Внезапно вспомнился детский сон. Он тогда пытался себе представить, что это такое — бесконечность.
— Как это — нет конца? А если лететь долго-долго?
— Нет, милый. И если лететь долго-долго, не долетишь.
— А если ещё дольше?
Мальчик — тот, кем он был когда-то — думал весь вечер. Как это — пустое пространство, и дальше, и ещё дальше? Бескрайнее? Нет края? А если ещё дальше?
Ему приснилось, что он летит на древней ракете — долго, долго. А потом долетает до границы. Потому что не может быть, чтобы не долететь до цели. И это — граница бесконечности. Стена, сфера. Но у бесконечности не бывает границ! И его ракета рвёт стенки сферы, как бумагу, и летит дальше. Пока не долетает до следующей границы. И ещё.
Сон был настолько жутким, что маленький Тедди постарался выбросить его из головы, как только проснулся. А вот теперь вспомнил.
Это всё тишина.
Надо собраться. Он хочет стать пилотом, так? Он принял решение. Это его решение, и отвечать — ему.
Значит, надо пройти испытание. Подумаешь — неделя тишины. Всего-то три дня осталось.
За всё надо расплачиваться. Ну ничего ж себе, расфилософствовался! Тоже мне, бином Ньютона! Да это каждому известно — иногда приходится расплачиваться за неправильные решения. А ещё бывает, что за твои решения расплачивается кто-то другой.
Но, оказывается, за правильные решения тоже надо платить. И за то, что занимаешься любимым делом — тоже. Вот — эта камера, эта тишина, эта неделя утомительных тестов — просто часть платы. И всё.
А тяжесть выбора — плата за право выбирать.
Тед полежал ещё немного, успокаиваясь. И вспомнил ещё одно. Один из дней школьных каникул.
Отец ещё утром улетел в город, а мать хлопотала по хозяйству. Подросток слышал её шаги и голоса — её и Лики. В комнате под крышей было слишком жарко, и Тед не усидел за терминалом — даже гонять любимую игрушку не хотелось. Он взял плавки и спустился вниз.
— Гроза собирается, — мать как раз входила в дом. — Сено надо сгрести.
Подросток, вздохнув, бросил плавки на табурет. Ну вот, только намылился…
Сено Тед не любил — ни сгребать, ни ворошить. Это только кажется, что просто — сиди себе в седле мини-комбайна и крути баранку. А на самом деле — сухой воздух, сухая трава, сухое горло, и даже глоток воды из фляги помогает только на несколько минут. Сегодня воздух был не таким сухим, но душным и тяжёлым.
До луга было километра два, и, когда они поднялись на холм, Тед увидел, что мать права — на востоке собирались облака. А над головой всё ещё шпарило солнце.
Лику Тед посадил перед собой. Миниатюрная машина подпрыгивала и тряслась на ухабах, а малая, вцепившись в сидение, довольная, приговаривала: «Оп-па!» Мать шла рядом с лёгкими ручными граблями на плече.
Теперь тропинка вела вниз, и скоро они оказались у ручья. Здесь был небольшой мостик, и на нём, опустив босые ступни в воду, сидела девушка. Тед вспомнил, что это ботаник из Сельскохозяйственной Академии — она приехала неделю назад и сняла комнату на соседней ферме. Насыпав в пластиковую миску горсть земли, она зачёрпывала воду, размешивала и, чуть подождав, сливала её, уже мутную, обратно. И зачёрпывала снова. И снова. Рядом на досках были разложены какие-то блестящие штуки, а голову девушки украшала налобная лупа, правда, сейчас сдвинутая вверх.
Тед встречал её тут и раньше — иногда её можно было увидеть на этом мосту и утром, и вечером. Похоже было, что она просиживает на нём целыми днями.
— Здравствуйте, — девушка поприветствовала их первой.
Она была младше матери, и то, что она делала, показалось подростку полной чушью, но мать, хоть и торопилась, остановилась, чтобы уважительно ответить на приветствие. И Тед тоже приглушил мотор.
— Угоститесь пирожками, — предложила мать, раскрывая сумку. — У вас там в городе таких, верно, не пекут.
Оказывается, она взяла с собой пирожки!
— Спасибо, — девушка улыбнулась. — Я сыта, не надо!
— Да вы не сомневайтесь, у меня всё чисто готовится, — мать, кажется, слегка обиделась.
— Я совсем не поэтому! — девушка слегка покраснела. — Только — вам же самим нужно.
И, прополоскав пальцы в воде, взяла пирожок из пакета.
— Спасибо!
— А что это у вас на голове? — Лику буквально распирало от любопытства, так что она даже спрыгнула с седла комбайна.
— Это лупа, чтобы лучше видеть. Как очки, только сильнее. Хочешь посмотреть?
— Лика, не мешай тёте. Пойдём мы, нам пора, — сказала мать, беря дочку за руку. — Надо до грозы успеть. А вы бы тоже заканчивали — промокнете.
— Мне немного осталось, — девушка кивнула на пакет с землёй.
Когда ручей остался позади, Лика спросила:
— Мама, а что тётя делает?
— Изучает что-то. Растения.
— Какие?
— Не знаю, доча. Идём скорее.
Потом Тед с помощью навесных граблей собирал сено, а мать укладывала его в аккуратные стожки. Они едва успели — их всё-таки накрыл ливень, и пришлось отсиживаться под навесом, сооружённым на краю луга, на опушке. Тут-то и пригодились пирожки — так вот зачем мать их взяла. Тед вспомнил про девушку. Почему мать отнеслась к ней с таким уважением? Может, знала о той что-то, чего не знал он сам?
— Она что, знаменитость какая-то? Но она же молодая совсем!
— Нет, с чего ты взял?
— Ну… — он не знал, как объяснить. Странно, но мать поняла.
— Ну, если я и не понимаю, что она делает, это же не значит, что оно не нужно, — сказала она. — Если человек так много работает, значит, он делает что-то важное.
В её голосе звучала святая убеждённость человека, который никогда не тратит время на пустяки.
Так вот оно что. Мать просто не понимала, как это можно — заниматься чем-то не потому, что это важно, а просто потому, что хочется.
Но как-то не верилось, что той девушке очень хочется целыми днями сидеть на ручье и полоскать в миске с водой комки грязи. Значит, это важно? Но для чего?
Тед открыл глаза. Теперь-то было понятно. Та девушка, вероятно, занималась чем-то очень для неё интересным. Чем-то, что её увлекало. И за это она была готова платить — выполнять скучную, рутинную, монотонную работу. Зачерпывать воду в миску и выливать. Раз за разом, на жаре, под рушащимся сверху солнцем.
А он чем хуже?
Ну, делов-то…
Курсант поднялся, потянулся и снова сел за терминал. Он задержался с отправкой следующего задания и был намерен наверстать упущенное.
Он быстро решил серию задач по планиметрии и легко нажал кнопку «Отправить».
Теперь он не сомневался, что всё делает правильно.
Он продолжал выполнять задания, одно за другим.
В нём сидело теперь что-то новое. Он знал, что будет по-прежнему ухлёстывать за девушками, пить пиво, гонять на симуляторах и резаться в космобой. Никто не догадается — ну, разве что те, кто и сами побывали в «сурде».
Но это — новое — останется и будет опорой, той, что не даст сломаться.
В последний день он на скорость сортировал числа, падающие на экране, как фигурки тетриса. Это было даже забавно. Цифры были чёрные и красные, и их надо было располагать по порядку — чёрные по возрастанию, а красные по убыванию. Тед справился с лёгкостью, и, в ожидании окончания «отсидки», вымыл пол, принял душ и внёс последние записи в журнал.
Дверь с шелестом открылась.
— Курсант Лендер!
Его отвели в комнату с мягкими креслами. За дверью слышались шаги, где-то играла музыка. За стенкой гудел прибор. Тед сидел, впитывая звуки.
Через какое-то время в комнату вошёл Онгой.
— Привет, Тедди!
Его голос был хрипловатым и, должно быть, показался ему самому слишком громким, потому что Онгой нахмурился, но тут же улыбнулся снова.
— Что, на свободу с чистой совестью?
— А в случае чего нам этот срок зачтут? — откликнулся будущий пилот.
— И не надейся.
Постепенно сюда стянулись и другие. Сэл и Аанден устроились на диване, парни — в креслах.
Они перебрасывались фразами, но словно бы всё ещё слушали тишину. И пробовали — если заговорить, она исчезнет или нет?
Тед вспомнил, что таким же, вроде как немножко ищущим чего-то, выглядел после сурдокамеры Кир. Навигаторы общались с тишиной на неделю раньше их группы, и Тед тогда насел на приятеля с вопросом «чего ждать?» Но Кир только пожал плечами и сказал, что вряд ли сможет ответить, потому что не настолько поэт. «Впрочем, мой опыт вряд ли тебе пригодится» — добавил он. Тед даже обиделся слегка, но теперь понимал Кира прекрасно, и про поэта, и про опыт. Хорошо, что у Кира всё прошло хорошо. Кому-то повезёт с навигатором…
— А когда будут результаты?
— Уже вот-вот. Вон на том экране.
— Дождёмся?
— Ага!
— И что, ни у кого никаких глюков?
Ребята переглянулись.
— А где Дим?
Действительно, их собралось только одиннадцать.
Подождали немного, поглядывая на экран — тот пока что демонстрировал какой-то видеоряд: деревья, ручей, пролетевшая птица. Наконец изображение сменилось колонкой фамилий и цифр.
— Ох, ничего ж себе! У Сэл самые высокие баллы!
— А женщины часто бывают выносливее, — пожал плечами Шуон.
— Молодчина, Сэл!
— А на втором месте — Тед.
— Ну ещё бы! Он один способен поднять такой шум, что тишины, небось, и не заметил, — съязвила девушка.
— А тебе, Сэл, должно быть, тяжелее всех пришлось, — посочувствовал Теодор. — Ведь рядом не было меня.
— Че-го?!
— Ну так — некого подкалывать было. Ничего, теперь оторвёшься!
— Ох, чёрт! «Курсант Дим О'Коннор переведён в группу наземного обеспечения».
— Так вот оно что… не повезло.
— Ну, «наземники» тоже нужны, — с преувеличенной бодростью заметил кто-то.
Постепенно шум нарастал, ребята задвигались свободнее.
— Мне-э было интере-есно…
Тед знал, что с каждым из его друзей что-то произошло. С каждым — что-то своё. И это что-то ещё не успело скрыться под обычной… не маской — кожей.