Рассвет ещё даже не занимался, а Ева шагала по коридорам академии. С одеждой Генриха пришлось немного поработать, чтобы она на ней смотрелась более или менее прилично. Рубашка была заправлена в брюки, которые ей пришлось сильно затягивать поясом, чтобы не спадали, а рукава и штанины были закатаны чуть ли не наполовину. Да и пахло от нее как от принца, потому что она мылась его шампунем. Без макияжа тоже было непривычно покидать комнату. Ей казалось, что глаза недостаточно выразительные без туши и теней, губы не выделяются на лице без яркой помады, а кожа не такая бледная, как ей хотелось бы, без пудры и блестит. Но в таком виде ей придется проходить ещё несколько дней, так что нужно привыкать к своему отражению. Все равно она считала себя красавицей.
Проскользнув мимо суетящихся лекарей, которые обычно принимали всех приходящих, благо сейчас были заняты пострадавшими при пожаре, Ева добралась до палаты Йеона. Где его держали, она узнала ещё тем вечером, когда он впервые попал сюда, так что найти его не составило труда. Осторожно приоткрыв дверь, она на цыпочках подкралась к его кровати, надеясь, что в такое время все спят. И что она рассчитывала увидеть? Он скорее всего тоже спал сейчас.
Но Йеон не спал. Точнее он пытался уснуть, но в тоже время он следил за своими учениками, прислушивался к их сердцам, к состоянию здоровья. Он не качнул головой, когда Ева вошла внутрь, но глазами внимательно проследил за ней.
— Что ты тут делаешь? — строго спросил он. То, что между ними произошло, не означало, что они вдруг стали друзьями. Он всё еще оставался её профессором, а после сегодняшнего не мог не проявить строгость. — Было покушение на ученика, ночное время — ты должна находиться в комнате.
— Да, я знаю. Не могу уснуть, а здесь, вроде бы, снотворное раздают, — нашлась с ответом Ева. Только сейчас она подумала, как это вообще выглядит со стороны: она преследует своего профессора.
Зря она сюда пришла, но ей так сильно хотелось увидеть его хоть одним глазком, убедиться, что он в порядке, чтобы все ее страхи развеялись. Увидела. Не удивительно, что он ее прогонял. Ева не рискнула подходить к нему ближе, потому что с ним в палате были ещё ученики. В слабо освещенной комнате она насчитала ещё троих, и один из них был Винсент. Стоило ей заметить его, как она пожалела вдвойне.
— Я зря пришла, — тихо произнесла Ева и опустила голову. — Просто скажите, что у вас все хорошо, и я сразу уйду.
И Винсент встретился с ней взглядом.
Она была в одежде Генри, чей стиль Винс сразу узнал. Вещи были ей очень велики, но самое главное — спокойная Ева. Ну, как, спокойная? Взволнованная, конечно, испуганная за его состояние… Но живая.
Она явно успела обустроиться — Винс же слышал слова директора, да и приходящие сюда все разболтали. Скорее всего, ей будет трудно делить с кем-то комнату, но ведь это временно. А сам Винсент был уверен, что он делит комнату с Генрихом. Лучшего и быть не могло. Но трудно будет спать, осознавая, что где-то за стенкой спит она. Наверняка опять развалится на всю кровать, подложит руку под подушку, а проснется с отметинами на щеках от простыней. Такая красивая была по утра, такая сонная. И осознавать, что она совсем рядом — тяжело.
И сейчас мысль, что она пришла именно к своему несостоявшемуся убийце, а не спасителю, больно резало сердце. Это не значило, что там, в огне, Винс спасал её ради чего-то, но вот Ева пришла и сразу подошла к кровати Ридмуса, а не к нему…
Винсент не скрыл в глазах боли. Не скрыл укора, а просто демонстративно повернулся спиной к Еве и плотно накрылся одеялом.
— Нет, мисс Хемстел, я не в порядке, — между тем отвечал ей Йеон, но честно. Он не видел смысла геройствовать. — Но вы должны быть благоразумнее. И уже пора уяснить, что ложь против меня не работает, тем более сорванная с ваших губ. Но обо мне беспокоиться не стоит. Директор утром же разошлет посыльных для поисков… решения моей проблемы, о которой вы наглым образом узнали. — Он попытался ей улыбнуться, хоть и улыбка вышла слабенькой, но всё равно показала, что он не обвинял её в чем-то.
После всего случившегося хоть что-то осталось привычным — как Йеон Ридмус отчитывает ее. Ева даже тихо усмехнулась, поднимая голову и смотря куда-то в сторону. Взгляд ее устремился в спину Винсента, потому что только так, она могла смотреть на него — когда он не видел этого. Сунув руки в карманы брюк, она подумала, что принц слишком крупный по сравнению с ней, и его вещи на ней как мешок. Надо было попросить вещи Роберта, они хотя бы по росту примерно одинаковые. Но вот чьи рубашки ей действительно шли, так это Винсента. Пропитанные его запахом, она любила наряжаться в них при любой возможности. В такие моменты ей казалось, что он всегда обнимал ее, даже если валялся на кровати, прикрытый лишь одним одеялом, пока она зачем-то расхаживала по его комнате.
— Что-то никогда не меняется, да, профессор Ридмус? — спросила Ева, поворачиваясь обратно к нему. Нужно прекращать думать о Винсе. Ей лучше было вообще уйти. — Мир рухнет, а вы все также будете отчитывать меня за какие-нибудь проделки. Надеюсь, решение найдется, но помните о моем предложении. А то я займу ваш кабинет быстрее, чем рассчитывала. Выздоравливайте скорее, профессор Ридмус.
Задорно улыбнувшись, Ева присела в наигранном реверансе, таким образом попрощалась с Йеоном. Она хотела привнести чуточку хорошего настроения в эту унылую палату. Задерживаться здесь больше не было смысла, и она пошла на выход, но проходя мимо постели Винсента, все же остановилась у изножья. Ей так много хотелось сказать ему, но она себе запрещала. Ее слова могут нарушить его покой, а он тот, кому она меньше всего хотела принести вреда. Пусть лучше дальше злится на нее, ненавидит, не замечает. Но ещё одно «спасибо» она ему скажет. Теперь уже не под воздействием эмоций сразу после случившегося, а обдуманно. Пусть он знает, что она оценила его поступок. Пройдя к тумбочке рядом с его кроватью, Ева оставила магическую записку, которая запускается, если только Винс прикоснется. Она использовала такие, если уходила раньше или просто хотела порадовать его. И по привычке подписалась: «Т. Е.» — «твоя Ева». На поверхности тумбочки осталось лишь слабое сияние, по которому надо было просто провести пальцами.
Но лучше бы она вообще не подходила. Или заговорила с ним по-настоящему. Винсу казалось, что она это сделал так, из вежливости или из жалости, ведь успела заметить, что он не спал. И потому, проводив её спину взглядом, он приподнялся и с какой-то злостью смахнул сияние со своей тумбы. Сообщение всплыло, но он на него даже не взглянул. Ничего не хотел от неё получать и знать. Даже после случившегося Ева рисовала между ними границу? Хорошо. Винсент вернётся на противоположную сторону.
7. «Значит, сдаешься?»
На следующий день те, кому удалось взять денег в долг или кто жил близко, и родители смогли принести или прислать денег, пошли в город за покупками новых одеяний на первое время. Кому-то парни одолжили, кто-то взял свою спортивную форму, которую немногие хранили в шкафчиках в спортивном зале. Но магам третьего курса было проще всего — они отделались иллюзиями одежды, и лишь сверху надели для тепла плащ. А кому не повезло, оставалось только ждать.
Одной из таких ожидающих была Риз. Ни она, ни её соседка не спали всю ночь. Как после такого уснёшь? Повезло или нет, но в пару ей досталась толстушка Шелья. Тех, кто не имел друзей или не принимался обществом, оставляли без пары. К ним не подбегали девушки, с сожалением говорящие:
— Давай со мной, мы всё переживем!
Или…
— Такое горе! Ну ничего, мы должны держаться вместе!
В итоге изгои смотрели друг на друга и пожимали плечами, мол: «ну, с тобой так с тобой». Изгоев было немного. Пятеро на весь второй курс, наверное. И то, одну из них, Медную, но очень красивую девушку, взяла под крыло Одри, а вот Риз досталась Шелья. Это была не бедная милая толстушка с добрым сердцем. Это была подколодная змея с длинным языком и ядовитыми зубами. Любила оплевать всех и вывести наружу все потайные скелеты людей, до которых могла добраться.
Риз это не смущало, на Шелью было абсолютно плевать. Она пыталась уснуть, но кожа будто до сих пор чувствовала огонь. Легкие всё еще болели, как и саднило горло после кашля, но лекари потрудились на славу — даже за способность спокойно дышать и за осутствие ожогов Риз была им очень благодарна.
И Генриху.
Почему именно он оказался на пороге её комнаты? Почему спас её? Это совпадение тоже не давало покоя Медной всю ночь. И иногда, когда она могла забыть о пожаре, то думала о нём; вновь и вновь проматывала, как он выламывал её дверь, как его волосы горели, но уже спасительным пламенем. Его запах тела с остатками дневного одеколона… Риз не нуждалась в духах — она следила за гигиеной (да и факультет, где нужно постоянно потеть, не позволял ими пользоваться), но Риз не догадывалась, что бывают настолько приятные запахи. Готова была отдавать все деньги за такие для себя.
Утром, во время завтрака, который девочкам принесли в комнаты из-за отсутствия одежды у большинства, Медная молча ела, смотря в окно и думая, что теперь делать и как выбраться из этой ситуации. Если утром отцу выслала письмо, то деньги будут лишь через три дня, а просить в долг… Ха, у кого?
И тут ей пришла в голову мысль сделать самой хоть какую-то юбку, а то на ней с ночи была лишь длинная белая майка, да нижнее бельё. А с юбкой хоть по замку можно было ходить. И не нашла ничего лучше, чем взять ткань на это дело с простыни. Уж у школы явно будет еще одна, а вот юбки для неё точно нет.
Разобравшись с завтраком, Медная сняла с кровати простынь и взяла бумагу, стала рисовать трафареты, иногда вставая и измеряя своё тело.
Как раз к этому времени Генрих заканчивал обход. Он добровольно подписался на все общественные работы, потому что предложил помощь Винсенту перед Элиасом. Профессор Симонс теперь при каждом удобном случае пользовался им, а дел у него оказалось много. Вот и отловил его перед завтраком с очередной просьбой, переписать, где кто поселился, чтобы