– Ты… Хах! Ты бы и не смог… – сквозь заливистый смех выдавил Богдан. – В этом весь и прикол! Понимаешь? С того самого дня, как я узнал о твоем существовании, ночами спать не мог. Не находил себе места. Понял, что должен любой ценой узнать о тебе все и увидеть собственными глазами. Честно говоря, – Богдан ткнул Андрея указательным пальцем в лоб, отталкивая от себя, – я даже не знал, что буду делать и говорить. Но, увидев вот это все, – он развел руками, – понял, что ты мне вовсе не соперник. Ничтожество. Пустое место. Шлюший ублюдок…
[Конец воспоминаний]
В клубном помещении повисла тишина. Звенящая. Гнетущая. Аверьянов смотрел в одну точку перед собой мутными глазами и нервно кусал кожу на костяшке указательного пальца. Руки мелко подрагивали. От внимательных глаз следователя не скрылось, что буквально в одно мгновение непроницаемая маска студента треснула и рассыпалась, словно горсть конфетти, явив хрупкого, напуганного и абсолютно разбитого человека.
– Что произошло потом? – первым нарушил молчание Морозов.
– Я… – Аверьянов шумно сглотнул и торопливо опустил взгляд, – ударил его. Между нами завязалась небольшая драка. И… Не знаю! Все так быстро произошло… Не помню подробностей… Он не смог удержаться на ногах. Неуклюже так попятился, споткнулся своими чертовыми ботинками, потерял равновесие и просто… упал. Наверное, ударился затылком об угол… стола.
– Почему не вызвали скорую?
– У меня был шок, – сухо отозвался Андрей. – Он свалился, как тяжелый мешок. Просто… Я просто смотрел на него. Ощущение было такое, словно я попал в какой-то вакуум. И… – он зажмурился и рьяно замотал головой. – В общем, не знаю, сколько прошло времени, но когда я подошел к нему, то заметил кровь. – Андрей провел ладонью в воздухе, где-то возле затылка. – Вот здесь. Лужа. Не дышал, не двигался. Я ужасно боялся прикасаться к нему.
– Возникло желание пожить его прекрасной жизнью? – с иронией предположил следователь.
– Ч-что?..
– Вместо того, чтобы помочь своему брату или просто вызвать полицию, не придумали ничего лучше, как присвоить себе его личность. – Морозов подался вперед и уперся локтями в колени широко расставленных ног. – Вы же сами предложили ему поменяться. Эгоистично, не находите?
Эгоистично. Аверьянов смотрел на следователя в немом удивлении и отказывался верить тому, что слышал. Все эти годы он влачил свое жалкое существование по воле случая. Эники-беники. Испытав дичайший ужас от безжизненного тела перед собой, от вида свежей тягучей крови, что растеклась темным пятном и окрасила старый линолеум багряным цветом, Андрей не мог даже пошевелить пальцами. Эгоистично. Он больше не желал и не мог жить в аду. Вызвать полицию и сесть за убийство, пусть и не преднамеренное? Кто бы стал его слушать? Кто бы пожалел его в этот раз? Нет, он не мог себе этого позволить. Не мог так рисковать. Знал, что в этой жизни мог рассчитывать лишь на себя одного, забыв о возможности довериться хоть кому-либо.
Когда Андрей пришел в себя, то действовал импульсивно и руководствовался лишь эмоциями. Они захлестывали настолько, что Аверьянов перестал осознавать себя, свои действия и цели. Рылся в рюкзаке брата дрожащими руками в поисках чего-то важного и необходимого для себя. Андрей сам не знал, что именно искал. Початый блок сигарет «Димитрино». В нос ударил нежный ванильный аромат табака. Паспорт. Вишневский Богдан Станиславович, родился 14 июня 2005 года. Губы Аверьянова растянулись в грустной улыбке – с фотографии на него смотрела его точная копия с кудрявой копной рыжих волос. Они были так похожи, что у Андрея болезненно сжалось сердце.
– Думали о том, как будете жить дальше? – Морозов не сдавался, напирал, бередил свежие раны. – Вернулись бы к отцу после учебного года? Думаете, он не заметил бы разницы? Как долго продлился бы ваш спектакль? Уверены, что он принял бы вас в качестве замены мертвому сыну?
– Вообще-то… – Аверьянов нервно повел головой в сторону, неотрывно смотря на следователя, – я тоже его сын.
В рюкзаке Андрей нашел конверт глубокого синего цвета с серебристо-синим гербом. В нем было письмо, подписанное ректором, о зачислении на архитектурный факультет и заселении в общежитие, а также пластиковый пропуск на территорию кампуса. Тогда он не думал о последствиях и о том, что правда рано или поздно всплывет наружу и явит свое обезображенное лицо. Упоенный мыслью о возможной новой и счастливой жизни, Аверьянов снял с тела брата все украшения, тяжелую обувь и броский ремень.
– Но вы уже большой мальчик, – словно игнорируя слова Аверьянова, Морозов вступил в диалог с самим собой. – Могли бы больше не вернуться в отчий дом. О! На территории кампуса можно жить круглый год. Отличный вариант…
Аверьянов рискнул и поставил на кон все, что имел: свою искалеченную жизнь и незримое зыбкое будущее. В глубине души он испытывал гадкое, но яркое чувство того, что его поступок – некий акт справедливости. Все было правильно. Все было по-честному. Воля случая. Эники-беники.
– Но что-то пошло не так. Да, Аверьянов?
– Что-то пошло не так… – тихо согласился Андрей и поднял тяжелый взгляд на следователя. – Богдан жил и учился в другом городе. Достаточно далеко от этого места и моей дыры. Откуда я мог знать, что в академии встречу ту самую школьную подругу? Совпадение с низкой долей вероятности… – Аверьянов едко усмехнулся. – Произошедшее могло остаться в тайне навсегда.
– Сомневаюсь, – категорично отреагировал Морозов. – Вы не могли вечно притворяться другим человеком. В особенности тем, кого не знали ни на йоту. Рано или поздно ваш обман был бы раскрыт.
– Да, – Андрей рассеянно кивнул. – Вы правы. Только это случилось слишком рано. Думаете, это было так легко? Я думал об этом ежеминутно, вздрагивал каждый раз, когда его имя произносили вслух. Мне казалось, что все смотрят на меня и видят насквозь. – Аверьянов провел большим и указательным пальцами по лбу. – Неоновая кричащая вывеска: «Лжец».
– Василевская вас узнала.
Скорее утверждение, нежели вопрос.
– Она прилипла ко мне, словно пиявка…
[Воспоминания в показаниях Аверьянова – 15.02.2023 – Воскресенье – 20:25]
Андрей не мог найти себе места. После той встречи с Василевской в общей гостиной в предновогодней суете Соня словно преследовала его заметной безмолвной тенью. Не подходила, не пыталась заговорить, но всегда наблюдала издалека.
Дни Аверьянова проходили в постоянной смутной тревоге. Андрей чувствовал себя обнаженным, словно его видели насквозь и слышали все его мысли. Шерстили в чертогах разума, топчась грязными ботинками. Хуже и быть не могло. Но, как оказалось, нет. Могло.
Вскоре, двадцатого января, когда Соня решилась с ним заговорить, поджидая на крыльце клубного здания, мысль о его скором разоблачении стала чрезмерно навязчивой, на грани паранойи и здравого рассудка. Его мучила бессонница, которую он так рьяно старался скрыть. Липкий страх поселился так глубоко внутри, что желание забиться в глубокую нору и не высовывать даже носа давило почти физически.
После этой случайной и в какой-то мере судьбоносной встречи Андрей корил себя и ужасно жалел о своем поступке. Но чем больше думал о прошлом, тем сильнее убеждался, что выбора как такового не имел. Глупое стечение обстоятельств, которым он воспользовался так бездумно и безрассудно. Хотел бы он повернуть время вспять и все изменить? Аверьянов не мог честно ответить на этот вопрос.
Время было поздним. Андрей не спеша возвращался к себе, зная, что соседа не будет в комнате – заболел. Это хорошо. Ему хотелось наконец-то побыть одному и перевести дух, хорошенько все обдумать и, если повезет, выспаться. Конечно, у Аверьянова не было никакого плана – первые четыре месяца обучения прошли на удивление спокойно, и Андрей позволил себе расслабиться, насладиться беззаботной студенческой жизнью. Вот только зря. Должен был предусмотреть подобный исход и придумать что-то вразумительное, весомое. Тщетно. Андрей чувствовал себя безвозвратно сломленным. Капкан захлопнулся.
Аверьянов резко остановился, когда из четыреста пятой комнаты вывалился высокий темноволосый парень и заливисто рассмеялся, чуть пошатнувшись. Андрей сделал шаг назад и спрятался за угол, ведущий в общий коридор. Никогда прежде он не видел своих соседей – лишь изредка слышал голоса, когда возвращался в комнату к началу комендантского часа, после первого обхода старосты.
– Карпов! – послышался зычный голос из комнаты. – Закрой дверь, придурок! Тебя кто-то может увидеть или услышать. Потом проблем не оберешься.
– Эй! – возмутился, по всей видимости, Карпов, который стоял в дверях. – Мне жарко. Дай… дай проветриться. И вообще я хотел сходить в свою комнату… Забыл там кое-что… интересное.
– Да ты уже лыка не вяжешь… И как только дверь открыл? Коваленский же запирал нас на ключ.
Голос стих. Карпов резко подался вперед, словно его кто-то силой потянул вглубь комнаты. Послышался звон стекла и тихое чертыхание. Андрей воровато наблюдал за тем, как на пороге появился высокий светловолосый парень с небрежным пучком на макушке и тлеющей сигаретой в зубах. Посмотрел по сторонам и осторожно, практически беззвучно прикрыл дверь.
Несколько долгих секунд Аверьянов стоял и буравил глазами дверь, находясь в легком замешательстве. Последнего он узнал без особого труда: Евгений Меркулов, третьекурсник факультета гуманитарных наук. Мерзкий тип, который постоянно заискивал перед Горским, а за спиной говорил лишь гадости. Смотрел на всех свысока и к первокурсникам относился с особой «любовью». И для него не имело значения, на каком факультете они учились.
[Конец воспоминаний]
– Что вас так смутило в увиденном? – Морозов намеренно скрывал от Аверьянова свою осведомленность о роли Меркулова в этой истории, желая дать подозреваемому возможность рассказать все самому. Без прикрас.
– Третьекурсник в комнате первокурсника? – тихо хмыкнул Аверьянов.