– Ты говоришь о себе или обо мне? – Горский тихо усмехнулся. – Не давай оценку моим чувствам. Поверь, в них я разбираюсь лучше, чем ты.
– Разве? Ты же… – Василиса с досадой прикусила губу. Она не могла закончить мысль, не выдав себя.
– Почему ты пришла? – холодно и резко спросил Горский. Он сделал шаг вперед, встал напротив и оперся на край стола. – Что хочешь услышать от меня? Если ты сомневаешься во мне, то тебе не стоило приходить.
– Мне уйти? – вопрос прозвучал провокационно. Василиса оторвалась от стены и подошла ближе, запрокинула голову, чтобы не разорвать ту тонкую нить, что связывала их взгляды. Она слабо представляла, чего пыталась добиться подобным образом. К своему стыду, понимала, что со стороны выглядела наверняка глупо и нелепо.
– Уходи, – бесцветно отозвался Горский и неопределенно повел плечами. – Я не хочу и не буду играть в эти игры. Это не для меня.
Он шагнул в сторону, игнорируя опасную близость и растерянный взгляд Василисы. Щелчок. Дубовая дверь распахнулась с тихим скрипом. Староста небрежным жестом руки указал на выход, когда Колычева резко развернулась к нему лицом, а затем медленно погрузил кисти в карманы брюк.
Василиса лишь размыкала и смыкала губы, не могла выдавить из себя ни слова. Чувствовала себя беззащитной крохотной рыбешкой, оказавшейся на суше без шанса на спасение. В комнате вмиг стало душно. Тугой ком подкатил к горлу, дыхание сперло. Тревога нещадно заколотилась в висках. Она чувствовала, что если промедлит еще хоть секунду, то глаза предательски наполнятся слезами от необъяснимой обиды и боли разочарования.
Сорвалась с места, перешагнула порог комнаты и застыла словно вкопанная, спиной ощущая пронизывающий до костей взгляд.
– Я не могу просить тебя довериться мне. Наверное, у тебя нет для этого причин. Однако я надеюсь, что дождусь того момента, когда ты перестанешь сомневаться. Я не буду тебя торопить. А до тех пор… Прошу тебя, не приходи.
Дверь громко хлопнула за спиной, заглушая последние слова, которые были уже неважны. Сердце тяжелым камнем рухнуло вниз.
Глава 15
Март. Год поступления Колычевой
[17.03.2023 – 20.03.2023]
Морозов не спал всю ночь. Раз за разом изучал материалы уголовного дела, перечитывал показания свидетелей, заключения экспертов и пытался выстроить логическую цепочку произошедшего с Василевской. Жестяная банка из-под растворимого кофе была полна окурков. Воздух в кабинете густел и уплотнялся от едкого сигаретного дыма, раздражая слизистую глаз. Желудок болезненно сжимался от голода каждый раз, когда следователь давился горьким остывшим кофе.
Морозов вновь и вновь перечитывал записи в дневнике Василевской. Методично и скрупулезно, с особой тщательностью. Тезисно выписывал основные моменты, сравнивал с показаниями свидетелей, восстанавливал хронологию событий. В подлинности дневника сомнений не возникало, но установить принадлежность записей именно покойной, и никому другому, было необходимо. Во время февральского обыска личного шкафчика Василевской Морозов, руководствуясь профессиональной интуицией и практическим опытом, изъял пару рабочих тетрадей с лекциями и записную книжку, что не содержала какой-либо важной информации. Кроме того, в распоряжении следователя было личное дело студентки, в том числе документы, заполненные и подписанные лично потерпевшей, а также медицинская карта. Дневник необходимо было направить на судебную почерковедческую экспертизу.
Выданная Коваленским тетрадь являлась важным вещественным доказательством, поскольку в полной мере подтверждала показания свидетелей, а также содержала новые сведения. В сознании Морозова зародилась иная версия убийства, которую необходимо было проверить в кратчайшие сроки, невзирая на отсутствие прямых доказательств. Меж тем, чтобы приобщить дневник в качестве вещественного доказательства к материалам уголовного дела, требовалось оформить его изъятие.
Первая здравая мысль, что посетила Морозова, – вписать дневник в протокол обыска комнаты Василевской, произведенного в феврале. Следователь был уверен, что понятые не обратят на эту деталь внимания и с низкой долей вероятности пожелают ознакомиться с материалами дела. Но, к сожалению, от этой идеи пришлось отказаться, поскольку в показаниях Горского черным по белому указано, что дневник был найден им и сожжен до смерти Василевской.
Сожжен. Главная загвоздка. Весомый камень преткновения. Значит, никаким образом дневник не мог вновь оказаться у Василевской, а просить Горского изменить свои показания следователь не желал. Да и права не имел. Одно дело – внести какие-то незначительные правки задними числами или вовсе не допрашивать, чем просить дать заведомо ложные показания под протокол. Это противоречило принципам Морозова. Пусть даже мотивы его были исключительно благие.
Кроме того, следователь, откровенно говоря, не был уверен, что Коваленский не имел к убийству Василевской никакого отношения. Да, чутье подсказывало, что староста ему не врал и был искренним и напуганным. Но это лишь чутье. Его к делу не пришьешь. Однако и кидать Коваленского на съедение волкам следователь не желал. Не сейчас.
Единственный разумный выход из ситуации – официально допросить Коваленского исключительно по обстоятельствам найденного им дневника. Ни больше ни меньше. Это позволит Морозову приобщить тетрадь к материалам уголовного дела через ходатайство свидетеля, то есть самого Коваленского.
Морозов активно вносил пометки в свой ежедневник, разжевывая палочку от давно съеденного леденца. Хомутов лениво наблюдал за действиями следователя, не пытался что-либо анализировать или понять, потому что отсутствие полноценного сна за последние три дня выветрило остатки разума и лишило возможности мыслить рационально и логично. Он нередко выполнял поручения Морозова по уголовным делам, в том числе жертвуя сном и полноценным приемом пищи. Практически всегда Хомутов понимал, с какой целью он их исполнял. Но не в этот раз. Хомутов не мог проследить ту логическую цепочку, которую выстроил в своей голове Морозов.
– Обычно я редко спрашиваю, – лениво начал Хомутов, – но какое отношение к Василевской имеет Вишневский? Что вы так вцепились в него? Не понимаю…
– Ты отправил материалы на экспертизу? – поинтересовался Морозов, игнорируя вопрос Хомутова.
– Да, – сухо отозвался он и перевел взгляд на экран ноутбука. Курсор мыши бесцельно блуждал по рабочему столу.
– Не выспался? – с улыбкой спросил Морозов и отвлекся от записей.
– Соврать или… – Хомутов чуть сощурил глаза, – соврать?
Следователь лишь тихо рассмеялся и отвел взгляд. Несколько долгих секунд он смотрел куда-то чуть выше расписанных страниц и ритмично стучал по ежедневнику тупой стороной ручки. Тот редкий случай, когда Морозов выстраивал ход событий в своей голове, но, озвучивая мысли вслух, убеждался, что сказанное им прозвучало словно бред. Старался абстрагироваться от некого внутреннего ориентира и обратить внимание на голые факты и прямые доказательства. Получалось с трудом. Меж тем факты были таковы: Вишневский был знаком с Василевской, но отрицал данное обстоятельство. Интересно то, что при допросе Богдана Морозов ни разу не усомнился в его показаниях, касавшихся потерпевшей. Он действительно поверил, что они не были знакомы. Без шуток. Именно это навело Морозова на абсурдные мысли, которые он хотел подтвердить или опровергнуть в стремлении избавиться от навязчивого состояния.
– Выяснились некоторые моменты, и я хотел бы проверить свою версию. – Морозов вновь взглянул на Хомутова, решив не оставлять озвученный вопрос без ответа. – Не думай слишком много о целесообразности наших действий. Нередко мы делаем то, что в конечном итоге не помогает делу. Но это нужно сделать.
Хомутов понимающе кивнул и вновь посмотрел на монитор ноутбука. С тихим вздохом подался вперед. Щелк. Открыл протокол допроса свидетеля Зиссермана, отредактировал запись: перед словом «допроса» вписал лаконичное «дополнительного» и, выделив текст показаний, нажал «Delete».
В дверь громко и уверенно постучались.
– Почему я снова здесь? – Матвей не мог скрыть своего раздражения. – Я уже ответил на все ваши вопросы. Мне не доставляет никакого удовольствия говорить о… – он чуть прокашлялся, прочищая горло, – сестре. Тем более мне ничего не известно.
– Появились новые обстоятельства в деле. – Морозов открыл ежедневник, подхватил фотографию за уголок и, помешкав, повернул изображение к свидетелю. – Хотел уточнить кое-что.
Зиссерман несколько долгих секунд, не мигая, глядел на фотографию, затем резко подался вперед, чтобы лучше рассмотреть. Брови дрогнули в немом удивлении. Матвей нахмурился и стиснул зубами щеку.
– Откуда она у вас? – осторожно поинтересовался он и медленно выпрямил спину.
– Нашел в дневнике вашей сестры. – Морозов безразлично пожал плечами и вложил фотографию меж страниц ежедневника. – Ничего не хотите рассказать?
– А что вы хотите знать? – Зиссерман удивленно изогнул бровь. – Вы ничего не спрашивали про Вишневского. И вообще… какое отношение он имеет к смерти Сони?
Морозов устало вздохнул, захлопнул ежедневник и небрежно бросил его на стол. Свидетели не могли знакомиться с материалами уголовного дела, соответственно, не имели доступа к показаниям других, что позволяло избежать множества проблем и сохранить ход расследования в тайне. Но сейчас требовались полные и правдивые сведения о жизни и личности Вишневского. В том числе о его взаимоотношениях с потерпевшей.
– Я уже допрашивал Вишневского Богдана. – Морозов задумчиво поджал губы, поскольку сам не знал, что именно ожидал услышать от Зиссермана. – Он утверждал, что не был знаком с вашей сестрой. Но, как выяснилось, фотография этот факт опровергает. Мне необходимо выяснить все спорные моменты. Даже если по итогу они не имеют прямого отношения к делу. Надеюсь, вы понимаете…
Их взгляды встретились. Несколько долгих секунд следователь и свидетель смотрели друг другу в глаза. Испытующе. Пытливо. Внимательно. Матвей сдался первым. Шумно вздохнул и смежил веки. Он плотнее сжал челюсти, желая сдержать разочарованный стон, что уже так рьяно клокотал в горле.