Большие карие глаза с легким прищуром смотрели на Василису пытливо, внимательно, словно видели насквозь. Полина не торопила, изучала реакцию и терпеливо ожидала ответа. Богдан тоже. Горский. Горский. Горский. Стучало по вискам отбойным молотком. Колычева желала возразить, но губы не слушались. Плотно сжались в тонкую линию. На скулах забугрились тугие желваки.
Она не знала, что ответить. Впрочем, и не успела: в дверь громко и уверенно постучались. Василиса вздрогнула, и они втроем синхронно перевели взгляд на дверь.
Богдан неуверенно поднялся со стула – он находился ближе всех – не спеша подошел к двери и чуть приоткрыл ее, заглядывая в щель. На пороге показался следователь. Вишневский успел благополучно забыть о нем. Видимо, зря.
– Вечер добрый, – с улыбкой выдал Морозов, прислонившись плечом к косяку, и ладонью надавил на дверь, чтобы открыть ее шире. – Мне нужно с вами поговорить.
Взгляд Вишневского скользнул за спину следователя. Там не было уже привычного Хомутова в глупом желтом пуховике и с вечно взъерошенными волосами цвета спелой пшеницы. Но Морозов был не один. Рядом стоял сотрудник полиции, которого Богдан видел впервые. В руках сверкнули наручники.
– Вы допрашивали меня дважды, – сдержанно, но с легким раздражением в голосе произнес Вишневский. – Сколько можно? И вообще, откуда вы узнали, что я здесь?
– О, Вишневского Богдана Станиславовича я действительно допрашивал. – Морозов чуть поджал нижнюю губу и закивал. На вопрос отвечать не стал. – К нему вопросов у меня нет.
Вишневский с недоумением взглянул на следователя и шумно сглотнул, заметив его странную пугающую улыбку. Кровать натужно скрипнула. Василиса медленно подошла к Богдану и заинтересованно выглянула из-за его плеча.
– Вы ко мне? – тихо спросила Василиса, не скрывая удивления.
Морозов посмотрел на Колычеву, тихо усмехнулся и вновь перевел взгляд на Вишневского.
– Спектакль окончен. Пора сворачивать декорации. – Морозов выпрямился и вмиг изменился в лице. – Поговорим? Только в этот раз честно, – глаза следователя сощурились, а голос стал значительно ниже, – Аверьянов…
Глава 16
Апрель. Год поступления Колычевой
[02.04.2023 – Воскресенье – 17:45]
– Я все еще не понимаю, о чем вы говорите, – сдержанно произнес Вишневский, смотря на следователя исподлобья.
С момента разъяснения прав и обязанностей подозреваемого прошло около получаса, но Вишневский стоически держал лицо и игнорировал слабые намеки следователя, который ненавязчиво подталкивал его к чистосердечному признанию. Морозов потратил много времени и сил, жертвуя качеством расследования иных уголовных дел в его производстве, чтобы вывести подозреваемого в убийстве Василевской на чистую воду и убедиться в состоятельности собственных предположений. Его абсурдные догадки оказались верны. И даже больше.
Он не тот, кем кажется.
Первое звено в цепи сомнений – место происшествия. Еще тогда, при обнаружении трупа, висевшего мешком на джутовой веревке, следователь не поверил версии о самоубийстве. Люди прощались с жизнью различными способами и имели на то свои причины: от серьезных психических расстройств до конфликтов в отношениях. Меж тем Морозов был уверен в одном: если желание человека совершить суицид безапелляционно и достигло своей точки невозврата, то его попытка наверняка увенчается успехом. И это произойдет уединенно. Без свидетелей. Чтобы никто не смог помешать. Общий коридор общежития, где в любой момент могли застать врасплох, вызвал у следователя сомнения. Разумеется, Морозов был обычным следователем, который ничего не смыслил в душевных делах и с большой долей вероятности мог ошибаться. Мог, но, как показало время, не ошибся.
– Аверьянов Андрей… – Морозов сделал небольшую паузу, чуть поджав губы. – Не знаю, можно ли звать вас Станиславовичем. В графе «отец» стоит прочерк. Давайте начнем по порядку и…
– Я не понимаю, почему вы обращаетесь ко мне этим именем? – не сдавался Богдан, упрямо настаивая на своем.
Второе звено в цепи сомнений – первоначальные показания свидетелей. Самыми очевидными подозреваемыми на тот момент для следствия являлись Игорь Дубовицкий, Ольга Аверина и Василиса Колычева. Первый – из-за своего яркого конфликта с потерпевшей и болезненных отношений с ней, вторая – из-за жгучей ревности и возможного желания избавиться от соперницы, а третья – из-за очевидной лжи. Следователь не обратил особого внимания на показания одногруппников и некоторых ребят с потока, потому что давно взял для себя правило: жертва остается жертвой, и ее отрицательная характеристика не могла влиять на объективное расследование уголовного дела. Очернение морального облика потерпевшего обычно вело по ложному пути, создавало сомнения и неосознанную неприязнь к нему. Этого нельзя было допустить.
– Понимаю. – Морозов закивал, но ирония в голосе выдавала его истинное отношение к происходящему. – Мальчик, выросший в нищете. Мать – алкоголичка и… шлюха. Ее ранняя смерть. Детский дом. Шикарная жизнь брата ослепила, не правда ли? Захотелось побыть золотым мальчиком? Посмотреть, как могут жить люди?
– Чушь, – тихо выдавил из себя Богдан, шумно вобрав носом воздух, и нервно повел головой в сторону.
Третье звено в цепи сомнений – способ совершения преступления и орудие. Морозов не единожды размышлял о том, как и при каких обстоятельствах могли убить Василевскую. Он был убежден, что одному человеку физически не под силу повесить труп, не повредив веревку. Принимая во внимание, что времени было катастрофически мало. Именно это знание заставило следователя вспомнить о жильцах четыреста пятой и четыреста четвертой комнат. Признание Евгения Меркулова расставило все на свои места, объяснив то, что не вязалось в голове.
– Вы знали, что ваше тело похоронили? Куратор и социальные работники навещали вас. Ваше исчезновение не могло остаться незамеченным. Почему не попытались скрыть труп? – Морозов чуть сощурил глаза, но буквально через секунду к нему пришло озарение, отразившееся на лице. – О! Я, кажется, понял. На это и был расчет, правда? Личность трупа не вызвала бы сомнений у посторонних? К тому же… никто не знал, что есть… второй. Таким образом, Аверьянов умер бы навсегда. Умно. Очень умно. Идеальное преступление, если бы не обстоятельства. Правда? – Морозов провел костяшкой указательного пальца по кончику носа и тихо шмыгнул. – Печально-печально.
– Что вы несете, черт бы вас побрал?.. – Вишневский плотно сжал губы, из последних сил сдерживая гневные слезы, что выступили на глазах.
Четвертое звено в цепи сомнений – личный дневник потерпевшей. Морозов заметил то, что было скрыто между строк. Неосознанно, но все же скрыто. Меж страниц следователь нашел фотографию, что безоговорочно подтверждала знакомство потерпевшей и Вишневского, вопреки показаниям последнего. Также в дневнике была важная запись о наличии у Вишневского брата, о котором, как оказалось позже, никто не знал. Противоречивые показания Зиссермана и Колычевой касательно Вишневского казались настолько явными, что было бы преступлением не обратить на них должного внимания. Свидетели словно говорили о двух совершенно разных людях. Конечно, теоретически Вишневский мог измениться за последние пару лет, в том числе в лучшую сторону: как внешне, так и внутренне. Морозов был убежден, что человек способен поменять свое отношение к обстоятельствам, подстроиться под людей, прогнуться под социальным давлением. Но меняло ли это его кардинально? Вряд ли.
– Бросьте, Аверьянов, – с усмешкой бросил Морозов. – Признайте вину, и разойдемся. При таком раскладе сможете рассчитывать на рассмотрение вашего дела в суде в особом порядке. Учтут смягчающие обстоятельства. В том числе явочку с повинной. Получите, может, лет семь-восемь. Не больше. А там, может, и по УДО[11] получится. Лет через пять…
– Прекратите…
– У нашего уголовного законодательства есть определенные плюсы. Даже при сложении двух сроков за совершенные убийства больше максимального срока вам все равно не дадут. – Морозов тяжело поднялся на ноги, тихо вздохнув. Обогнул кофейный столик, подошел к Вишневскому и встал у него за спиной. Склонился, тихо проговорил в самое ухо: – Каково это – убивать людей? А, Аверьянов? Спится сладко?
«Мы с Томом достаточно похожи. Оба чувствуем себя не совсем в своей тарелке».
Морозов плохо учился в школе и читать не любил, поэтому мало что знал о зарубежной классике. Однако, когда Вишневский в показаниях сравнил себя с героем книги, то Морозов не поленился прочитать о ней. Он думал, что это позволит ему узнать парня лучше, подобрать к нему нужные ключи, чтобы разговорить и выведать то, что связывало его и Василевскую.
«Принц и нищий» – это история богатого и бедного мальчиков. Они были рождены в один день и решили поменяться местами, будучи недовольными собственными жизнями.
Упоминание брата в записях Василевской вкупе с дополнительными показаниями Зиссермана и Колычевой стало неким пусковым механизмом.
Внезапно мелькнувшая догадка обожгла сознание тягучим расплавленным свинцом. Но на ее подтверждение потребовалось множество сил и времени, которого, по большому счету, у Морозова не было. В личном деле Вишневского ожидаемо значилось: отец – Вишневский Станислав Игоревич, мать – Вишневская (Анохина) Марина Вячеславовна. Ни сестер, ни братьев.
Благодаря копии свидетельства о рождении и медицинской справке из архива следователю удалось выяснить, в каком именно родильном доме появился на свет солнечный отпрыск. На счастье Морозову и на горе беззащитному населению, главный врач оказался разговорчивым, трусливым, а главное – продажным. Подобные истории крайне редки, не говоря уже о том, что по природе своей преступны. Поэтому фамилия Вишневского пустила в памяти доктора глубокие корни. Таким образом, следователь узнал то, что семья Вишневского так тщательно пыталась скрыть. Впрочем, успешно.