела на ближайший стул. Завтра меня отчислят… Пора собирать вещи.
– Знает, – кивнула Виктория. – Да не трясись ты так, ему плевать на вчерашний маскарад. Он, похоже, и сам не шибко рвется в брак. Вдобавок мы договорились, что он никому ничего не расскажет. У нас сделка.
– Какая? – не унималась я.
Виктория молчала, лишь гневно сверлила взором фейку, та же нарезала круги по комнате и щедро рассказывала о подслушанном:
– Она попробует оживить труп мертвого ректора, а Рэкшор взамен снабдит ее кровью. Ей нужно для ребенка.
Я вновь вскинула взгляд на соседку, та тоже пялилась на меня. Будто ждала, что я отвечу.
Я же спросила:
– Ты продалась за еду?
– А ты хочешь предложить мне укусить твою немытую шею? – парировала она.
Я фыркнула, пропустив оскорбление мимо ушей.
– И не собиралась… Жди подачек от Рэкшора. Только другое интересно: пройдет пара месяцев, и как тогда скрывать беременность станешь? Запрешься в комнате и перестанешь вообще выходить?
– Я и раньше не особо-то разгуливала…
– Ну-ну… Расскажешь это потом ребенку, когда он подрастет, – произнесла я, и лицо Виктории вытянулось от гнева.
– Еще раз что-то посмеешь мне сказать. Ты… плебейка! – Она сделала шаг вперед, а я встала навстречу, выпятив грудь.
– Ты ведь не просто так боишься, что все узнают, – я тоже не постеснялась шипеть, хоть и не любила таких дешевых показных проявлений эмоций. – Дело в отце ребенка? Кто он, если барышню твоего положения не поймут и она решила скрываться?
Глаза Виктории сузились еще больше, а в уголке неожиданно блеснула слеза. Вампирша смахнула ее рукой, будто ничего не было, но я заметила, и это мгновенно отрезвило.
– Ты любишь его… – догадалась я.
– Любила, – выплюнула она. – Он мертв!
Ее слова, будто мешок с камнями, больно стукнули по сознанию, и только беспардонная Миртл встряла не в тему.
– Ректор, что ли?! – вякнула она, и я взглянула на нее, как на идиотку.
Виктория, впрочем, тоже.
– Твоя фея чокнутая, – отчеканила она, дыша громче положенного и явно пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. – Чтобы я со стариком… Фу!
– Тогда кто? – не унималась фейка. – Да расскажи ты, чего ломаться. Рано или поздно все узнают, ты же сама сказала: дети вампиров почти никогда не становятся вампирами. Значит, ты родишь представителя другого Дома, и список быстро сузится.
– Вот потом и узнаете, – прорычала соседка.
А я озвучила очередной вывод:
– Это либо кто-то слишком знатный, если ты боишься сказать. Может, он женат? – я внимательно смотрела на лицо девушки, пытаясь поймать хоть крупицу эмоций, которых не было, и тогда предположила второй вариант: – Либо… наоборот. Кто-то из низших, и, когда правда вскроется, тебя либо заставят избавиться от нежеланного плода, либо тебе придется отдать его в другой Дом. Только в какой?..
Маска непроницаемости дрогнула на ее лице, а значит, я оказалась права. Вот только даже сейчас я не понимала ее страхов. Король же издал указ: теперь все равны. Даже такая крыса, как я, поступила в академию, а ниже моего Дома падать было некуда.
Только если…
И тут до меня все же дошло. Есть те, кто куда ниже по положению, чем оборотни-мусорщики, те, чье существование обречено на смерть…
Те, кому не положено иметь ничего, потому что они заслужили страдать вечно за свои деяния…
– Ты связалась с каторжником? – выдохнула я, и Виктория побледнела.
А значит, я угадала.
С убийцей, с самым жестоким преступником, таких отправляли на каторгу, с которой никто не возвращался. Эти нелюди умирали либо на работах, либо их казнили после приговора. А зачем использовать виселицу, если можно скормить вампиру?
– Ты переспала с чудовищем! – все еще не верила я. – И он не просто мертв, его казнили за преступления! Высшая мера, которую дают только за особо страшные деяния.
– Он был невиновен, – убежденно заявила соседка. – Его подставили!
Я же схватилась за голову. Ну конечно же, подставили… как же!
Послал же рурк приключения: что ни день, то кошмар. Зато теперь я точно понимала, почему Виктория боялась.
Она должна была выпить кровь каторжника, а не спать с ним! И тем более не беременеть от него. Такого ребенка не примет никто. Это все равно что сразу родить младенца с клеймом преступника вместо метки Дома, потому что Дома его отец лишился, когда преступил черту.
Этот ребенок будет не нужен никому, кроме Виктории.
И все же я была поражена другим.
Вампирша казалась мне жуткой эгоисткой с самого начала, а тут такое самопожертвование. Я даже с трудом могла представить, какая мать из нее выйдет. Разве Виктория была способна заботиться о ком-то, кроме себя?
Но, может, я судила ее зря, ведь знала совсем немного времени…
Утром я встала пораньше, сложила все для учебы в сумку, еще перепроверила эссе для Рэкшора и запоздало осознала, что за всеми переживаниями не выполнила задание Мефисты.
Я так и не нашла растение, на которое у меня была непереносимость. Решив, что проверять никто все равно не станет, выбрала наугад одну из редких трав, которая не росла в Предгорье, но которая была внесена во все справочники, как крайне ядовитая.
Это не обман – убедила я саму себя. Мало у кого есть переносимость жуткой отравы, я тоже не исключение. А значит, черная лебедянка отлично подойдет, скажу, что у меня от ее запаха волдыри на коже.
С этой мыслью я вышла из комнаты, оставляя спящих вампиршу и фею за дверью.
Рэкшор
Я хмуро оглядел аудиторию собравшихся бездарей. Первокурсники…
На столе стопкой лежали сданные эссе, и я потянулся за первым.
– Итак, что у нас тут, – начал я, зачитывая. – Рьен Тауб?
Глазами нашел будущего лекаря, сидящего рядом со своими родовитыми дружками из Милдфодов.
– Итак, вы пишете, что если бы были рурком Создателем, то стремились бы к миру во всем мире и следили бы за правильным использованием магии в Домах. Бла-бла-бла. Скучно, – я отбросил листок в сторону, читать эти три страницы бреда до конца не собирался. – Так, а что у господина Милдфода?
Я взял работу самого застенчивого студента, пробежался взглядом по пафосным строчкам, будто под копирку слизанным с предыдущей работы. Только слова кое-где местами поменяли.
– Ни одной своей мысли, рьен Милдфолд, – озвучил я. – Печально, когда в голове настолько пусто, что приходится пользоваться чужими мозгами.
Студент с возмущением вскочил с места.
– Это он у меня списал! – громко огласил он.
– Охотно верю, – саркастично согласился я. – Даже почерк одинаковый, в следующий раз просите рьена Тауба писать ваши работы левой рукой, чтобы сходство было не так очевидно. Итак, следующая работа Кларисы Бэдфорд.
Я подтащил к себе листы, исписанные мелкими убористыми буквами, и с удивлением прочел начало. Оборотень-кошка решила поразить первой же строкой, написав: «Если бы я была одним из рурков, будь то Разрушителем или Создателем, я убралась бы из этого мира, дабы вообще не лезть в людские дела. Всемогущему существу нет интереса до мелких дрязг крошечных созданий…»
– Неплохо, – похвалил я. – Но все же задание было отнести себя к одному из рурков, а не к двоим сразу. Вы так и не определились с положением вашего Дома, рье?
– Позвольте мне ответить, – вскинул руку брат Кларисы. – Мы решили, что наш Дом занимает нейтральное положение. Часть наших родственников служит при дворе, а часть – среди низших Домов. Мы в любом из вариантов ощущаем себя комфортно, а значит, не можем себя отнести к высшим или низшим.
Кривая усмешка возникла на моих губах:
– Как шлюхи, – подсказал я. – Где больше платят, ту сторону и принимаете. Осуждать не могу, такова кошачья природа. Как говорит мой сводный брат, Дом Бэдфорд гуляет сам по себе.
– Ваш брат покинул наш Дом, перейдя к отцу во Вивьерн! – возмутилась Кларисса. – Но даже это не дает вам право оскорблять нас.
– Я вас еще даже не начинал оскорблять, – парировал в ответ. – Наоборот, даже похвалил за эссе. В остальном же озвучил правду. Родство с вашим Домом порядком подпортило жизнь моему брату. Но вам ли не знать.
Кларисса с братцем заскрежетали зубами и все же смолчали.
За предыдущую неделю я выяснил, как эти двое попали в академию, миновав экзамены. Личный приказ моего отца, пришедший еще Артемиусу, так сказала Мефиста. Оказалось, что это не просто два представителя кошачьих, а младшие дети матушки Бэдфорд. По сути, единоутробные родственники моего братца. Если бы я присутствовал на их экзамене, то срезал бы еще при поступлении. А так их матушка воспользовалась старыми связями, и теперь я лицезрел на своих занятиях близнецов. Впрочем, надо отдать должное – неглупых.
Рука потянулась за следующей работой, и стоило только прочесть имя на верхней строке, как взгляд метнулся на задние ряды, туда, где сидела Габриэль Вокс.
Ощутив мой взор, она попыталась сползти под парту, будто это могло ее спасти…
«Если бы я была рурком Разрушителем, мир стоило бы лишить магии только ради того, чтобы никто из мерзких людишек не смог бы мною руководить…» – прочел я и вновь бросил взгляд на крыску.