Но быстро сила вражья росла. Дороги, высотки, мосты, броды — скоро все места, которые миновать трудно, оказались заняты постами, в деревнях обнаружились гарнизоны, у лесных троп появились засидки лучников-невидимок. Никто не выжил из тех, в кого попали тонкие стрелы с голубым оперением.
Пора была уходить от Итильского тракта, а Мураш все еще не знал и не был уверен — а сделал ли он свое дело, надежно ли выманил из огородца вражью силу? Пленные говорили рузно; а некоторых пешек и вообще с переправ сюда перебросили, и о делах тутошних они знали меньше самих урус-хаев…
Следовало так обидеть врага, чтоб взъярился, чтоб багрец ему взор и разум застил.
На четырнадцатый день Мураш все рассчитал — и решился.
13
Вниз по течению Пустыки — верст двадцать от полуночного уреза Моргульской долины — начинается Глинопесь, неудобьсельная чересполосица длинных узких озер, болот, песчаных кос и глиняных отрогов. В давние времена, когда Итиль был в силе и Черноземье ему дань платило, когда серебром, а когда и кровью, — затеялись итильские каганы соорудить через Глинопесь дамбу, а над Пустыкой навесить мост. Зачем оно им сдалось, непонятно — на том берегу Пустыки до самых Окоемных гор густые леса; бревна, может, хотели возить? — так в самом Итиле леса не хуже. В общем, осталась дорога в никуда, но прохожая вполне себе и даже проезжая. И мост цепной на совесть скован, держится. Зовется почему-то: Каинов мост.
Дорога от Моргульской долины к дамбе есть короткая — не через тракт и потом старую торцовку, а почти напрямик, по пересохшей тальниковой старице, под невысоким глиняным обрывом. Ну, каким там невысоким — в пять ростов, местами и в десять…
И, сбив вечером заставу у мосточка по закатную сторону от тракта и захватив большой богатый хутор (к старым хозяевам-итильцам пристраивались гонорские родственнички, рядком их так и повесили — почти всех), Мураш и Барок разыграли перед дедом и внуком, которых как будто бы не нашли в курячьем загоне, ссору: куда, дескать, идти дальше. И Мураш победил, доказав, что идти надо на Глинопесь, на Каинов мост.
Тщательно все шумели, чтоб не слышно было, как дед-шархун с внуком кур куролесят да потом через забор на конюшню лезут…
А когда ускакали те, Мураш оставил Рысь с остатками ее десятка — всего четверых, чтобы под утро хутор запалить, а самим отползти в сторонку и затаиться, и повел остальных к той дороге по пересохшей старице. Все лопаты и заступы, что на хуторе были, разобрали, мешки пустые, сколько нашли, да еще горбылей от забора поотрывали — чтоб у каждого было по горбылю, а кто сильный — то и по два.
14
Делали так: в ночи, почти на ощупь, копали в обрыве длинную нишу — два локтя в высоту и четыре — в глубину. Глина, слежавшаяся да сырая, подавалась плохо, но — копали, аж пар валил. Десять человек Мураш отрядил за тальники собирать окатыши да гальку в мешки. Уже по сумеркам — разложили в глубине ниши просмоленные колбаски дробнуго зелья, проковыряв их там, где Барок велел, горбылем оградили, по эту сторону горбыля в мешках хуторских положили окатыши да гальку. Глиной забросали-замазали — ничего не видно.
Немаленькая работа сделана — почти двести шагов длиной ниша получилась. С галькой немного промахнулись, и под конец уже бегали-таскали просто так, без мешков, в подолах…
Зажигать должен был Барок сверху, с обрыва. Прокопал от ниши колодец узкий с воронкой наверху, под колодцем зелье распушил. Туда, в колодец, должен он будет бросить смоляной шарик горящий — заранее заготовил.
Ну а там — как повезет.
15
Повезло.
Только разложил Мураш сотню свою за тальники да сверху проверил, не видно ли, — показался дозор пеший. Мураш распластался и чуть попятился даже, ну его, этот дозор, пусть бежит. Лежал и слушал.
Мягко пробежали, быстро, без одышки.
Гельвы.
Стал ждать.
Вот и колонна…
Эх, вот же ж не додумали! Надо было собойный очак растеплить и после от него огонек делить. А Барок масляную лампадку ладонью огораживал, и в последний миг возьми, да и опрокинь. Ну, не совсем в последний, однако ж…
Заторопился Барок, чиркнул огнивом. Еще и еще. Тихо выразился.
От пота рабочего отсырел трут.
Бежит колонна. Гельвы не любят ездить верхом — а вернее, коники не любят гельвов, бесятся под ними. Зато гельвы бегают под стать верховым. Мураш знал: на средних статей лошаденке он гельва накоротке обгонит, конечно. Но за дневной переход так на так может выйти. А ежели гнать без передыху, то гельв верхового загонит. Сам никакой после этого будет, бери его голыми руками, но — загонит.
Свой трут перебросил он Бароку. Тот торопится, не попадает искрой. Огниво же — оно любит, когда его спокойно пользуют…
Попал. Вскурился дымок.
Щепицу смоляную, а теперь…
Выскользнул шарик из пальцев и канул.
Кисет тряхнул — высыпались другие. И — мимо руки.
Все. Пробежит сейчас колонна…
И тогда за тальниками встали Савс, Тягай, Дрот, еще двое новиков, Мураш в затемнении имен вспомнить не мог, натянули луки, пустили стрелы…
Это с гельвами-то тягаться в лучном бою!
По короткому крику колонна стала, как один человек (а не слышно, в мягких сапогах бесшумно бегут, и если б не проглядывал Мураш сквозь густую траву, ничего бы не понял; разве что смысл криков Мураш различил бы ухом), налево развернулись, в две шеренги встали, одна шеренга на колено, другая стоя, луки вздеты, стрелы легли — и тетивы хлопнули, как волна на берег ложится: от хвоста колонны к голове громкое «шшших!» прокатилось. И тут же поднялся Барок. Лук напряг, а на луке огненная стрела дымком да искрами плюется.
С гельвами тягаться в лучном бою…
Сразу несколько стрел пришли в Барока — снизу вверх, под стегань. Но и Барок свою стрелу выпустил…
Сначала белый дым да синий огонь вылетели столбом — как раз перед Бароком, и он медленно-медленно в этот дым клониться стал. А потом глухо ухнуло — и взревело вдруг страшным ревом, коротко, но так мощно, что земля вылетела из-под ног, и там, внизу, где была дорога и гельвы на ней, сделались дым и мрак.
И Мураш, не помня себя, слетел по обрыву, держа меч на отлете…
16
Ну, надо было повременить. Уже неслись, как поток по камням, ныряя в тальники и выпрыгивая высоко, его вои — с присвистом, с гиком, с «Хай-хай-хай!» — но еще шагов сто до них было…
Никогда Мураш такого под ногами не видел, но и гельвы выжившие тоже — снуло шевелились, тыкались мимо. Трех рубанул Мураш, пока не встали перед ним другие трое — наверное, чуть одыбавшие. Перешагивая через мертвых, которые еще ворохались под ногами, и оскальзываясь на крови и дерьме — закружились медленно, опасливо, но и опасно — ох, знал Мураш умения гельвов биться, меч у них легкий, гибкий, клинком защищаться надо умеючи, а то обтечет твой клинок гельвская сталь, и нет руки. Один на один с ними выходить, и то тяжко, думать надо, а тут — против троих.
Но были гельвы все ж битые и ошеломленные, а Мураш… что-то подхватило Мураша и понесло.
Таким оно и бывает, упоение боем — хватает и несет, и ничего тебе не страшно, и сил только прибывает, и удары проходят все. Он положил изумленных двоих — и положил бы и третьего, но острие жестко легло на острие, и сломались оба меча.
Схватились вручную. Здоровенный был гельв, чуть не на голову Мураша выше и в плечах шире, хотел было Мураш его на калган взять, не достал или достал плохо, покатились оба в канаву. Обрубок своего меча гельв не выронил, там какой-то шип продолжал торчать, Мураш руку его поймал, но гельв наверх перекатился и стал тушей давить. Мураш дал ему повозиться, улучил момент, когда тот чуток приподымется, и двинул коленом между ног. Гельв попытался сложиться пополам, Мураш, не теряя времени, выбил вбок его обломок, дотянулся до своего ножа — и содрал с морды гельва эту их серебристую сетку, кольчужку мелкую-мелкую, которая и от ножа защищает, и от стрелы на излете…
Содрал и обомлел: гельв был черный. То есть угольно-черный, с вывернутыми пепельными губами и синими белками глаз. Ну, в общем-то, Мураш знал, что такие бывают, но одно дело знать — и совсем другое увидеть, да не где-то, а верхом на себе.
Миг изумления чуть не стоил ему дорого, но нет, успел он ткнуть эту невидаль ножом под ухо — и, уже перекатив черного под себя, уже вставая, чтобы не измызгаться кровью, которая сейчас струями ударит, заорал страшным шепотом:
— Я тебя звал сюда? Я тебя звал? Я тебя звал? Хоть кто-то — тебя звал?..
Гельв зажимал еще рану ладонью, но глаза у него мутились, а рот дергался — может, тоже что-то сказать хотел.
17
Всех, кто от каменного удара уберегся, срубили — всего сто восемьдесят шесть мертвецов насчитали посланные Беляна и Кречет. Быстро велел Мураш с мертвых гельвов шейные чепи поснимать да наугад три десятка заплечных мешков прихватить.
Своих мертвых Мураш велел не бросать здесь (а раньше — бросали), грузить на подменных и вывозить. После схороним. Пусть думают, что мы тут своей крови не отдали…
На самом деле — отдали, и немало. Дорого стоила оплоха Барока-покойника… Сам погиб, Савс погиб, Дрот погиб, Тягай погиб, Мумча и Талыза, только что пришедшие в сотню братья-погодки — погибли. Старый Хитро, лесознатец, на него у Мураша большой расчет был — тоже погиб. Еще четверо ранены были стрелами и шестеро — мечами, и тех четверых можно было тоже причислить к мертвым… а если для шестерых этих не найти крова и покоя — то и троих из них тоже.
Четверть сотни ушло. Ну, чуть поменьше четверти…
Ладно, сказал себе Мураш. Уж после такой-то резни — взбеленятся. Это не земледелов грязных да вонючих покрошили, это цвет закатного воинства. Такое не прощают.
Надеяться будем изо всех сил — что не прощают…
18
Не простили. Хлынуло наконец войск на тракт и в окрест тракта — как воды из прорвы. Точно, весь огородец в долине теперь пустой окажется…