– Ты можешь помочь мне с выступлением на конкурсе? – неожиданно подала голос Василиса, нарушая повисшее между ними неловкое молчание.
– Что? – Емельянов удивленно взглянул на нее. – Ты ведь не хотела участвовать? Я много раз тебя уговаривал.
– Я… передумала.
Март. Год поступления Колычевой
[10.03.2023 – Пятница – 15:50]
Коваленский знал, что в это время Евгений Меркулов находился в клубе сити-фермерства, монотонно распределял семена по стаканчикам, помещал их в питательно-нейтральный субстрат и раскуривал уже далеко не первую сигарету. На первый взгляд он был достаточно безобидным, но собственные интересы у него всегда были в приоритете по сравнению с какими-либо дружескими или романтическими отношениями. Именно эта его черта вызывала в Коваленском столько беспокойства. Поскольку именно в нем, как в участнике общей драмы, он был уверен меньше всего.
Даниил сомкнул тонкие пальцы на гладкой ручке и торопливо потянул ее вниз, но дверь не поддалась. Он раздраженно цокнул языком, переминаясь с ноги на ногу. Ладонь обрушилась на рельефную поверхность. Хлестко. Громко. Староста склонил голову, прислушиваясь – громкий скребущий звук деревянных ножек сменился размеренными шагами, сопровождавшимися легким постукиванием по кафельному полу. Щелчок.
– М? – в дверном проеме показался Меркулов с тлеющей сигаретой между зубов. – Дуся, заблудился? – губы растянулись в кривоватой улыбке.
– Нужно поговорить, – раздраженно произнес Коваленский. Он ненавидел уничижительное обращение, которым Меркулов одаривал его при любом удобном случае. – Срочно.
Евгений сделал пару шагов назад, позволяя двери открыться шире и впустить незваного гостя в обитель «воздушных садов», и поднял ладони в притворном капитулирующем жесте.
Помещение клуба было достаточно просторным. Пол и стены устланы кафелем мягкого молочного цвета, а напротив входной двери располагалось широкое окно, из которого открывался потрясающий вид на широколиственный лес. Слева от входа стоял огромный бак с питательным раствором, а справа – стеллаж, на полках которого ютились колбы с жидкостями, стаканчики, субстрат, различная химия и инструменты.
Продолжением стеллажа являлся посадочный стол, на котором Коваленский заметил несколько стаканчиков, начиненных субстратом, семена каких-то растений, пульверизатор с прозрачной жидкостью и кассету. Все остальное пространство помещения занимали горизонтальные и роторные гидропонные установки[8] с душистой зеленью под ультрафиолетовыми лампами.
– Чего хотел, Дуся? – вновь с усмешкой спросил Меркулов и сел за посадочный стол, согнув одну ногу в колене.
– Тебя уже допрашивал следователь? – Коваленский стоически игнорировал саркастичные нотки в голосе Меркулова.
– А должен? – тонкая светлая бровь изящно изогнулась, выражая недоумение. – Чисто же сработано.
– Чисто или нет, мне неизвестно. – Коваленский подошел ближе, прислонился бедрами к ребру стола и скрестил руки на груди. – Натан мне сказал, что из театрального изъяли все веревки, которые ты приносил.
– И? – Меркулов глубоко затянулся, выпустил табачный сизый дым из ноздрей, щурясь от его едкости. – Сколько дали, столько принес.
– Уверен? Следак запросит накладные. Если уже этого не сделал, – резонно заметил Коваленский и испытующе посмотрел на Меркулова.
Евгений промолчал. Он задумчиво смотрел на крутившийся вокруг своей оси барабан роторной гидропоники и размеренно жевал фильтр. Мысли беспорядочно роились в его голове, выдавая размытые образы возможных сценариев, наиболее выгодных его персоне. Меркулов был достаточно беспечен, беспринципен и агрессивен в своих проявлениях. Его темперамент мог бы сравниться с натурой Дубовицкого, если бы не одно отличие – он был гораздо злее.
– Что же, – наконец выдавил он и потянулся за одним из стаканчиков, – буду действовать по ситуации. – Он опустил сигарету на дно, прижимая тлеющей стороной к субстрату.
– Что это значит? – Коваленский с трудом сглотнул слюну, вмиг ставшую вязкой и густой.
– Разберусь. – Меркулов накренил стаканчик, взглянул на окурок из-под полуопущенных ресниц и сплюнул тягучую слюну с легким оттенком желтизны, пропитанную смолами и никотином. Коваленский брезгливо сморщился от столь вульгарного жеста. – В любом случае, я ничего плохого не сделал, – с усмешкой произнес Евгений и вернул стаканчик на стол.
– Только ты, Меркулов? – процедил Коваленский сквозь зубы и поправил средним пальцем очки, сползшие с узкой переносицы. – Разумеется, твой папаша в беде «любимого» сына не бросит.
Меркулов нарочито медленно поднялся со стула, словно такое незамысловатое действие требовало от него чудовищных усилий, и в один короткий шаг сократил расстояние между ним и Коваленским. Староста горделиво приподнял подбородок, чтобы встретиться с укоризненным взглядом амберовых глаз с глубоким янтарным оттенком, стараясь затолкать глубже свои липкие страхи.
– Дуся, ты бываешь груб, – низким полушепотом выдавил Меркулов. – Это же была твоя идея, помнишь?
– У меня не было выбора. – Ответное мерзкое чувство разрасталось в Коваленском. Тупая злость и столь детская обида заполонили его сознание, лишая возможности мыслить рационально. – Это вы во всем виноваты! – староста больно ткнул указательным пальцем в грудь стоящего напротив Меркулова. – Впали в полное беспамятство за такое короткое время и даже ничего не заметили. А теперь что, я виноват, поскольку решил прикрыть ваш тыл?
– Тц, – Меркулов притворно цокнул языком и прикусил нижнюю губу в кривоватой улыбке. – Что за героические речи? В первую очередь, да и в единственную возможную, ты спасал лишь свою задницу, Дануся. И только. Правда, способ выбрал так себе, на троечку.
– Меркулов!
– Не злись. – Меркулов склонился над ухом Коваленского, опалив его горячим дыханием. – Мы все в одной лодке. Ты же не крыса – бежать не станешь, верно?
Коваленский ничего не ответил – лишь шумно сглотнул, подавшись назад. Он знал, что ни о какой общей лодке и речи быть не могло – Меркулов выдаст его при любом удобном случае, обнажит гнилое нутро и предаст огласке его секреты. Но что он мог сделать? Смиренно ждать или действовать на опережение? Верного ответа не было.
Меркулов выпрямился и одобрительно посмотрел на Коваленского, по-своему расценив его молчание.
– Славно, – с усмешкой похвалил он и пренебрежительно похлопал старосту по щеке. – Умница, Дуся. Всегда знаешь, что нужно делать.
Коваленский покидал клубную комнату на автопилоте. В голове стоял неясный гул, а ноги волочились, словно вовсе ему не принадлежали. Пальцы скользили по рельефной стене, иногда цепляясь короткими ногтями за небольшие штукатурные выступы. Даниил был в растерянности. Знал, что рано или поздно правда вылезет наружу, но все же не был к ней готов. К такому невозможно быть готовым.
Тем временем…
– Сергей Александрович, я не особо понимаю, что здесь делаю…
Морозов решил немного уклониться от заданного курса и допросить Аверину вне очереди. Честно говоря, он сомневался, что она могла быть причастна к смерти Василевской, но не мог игнорировать показания Сомбат. Ревность – мощный катализатор. Она подминает любовь и доверие под себя, слепо руководит поступками человека, превращая его в безвольную куклу. Оскорбленная женщина, преданная мужчиной, могла сравниться с настоящим стихийным бедствием.
Ольга сидела напротив следователя. Обнаженные колени были тесно прижаты друг к другу, ноги приподняты на носочках, а пальцы аккуратно поправляли складки широкой юбки. От Авериной веяло спокойствием, каким мало кто обладал из числа сидевших напротив следователя. Морозов с интересом и особой внимательностью наблюдал за ней, но не заметил в ее поведении ничего, что могло бы навести на подозрительные мысли. Ни тени страха или сомнений.
– Хочу допросить вас в качестве свидетеля по делу о смерти Василевской. Кажется, до разъяснения ваших прав и обязанностей я изложил свои намерения предельно ясно.
– Так-то оно так. Однако какое отношение я имею к Василевской?
– Это вы мне скажите, – Морозов открыл ежедневник и щелкнул ручкой. – Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Василевской? В каких отношениях состояли?
– В прошлом году, – Аверина поскребла ногтем кончик чуть вздернутого носа. – Все вилась вокруг моего парня, поэтому ее было сложно не заметить. Но это все мелочи. Подобное случается не впервые, не привыкать.
– Имя?
– Простите?..
– Имя вашего парня, – уточнил Морозов и посмотрел на Аверину исподлобья.
– Игорь Дубовицкий, – мгновенно отозвалась Ольга.
– Разве он не состоял в отношениях с потерпевшей?
– Чушь! – Аверина резко мотнула головой. – Это все лишь слухи, не более.
– Слухи, значит… – Морозов чуть склонил голову к плечу и скривил губы в подобии улыбки. – Так в каких отношениях с Василевской вы состояли?
– Ни в каких, – Ольга задумчиво поджала нижнюю губу. – У меня нет желания общаться с такими людьми.
– Какими «такими»?
– О мертвых либо хорошо, либо ничего…
– …кроме правды, – перебил ее следователь. – Эту фразу всегда используют неверно. Поэтому, пожалуйста, Ольга Михайловна, говорите все, что вам известно. Тем более что это ваша прямая обязанность.
– Окей…
[Воспоминания Авериной в показаниях – Сентябрь. Второй год обучения Василевской, 2022–2023]
Ольга раскуривала уже не первую сигарету. Сизый дым невесомой струей сочился меж приоткрытых, чуть обветренных губ. Она перекатывала тлеющий окурок пальцами и бесцельно блуждала взглядом по территории кампуса с высоты шестого этажа. Каменная балюстрада, опоясавшая балкон, нагрелась под лучами жаркого сентябрьского солнца. Аверина прислонилась к ней всем телом, свободной рукой рассеянно погладила собственное плечо.
Ссоры повторялись все чаще. Понимание они находили все реже. Аверина была подле Игоря уже не первый год и ко многому должна была привыкнуть, но со временем становилось сложнее. В этих отношениях ее было все меньше, она словно становилась бесцветной, сливалась с ним, а может, и вовсе растворялась в нем. Каждый раз Игорь возвращался к ней, и каждый раз она принимала его безропотно, с искренней радостью, как преданный щенок. Верила, что особенная. Надеялась, что все по-настоящему.