— Держите! Крепче! — рявкнула она неожиданным баском и, тряхнув гривой обесцвеченных волос, совершила по короткой дуге футбольный разбег, завершившийся сильным ударом остроносой туфли в пах распятого толпой мужчины.
— О-о-о-у-у-у!! — избиваемый закричал так страшно, что люди отпрянули от него. Сложившись пополам, мужчина упал на розовый гравий бульварной дорожки, зажимая руками промежность. На светлой материи брюк расплылось темно-бурое пятно.
— Точняк — маньяк! Насильник, с-сука. Бабы их чуют, — прокомментировал произошедшее рыжий рабочий. Он доел свой бутерброд, выкинул в траву салфетку и меланхолично добавил: — Теперь сношалка точно отвалится.
— Контролеров вызывали?! Кто контроль вызывал? — послышался над толпой властный и усталый голос. Александр Иванович обернулся и увидел, что на бульвар со стороны памятника въехал небольшой фургончик, раскрашенный от капота до задней дверцы во все цвета радуги — от красного до фиолетового. Из машины вылез человек в серой пятнистой форме и подошел к лежащему.
— Господин капитан, это мы! Мы вызывали! — бросились к контролеру сразу несколько человек. — Вот, лысюка поймали! Нелегала! Он в парике, на скамейке сидел! Влад, где парик? Давай его сюда!
— Разберемся, — кивнул капитан, присел на корточки возле стригущего ногами и стонущего мужчины, провел рукой по лысой, окровавленной голове.
— И впрямь лысюк! — удивленно покачал головой полицейский, вытер испачканную руку о пиджак лежащего и коротко бросил в усик микрофона: — Сержант! Эксперта сюда и готовь резак!
Из машины выскочил и засеменил по дорожке худой юноша с чемоданчиком. Форма на нем висела мешком, на тонком синюшном носу поблескивали стекляшки очков.
— Давай проверь, может, он регистрацию имеет, да не возись долго, обедать пора, — распорядился капитан и закурил.
Юноша распахнул чемоданчик, поколдовал над ним. Тоненько пискнул зуммер, неоново засветился экран мини-компьютера. Вытащив портативный сканер, эксперт провел им несколько раз по голове несчастного, глянул на монитор. Толпа благоговейно молчала, прислушиваясь.
— Регистрация отсутствует, господин капитан!
— А он не бритый? А то бывают такие… ур-роды! — капитан щелчком отбросил недокуренную сигарету, жестом показал сидящему в фургоне: разворачивайся, мол.
— Никак нет, господин капитан, не бритый. Волосы утрачены в ходе естественных гормональных перестроек организма. Я отправил заключение в центр, — ответил юноша и принялся укладывать сканер в чемоданчик.
— Ну, я так и думал. Наш клиент. — Капитан глянул на часы и заорал, обращаясь к водителю: — Ну чего ты возишься?! Три часа уже!
Фургон, пыхтя двигателем, кое-как развернулся и встал. Задние дверцы распахнулись, и оттуда выехала металлическая платформа. Шустрый сержант с прической каре, выбравшись из-за руля, быстро выставил лапы аутригиров и поднял вверх странную П-образную конструкцию с дырой в нижней части.
Толпа радостно заголосила. Рыжий рабочий хлопнул в ладоши и возбужденно засмеялся:
— Сейчас чик! — и вся недолга! А то повадились, с-суки, к нормальным людям лезть!
Мендин, уже догадываясь, что сейчас произойдет, все же отказывался верить в реальность происходящего.
— Давайте! Добровольцы получат поощрение, — распорядился капитан. Тотчас же несколько человек, в основном молодые мужчины, схватили лежащего, подтащили его к фургону и сунули головой в отверстие. Заскрипела взводимая сержантом пружина. По толпе прокатилось:
— О-ох…
В последний момент избитый мужчина, до этого лишь глухо стонавший, забился в руках своих палачей, сквозь кровавые пузыри выталкивая слова:
— Не надо! Я прошу-у ва-а-ас! Пожалу-у-у-уйста! Я же ничего не… У меня дети-и… Не на-а-а-адо-о-о…
— Ну, и с богом! — махнул рукой капитан.
З-з-з-вэнг! Блеснув, косой нож стремительно рухнул вниз, и тело в светлом костюме задергалось, выгибаясь. Отрубленная голова канула в недра фургона, а по розовому гравию дорожки побежал темный ручеек.
— Голову оприходовать, труп упаковать, парик приобщить! — отдал капитан последний приказ и повернулся к толпе: — Все, граждане, расходитесь. Спасибо вам за бдительность!
— Вот так вот! — подытожил стоявший рядом с профессором рыжий детина. — А ты, папаша, шел бы домой, вон бледный весь, как поганка, ха-ха!
И Александр Иванович пошел.
Он шел, шел, шел,
а дорожка все не кончалась,
а солнце било в глаза,
а дети смеялись,
а голуби ворковали,
а аксолотль улыбался…
Потом все вокруг закружилось, и он полетел на розовый гравий, жестко ударившись щекой…
Двуногие вообще очень странные создания. Они убеждены, что их главная миссия — изменить наш общий мир, сделать его не таким, какой он есть. Зачем? Думаю, никто из двуногих не сможет дать ответ на этот вопрос.
Но все, что бы ни делали двуногие, получается у них совсем не так, как задумывалось. Наблюдать за этим — подлинное наслаждение. Порой мне кажется, что вся цивилизация двуногих существует лишь для того, чтобы доставлять мне удовольствие…
У меня есть любимые моменты из жизни двуногих, за которыми я слежу с особым интересом. К таковым относится их политическая жизнь. Так двуногие называют все, что связано с властью, подчинением и управлением одних двуногих — другими.
Пожалуй, самая забавная вещь в политической жизни двуногих — демократия. Считается, что это власть народа. Появилась она во времена, когда одни двуногие были рабами других двуногих. Сейчас считается, что народ при демократии может сам выбрать себе достойных правителей и жить счастливо. Но у двуногих, как я отмечал, на самом деле все получается немножко не так, как замышлялось изначально. Поэтому в демократических странах у власти находится олигархия. Я долго не мог понять этот парадокс: как же так, ведь олигархия — власть немногих, а демократия — власть народа? Но оказалось, что все очень просто. Только в государстве, где существуют прямые и честные выборы в органы власти, денежные мешки могут купить голоса избирателей или воздействовать на них с помощью газет, радио и телевидения. Таким образом рождается новый парадокс: развитая демократия всегда превращается в деспотию. Деспотию денег…
Казалось бы, все понятно. Но двуногие всегда делают вид, что не понимают элементарных вещей, и каждый раз радостно обманывают себя и других, чтобы потом рвать на себе свою видоизмененную чешую и бурно негодовать.
Вот и Мой двуногий, ярый сторонник демократии, после «Радужной революции» и последовавших за нею свободных выборов совершенно утратил волю к жизни. Он продал телевизор, не слушает радио, не читает газет и почти не выходит из дому. «Восход радуги» совпал с его выходом на пенсию, которой не хватает для оплаты воды, света и тепла в его жилище.
Поначалу Мой двуногий бодрился, пытался найти работу, но странное словосочетание «нерентабельный возраст» лишило его даже призрачной надежды. Тогда он принялся распродавать аквариумы и безногих, что жили в них. В конце концов спустя несколько месяцев в комнате остался лишь один небольшой круглый аквариум. Аквариум, про который Мой двуногий сказал: «Это я не продам и не отдам».
Потому что в круглом аквариуме живу я.
…Иногда к Моему двуногому приходят его собратья. Чаще всего захаживает низенький человечек, именующийся сообразно возрасту — Старик. Мой двуногий так и говорит: «Привет, Старик! Как дела, Старик?»
У Старика быстрые маленькие глазки под клоками седых бровей, слюнявый толстогубый рот, обметанный красными пятнами, прилизанные седые виски и буйные черные кудри на голове. Эти кудри Старику пересадили (двуногие используют неизвестное мне доселе слово «ре-им-план-ти-ро-ва-ли») недавно, взяв их из межножья.
Двуногие самцы с возрастом теряют волосяной покров на голове — об этом я знаю от других я. Но сейчас жить с босой головой нельзя, это табу, и лояльным к власти самцам ре-им-план-ти-ру-ют волосы. «Что делать, Старик, такое время…» — говорит Мой двуногий. У него проблем с волосяным покровом, к слову сказать, нет. Белые длинные волосы висят надо лбом, едва не закрывая слезящихся глаз. Это неудобно, но Мой двуногий не срезает поросль — так надо, чтобы выглядеть лояльным.
Я много размышлял над тем, что такое волосы и зачем они двуногим. Скорее всего, волосы — это видоизмененная чешуя. Стало быть, двуногие произошли от безлапых. Из примитивных созданий вряд ли могут получиться высшие существа. Так и получилось с двуногими. Они погрязли в том хаосе, который создали сами, и не видят иного выхода, кроме как просто длить свои дни от рождения до смерти. Печальная участь, что и говорить…
Но вернемся к Старику. Его визиты — часть жизни Моего двуногого. Думаю, они не могут друг без друга. Двуногим свойственно накапливать эмоции, которые затем начинают давить на их разум, требуя выхода. Старик служит Моему двуногому для разрядки. Скорее всего, и Мой двуногий нужен Старику для тех же целей.
Вначале они пьют чай, перебрасываясь отдельными фразами. Это разминка, именуемая словом «пикировка». Затем Старик произносит монолог. Его монологи всегда разные: о роли интеллигенции, о войнах, о нацизме, об искусстве, о развитии общества, но какой бы темы Старик ни касался, каждый раз он приводит Моего двуногого в ярость.
Когда Старик заканчивает свой экзерсис, он принимается победно приглаживать черные жесткие кудри и промакивать выступивший на лбу пот зеленым носовым платком. Глаза его сверкают, губы шевелятся, словно он еще раз, уже беззвучно, проговаривает все то, что только что сказал.
И тут на него обрушивается Мой двуногий. Потрясая костлявыми руками, усеянными коричневыми пятнами, вперив в Старика яростный взгляд, способный, кажется, прожечь в нем дыру, он начинает кричать о дидактизме и скоропалительности, о самоуверенности, граничащей с безответственностью, о поверхностности и бритве какого-то Оккама.
Старик довольно потирает пухлые ручки. Старик улыбается. Старик изредка прерывает Моего двуногого, бросая фразы, как поленья в огонь: «Косность — это всегда дорога в тупик!», или «Рефлексия — удел банального ума!», или «Критика со стороны консерваторов — лучший показатель ценности новой идеи!», или «Nec plus ultra — дальше некуда, Саша, ты сам загнал себя в ловушку!» и так далее…