Василиса многое поняла в тот вечер, когда прочла записи в его дневнике, но вопросы остались. Она неистово и самозабвенно желала услышать ответы на них от самого Горского. Не желала гадать и строить предположения. Просто хотела поговорить с ним об этом. Конечно, она понимала, что позволила себе столь бесцеремонно и даже бесстыдно рыться в его белье. И сомневалась, что была тем человеком, кто имел право знать о секретах старосты. Однако неуемное любопытство было сильнее здравого рассудка. Вопросы вертелись на языке, стремились сорваться с уст, стоило лишь им разомкнуться. Но Василиса рьяно поджимала губы, понимала, что опрометчиво выдаст свой маленький секрет и тем самым вызовет неодобрение Святослава. Почему она вообще нуждалась в его одобрении, Василиса думать не желала.
– Хочешь что-то спросить? – неожиданно предложил Горский, поражая своей проницательностью.
– Ты догадываешься, кто мог убить Соню? – Василиса досадно смежила веки, мысленно обругала себя за трусость. В ту самую минуту, находясь с ним в одной комнате, практически соприкасаясь плечами, она не могла думать о Соне и о том, кто был виновен в ее смерти. Василиса просто обманывала себя и пыталась оттянуть неизбежное.
– Нет. – Голос Горского был ровным и спокойным, без единой тени раздражения или разочарования. Василиса невольно почувствовала легкую обиду. – Мне сложно судить о чужих мотивах и желаниях. Я знаком с большей частью студентов, но я ни с кем не был близок. Никогда. – Немного подумав, добавил: – Кроме Игоря.
– Не понимаю, как ты можешь дружить с таким, как он. – Колычева внимательно следила за любыми изменениями на лице Горского и в глубине души опасалась, что эти слова могли его ранить. Угольные ресницы дрогнули, веки разомкнулись, и Горский, повернув голову в сторону, посмотрел на Василису цепким, проникновенным взглядом. Воздух вмиг стал тягучим и густым.
– Он – моя путеводная звезда. – Губы Горского дрогнули в кривоватой улыбке. – Мой навигационный маяк. Я вижу в нем того себя. Настоящего. Понимаешь?
Колычева не понимала. Она чувствовала, что в этом заложен глубокий сакральный смысл, который был ей недоступен. Разноцветные глаза напротив смотрели не моргая, словно проникали под кожу, касались костей, заглядывали в самые потаенные уголки ее мятежной души. Василиса чувствовала, что ее засасывает в бездну, и не было ни сил, ни желания противиться этой необузданной силе. Она стиснула челюсти, зажмурилась и с трудом отвела голову в сторону.
– Я не это хотела спросить, – призналась Колычева, рассматривая собственные пальцы.
– Знаю, – не медля ни секунды, подал голос Горский, словно ждал. Словно знал все вопросы наперед.
– Так… – несмело начала Василиса, водя подушечкой большого пальца по внутренней стороне запястья, – что бы ты хотел получить от своего Тайного Деда Мороза?
Этот вопрос был самым безобидным из тех, на которые Василиса хотела узнать ответ. Кроме того, он не был связан с дневником. Некая золотая середина. Компромисс с самим собой. Василису посещали крамольные мысли о том, что желания старосты могли бы быть безрассудными, иррациональными, абсурдными, выходящими за пределы допустимых границ. Но разум отказывался верить в то, что он мог быть таким аморальным.
Неловкое молчание, повисшее между ними, стало чудовищно нестерпимым. Василиса чувствовала, как испытующий взгляд блуждал по ее профилю, опалял кожу, вызывая предательскую дрожь. Она разомкнула губы, чуть слипшиеся от подсохшей слюны, и торопливо провела по ним языком, шумно сглотнула. Решалась. Собиралась с духом. Уговаривала себя повернуться и взглянуть на Горского, чтобы услышать ответ, либо изменить тему разговора, задать другой вопрос, сделать вид, что ничего не произошло. Однако бархатный голос выбил у нее твердую почву из-под ног. Василиса вздрогнула и застыла, услышав короткое, но емкое:
– Тебя.
Глава 11
Март. Год поступления Колычевой
[13.03.2023 – Понедельник – 08:45]
Суббота и воскресенье прошли в необъяснимой тревоге. Следователь на территории кампуса не появлялся, словно решил дать всем время подумать и привести мысли в порядок. Но от этого спокойнее не становилось. Очевидное затишье перед бурей.
Василиса была сама не своя. В тот вечер, после признания Горского, она просто ушла, не сказала ни слова. Трусливо сбежала, поджав хвост, словно вымазанный в грязи щенок, и даже не хотела думать, как выглядела со стороны на самом деле. В тот переломный момент желание припасть к чувственным губам своими, чуть шершавыми и обветренными, требовательно прижать к себе, зарыться пальцами в мягкие волосы было столь сильным, что привело Василису в панический ужас. Ее сковал иррациональный страх, который она не смогла в себе подавить, не смогла остаться. Проплакала всю ночь. Сдавленно всхлипывала в подушку, пропитывая ее предательскими слезами. Причину подобной реакции не могла объяснить даже самой себе.
Полина ничего не слышала или лишь сделала вид. Она даже не шелохнулась за всю ночь, невзирая на то, что Василиса остекленевшим взглядом задержалась на ее узкой спине и судорожно всхлипывала. В любом случае она была благодарна Полине за безмолвную и призрачную поддержку. Василиса не хотела слышать ободряющих слов или, еще хуже, бесконечных нотаций, что были так свойственны подруге. Предпочла упиваться своей болью, вспоминая тяжелые школьные годы, в покорном одиночестве. Призраки прошлого вновь и вновь сковывали ее своими незримыми цепями. Сдавливали, выбивали воздух из груди, ломали ребра.
Меж тем в глубине души Василиса затаила глубокую, немного детскую обиду за безразличное к ней отношение. Не остановил. Не пошел следом. Не попытался поговорить и выяснить причину, чтобы развеять ее страхи. Василиса горько и беззвучно смеялась над собственными мыслями. Напоминала себе, что в этой истории она – отрицательная героиня. Прочитав личный дневник Святослава, она прекрасно осознавала, что ее ожидания не имели никакого смысла. Но это знание не помогло ей обрести немного смелости и уверенности в себе.
Ожидания? Запоздалая мысль расколола сознание незримым копьем. В какой момент Василиса стала ждать от Горского каких-то шагов в свою сторону? Что изменилось? Нет, не так. Почему все изменилось?
– А когда твоего соседа выписывают? – поинтересовалась Василиса, решив непринужденным разговором отвлечься от странных мыслей. – Его больничный как-то затянулся.
– Не знаю, – Вишневский неопределенно повел плечом. – Без него даже лучше. Спать одному в комнате просто блаженство. Раньше такой шанс выпадал довольно редко.
– Да? – Василиса искренне удивилась. – Ты же вроде из богатеньких. Думала, в хоромах живешь.
Богдан тихо усмехнулся и окинул взглядом настенные часы:
– О… Мы опаздываем на завтрак. Ты идешь?
– Конечно, – Василиса натянуто улыбнулась. – Только у меня пуговица закатилась. – Она виновато посмотрела на друга и показала рукав.
– Может, помочь?
– Не волнуйся. Я справлюсь. Ничего, если я тебя догоню?
– Без проблем, – Вишневский кивнул и передал Василисе ключ от своей комнаты. – Запри за собой. Брать тут, конечно, нечего. Но все же.
Богдан тепло улыбнулся и весело подмигнул. Более он задерживаться не стал. Поправил полы пиджака и торопливо покинул комнату, оставив Василису одну. Та лишь устало вздохнула и опустилась на колени. Заглянула под кровать в поисках пуговицы, которую оторвала от манжеты несколькими мгновениями ранее. Василиса была рассеянна и невнимательна. Пальцы мелко тряслись от недосыпа. Все валилось из рук.
Вдруг что-то сверкнуло под кроватью Богдана, привлекая внимание Колычевой. Она чуть нахмурилась, опустилась ниже, практически легла на теплые половицы. Просунула руку и нащупала какой-то прохладный металлический предмет с тупыми зазубринами.
Василиса сжала находку в ладони и, тихо сопя, выскользнула из-под кровати. Села на пол, прислонилась спиной к кровати и вытянула ноги. Шумно сдула со лба выбившуюся светлую прядь. Раскрыла ладонь, и внутри похолодело. Это был ключ. Точно такой же, как и у других студентов, от комнаты в общежитии. На нем было выгравировано: «508».
Это был ключ от комнаты Василевской.
Спустя час…
Морозов устало развалился на диване в кондитерском клубе, давился горьким кофе, чтобы хоть как-то прийти в себя после бессонной рабочей ночи, и морально готовился к очередному допросу по делу Василевской.
– В пятницу вечером сообщение о преступлении зарегистрировали. – Хомутов подключил принтер к ноутбуку и рассеянно почесал взъерошенный затылок. – Вам расписали?
– М? – Морозов перевел взгляд на Алексея, оторвавшись от записей в своем ежедневнике. – Расчлененный труп пятилетнего ребенка, который нашли в чемодане? – следователь заметил кислое выражение лица Хомутова и тихо хмыкнул: – Да, все выходные с ним провозился. Руководство Управления теперь даже продохнуть не даст – убийцу малолетнего нужно искать в темпе вальса.
– А дело Василевской? – Хомутов припал губами к чашке, сделал небольшой глоток и сморщился. – Горько-то как.
– Будет сложно. – Следователь захлопнул ежедневник. – Сегодня с большим трудом вырвался сюда на несколько часов. После обеда нужно быть в отделе. – Он задумчиво постучал тупой стороной ручки по кончику своего носа. – Дело Василевской «свежее» и мало кого волнует. О нем вспомнят ближе к истечению процессуальных сроков.
– Успеете?
– Хороший вопрос, – Морозов тихо рассмеялся. – Мне в любой момент может какое-нибудь новое дело на голову свалиться. Вот как с пятничным убийством. Я даже немного рад, что родители Василевской не используют свои ресурсы, чтобы ускорить ход расследования.
– Это странно, правда?
Вопрос повис в воздухе. Морозов попросту не успел на него ответить, когда раздался громкий уверенный стук. Дверь резко распахнулась, и на пороге показалась высокая статная фигура, в которой Морозов без труда узнал Дубовицкого. Следователь искренне удивился, поскольку не ожидал увидеть старосту раньше оговоренного времени. Как правило, подобного рода «свидетели» стоически тянули процессуальные сроки: пытались отложить неизбежное, продумывали линию защиты со своим адвокатом.