Цилиндры выплеснули на пол масло – да так, словно из пушки палили, и трое сальфов поскользнулись на жидкости. Зря они встали, поддались любопытству. Сальфы стремительно полетели по аудитории, усиленно пытаясь затормозить о парты. Они так лихо размахивали руками, что слишком часто попадали в товарищей. Те в долгу, конечно же, не оставались. Терли фингалы, синяки и шишки и придавали сальфам ускорение. Парты, слава богу, оказались прибиты к полу и даже к стенам намертво.
Сальфы сделали круг почета, облетев всю аудиторию по периметру. Их неудачные попытки остановиться заканчивались новыми толчками одногруппников, которые мстили за полученные затрещины.
– Вот, ребята, сейчас вы наблюдаете, как ослабление силы трения, наличие мощной кинетической энергии и полное отсутствие мозгов и координации приводит к долгому и бесславному путешествию, – сообщила потоку веселая леплерка, пока я ошарашенно наблюдала за случившимся. – Физика порой убийственная наука!
Сальфы доехали до гигантских камертонов, видимо, для исследования волн и колебаний. Звон, в котором отчетливо слышалось «Во-от вам-м-м!», сообщил присутствующим, что они уже встретились, и неосторожные сальфы стремительно отправились в путь обратно. А что тут поделаешь, если камертоны размером с человека или даже с леплера. И при ударе отвечают соответственно – не хуже, чем учащиеся, скандры с мрагулами.
– Теперь вы видите силу искусства! – ткнула в несущихся сальфов леплерка. – Музыка – вещь ужасно мощная!
– Вы хотели сказать – ужасная? Сальфы совсем не умеют играть ни на камертонах, ни на барабанах. Имею в виду – головы варваров, – проскрипела таллинка с задней парты.
Наконец сальфам удалось притормозить. Их крутануло, как и положено, и ребята уселись на колени к скандрам.
Три бравых и неподвижных варвара нервно заморгали, захлопали ресницами, и мрагул с соседнего ряда радостно пробасил:
– Ну что? Все правильно. Сальфы как бабы. Вот и стремятся поскорее на ручки.
Гогот варваров взорвал аудиторию, ударил по ушам похлеще гонга. Теперь понятно, почему наш ректор делал объявления столь громогласно. После нескольких занятий с местными учащимися преподы спокойно могли не услышать даже бой большого церковного колокола. Леплерка тем временем нажала на кнопку, которая пульсировала на стене красным. Я решила – пытается вызвать медиков, для исцеления от истеричного хохота. На худой конец – МЧС, группу мощных человекообразных сотрудников, способных усмирить десятки вандалов, спасти малую толику лабораторного оборудования…
Но в аудиторию ворвались бравые уборщицы. Таллинки сориентировались легко и без паники. Заскользили, правда, по маслу стремительно, но принялись швабрами тормозить движение. Не знаю, какие волшебные моющие средства использовали в Академии тока и шока, но пол переставал скользить моментально. Таллинки пролетели через всю аудиторию, схватились за струны еще одной установки, для изучения стоячих волн, и лихо крутанулись обратно, к выходу. Несколько таких нехитрых поворотов – от одной струны к другой, к третьей и обратно, – и уборщицы полностью затормозили. Струны громыхнули – низко и гулко, словно десятки водопроводных труб вдруг прорвало в одно мгновение.
Сальфы вскочили с колен скандров и рванули на собственные места за партами. То ли так подействовала сила искусства, то ли огромные кулачищи варваров. Но лаборантка и тут не растерялась, откомментировала, хитро прищурившись:
– Видите, как действуют стоячие волны! Нам бы, конечно, сидячих немного. Чтобы студенты не вскакивали с мест… Но тут, боюсь, даже физика бессильна…
Уборщицы времени даром не теряли. Вытерли остатки масла с пола, синхронно переступили путешествующий маятник, позволив ему врезаться в стену и отлететь обратно к шкафу, и отдали мне честь, почти как генералу.
Маятник со шкафом негромко поздоровались и в воздух вылетели десятки пинцетов. Что они делали в шкафу лаборатории, наверное, одному Айливерту ведомо… Только приземлились пинцеты аккуратно в прически ближайших студентов-мрагулов. Те резко выпрямились, перестали хохотать и замерли, будто мгновенно окаменели.
– Какие оригинальные у вас заколки! – гаркнул скандр с заднего ряда. – Хорошая вещь, многофункциональная. Хочешь, используй в прическе, хочешь, схвати кого-нибудь за ухо. Еще пинцетами можно проверить, на какой глубине расположен мозг и есть ли он вообще у вашего соседа… Для этого пинцет вставляется в ухо…
Несколько минут я старалась успокоиться. Приободриться и начать занятие. Хотя бы списки студентов выяснить. Ребята шумели, гомонили и похохатывали. Но ровно до момента, когда я очухалась и обвела лабораторию пытливым взглядом.
Снова передо мной застыли статуи. Отлично! Дисциплину вроде наладили. Главное – избежать новых разрушений. Или хотя бы сбежать от них в сторону.
– Итак, силу тяжести мы изучили. Масса студенческой дури, помноженная на вес маятника и поделенная на удачно пролитое касторовое масло, мгновенно производит эффект катастрофы.
Мою реплику учащиеся оценили не сразу. Внезапно один из скандров поднялся, кивнул на доску – хорошую, коричневую – и произнес:
– Я вспомнил эту формулу. Она украшает другую лабораторию.
Я удивилась, но решила полюбопытствовать.
– Пишите, – предложила сероглазому варвару.
Скандр вышел к доске и вывел – буквами размером с голову учащегося:
Я уставилась на формулу для закона гравитации. Сероглазый студент довольно улыбнулся – почти как Димар при нашем знакомстве – и процитировал креативное описание:
– Сила тяжести наказания учащихся равна массе студенческой дури в лаборатории, помноженной на массу сбитых установок и деленной на расстояние побега в квадрате. Студенты ведь пытаются спастись от возмездия, то есть от полного и безграничного исцеления. Но есть еще загадочный коэффициент гамма. Он обещает «гамму незабываемых ощущений, полученных студентом в процессе приключения». Вначале от бега с препятствиями по Академии, особенно когда препятствиями становятся самые крупные и мощные преподы. Затем от встречи с медсестрами медкорпуса.
Несколько минут я только сглатывала. Но потом начала командовать учащимися. После моего внимательного взгляда, будто прицеливающегося для иссушения, и указания на знаменитую формулу ребята вели себя ну просто как шелковые.
Установки собрали, эксперименты закончили. Я даже поразилась студенческой смекалистости. Мои первокурсники не с первого раза и как включать-то установки догадывались, не то что правильно провести опыты. Здешние – включили, работы сделали, даже методички почти не порвали. Так, слегка смяли от особого усердия.
Заметив мое искреннее удивление, лаборантка сжалилась, подошла и шепнула:
– Это же медики, они самые умные. Сюда без высокого интеллекта не набирают. Но уровень лоботрясничества у нас зашкаливает. Горе от ума, как говорят в Зейлендии… Поэтому медблок никогда не пустует. Вам повезло с даром иссушения. Иначе они так быстро не работали бы.
Я еще по приезде заметила, что медицинский блок Академии лучше никогда не упоминать всуе. И этот случай не стал исключением.
В окно влетел истошный крик:
– Я шел на лекцию! Честное слово! Просто не дошел… Эм… Задумался о вечном… О вечных наказаниях в нашей Академии, и в ужасе подвернул правую ногу. Упал и долго не мог подняться под тяжестью думы о наказании. Она висела как камень на шее, тянула к земле силой тяготения. Слыхали про такую? Убойная штука! Сколько народу из-за нее шмякнулись: с деревьев, балконов, из окон и башен! Не сила – а орудие массового поражения! Совсем никакого у нее гуманизма. Потом я встал и побежал на лекцию, заметьте – превозмогая боль в лодыжке. Все-таки растяжение я заработал. Это я как будущий медик утверждаю. А растяжение приводит к воспалению…
– …хитрости, лени и бурной фантазии, – закончил за парня голос Шейланы. – Ну дак мы тебя, дорогой, моментально и вылечим. Растяжения я лечу исключительно током. Подаешь разряд на больную ногу… или на ногу больного… не важно, и парень летит на занятия птицей. Вот сколько ни проверяла – всегда одно и то же. Нет другого такого лекарства от всех недугов, как электричество из нашей чудесной фамильной установки! Лучше только электрокушетка…
– Не надо, ну пожалуйста! Я просто ошибся. Диагноз себе неверный поставил. Слышал, в Зейлендии студенты-первогодки лучших тамошних медицинских вузов ставят себе все возможные диагнозы. От гематомы молочного зоба до грыжи носа и среднего уха. Вот на меня что-то и нашло… Буквально наступило тяжестью информации.
– Спокойно! Сестра? Он что, сопротивляется? – послышался голос Ламара Мастгури.
А следом истошный вздох студента – не думала, что вздыхать можно так громко.
– Хочу тебе открыть непреложную истину, – начал малой ласковым голосом. – Нет ничего приятней для хирурга, чем самому собирать человека. Это же практически уровень бога… Но разобрать-то вначале потребуется. И как главврач со столетним стажем, ссылаясь на долгую медицинскую практику – а практиковал я на студентах и пленных, могу подтвердить мнение Шейланы. Не важно – растянута ли у тебя лодыжка. Врач сказал – лечиться, значит, лечиться. Скажем – учиться, значит, учиться. Ты, кстати, сам-то что предпочитаешь?
– Учиться! – мгновенно отрапортовал парень. – Готов даже справку приносить о посещаемости. Может, не надо этого, тока?
– Надо! – вынес вердикт Ламар. – Сам посмотри – у тебя вон трясучка, по-нашему, по-медицинскому – тремор конечностей. Обычно он становится «конечным тремором» сразу, как я назначаю лечение. Глаза у тебя совершенно неестественно выпучены… Расширены, если выражаться по-умному. В этой Академии Войны и Мира все медицинские термины растеряешь. Там контингент к такому не приучен. Бросишь, к примеру, слово «контузия» – и мозг студентов контужен полностью. Им что конфуз, что контузия, что диффузия… Все процессы как процессы переноса – переносят студента из бодрого состояния в состояние полной и глубокой кататонии. Слышал про такую?