Он старше. Он траминерец. Зато он не умеет летать, верно?
Но, в общем‐то, не важно, кто и что умеет, важно, чего НЕ умеет, и сейчас Брайт чувствует себя безрукой и ущербной. Рейв на нее не смотрит, методично берет книгу за книгой, обложку за обложкой.
– Можешь прекратить пялиться?
Брайт это читает по губам и не сразу понимает, что не слышит вслух. Потом только вынимает наушники и растерянно моргает.
– Ну? – Он вздергивает широкую темную бровь и качает головой, мол, чего уставилась.
Брайт очень долго была практически немой. Научиться говорить и при этом не петь было сложно, со слухом тоже были проблемы, и пришлось осваивать общение без голоса, так что она с легкостью могла понимать все, что нужно, даже плотно заткнув уши. Она пожимает плечами, но Рейву этого недостаточно.
Ресницы у него такие же темные, как брови, а глаза, видимо из‐за магического фона библиотеки, сияют больше обычного, откидывая тени на скулы. Жутковато. Наверное, сама Брайт выглядит так же, когда выходит из душа или возвращается с прогулки, где успевает вволю поплавать. В душе растет неприязнь. Траминерцы видятся мерзкими существами с кукольными лицами, напоминают лесных фей или вроде того, зачем‐то решивших жить среди людей, но не освоивших норм человеческого общения.
– Чего уставилась?
– Ничего.
Брайт слушает, как ее голос пульсирует в духоте библиотеки. Магия слишком сильно сгустила воздух, такими темпами скоро можно будет рассмотреть звуки.
– Зачем ты спас меня? – Она смотрит прямо перед собой и напряжена так, что покалывает губы.
Обложка дрожит в ее руках, и ломается грифель вечного карандаша.
– Ты заколдовала меня…
– Неправда, ты пожалел меня еще раньше…
«Скажи что‐нибудь, чтобы я тебя отпустил. Придумай причину», – шепчет он. Истинные не дарят таких шансов.
– Не заставляй об этом жалеть, – усмехается Рейв.
Грифель его карандаша тоже ломается. Он не смущен, но говорить о той ночи не намерен, и Брайт это только подстегивает.
– Зачем?
Он щурится с подозрением, потом вздыхает:
– Пошли за книгами. – И кивает на голый пол между столами.
Брайт откладывает очередной книжный блок и идет за Хейзом, который широким шагом удаляется вглубь необъятной библиотеки.
– Много осталось?
– С твоей черепашьей скоростью – бесконечно много, – сухо отвечает он.
Его голос, кажется, совершенно лишен каких‐либо эмоций. Он потрескивает, как статическое электричество между сухими страницами, Брайт это необъяснимо нравится. Ей кажется, что Рейв – самое настоящее, что она видела в этой школе. Он как будто абсолютно осязаем. Его голос, взгляд, неприязнь, резкие слова – все живое и искреннее. Идеальный враг.
– Ну простите, – бормочет она.
– Прощаю.
Комментировать дальше бесполезно.
В конце ряда обнаруживается дверь в кладовку, а там – горы древних книг и такой магический фон, что страшно делать шаг вперед. Воздух просто мерцает перед ними, сопротивляется вторжению.
– И все это нужно переклеить? – шепчет Брайт, глядя на гниющие фолианты.
– У тебя ОПР на три вечера. Поверь, не мы одни получим в этом году наказание. Библиотека обеспечена рабами. Через месяц кладовка опустеет. Нагружай телегу. – Он кивает на деревянную тележку для книг, и Брайт принимается за работу.
Рейв же идет к противоположной стене и снимает книги с самых высоких полок под потолком.
– Магия, которой нет… – читает вслух Брайт. – Темнейшие и редчайшие ритуалы…
– Чего копаешься?
– Ничего. – И книга отправляется в тележку.
– Хлам какой‐то. – Рейв поднимается по стремянке и сгребает кучу книг. – Возьми, не могу их левитировать, слишком хрупкие.
– Ага…
Брайт рассеянно кивает и делает шаг к его стремянке. Он подает ей стопку не глядя. Она не рассчитывает, что стопка такая тяжелая. Книги кренятся, летят вниз, на неустойчивую стремянку, на Брайт, а сверху – Рейв. Всюду разлетаются мятые листы, поднимается противный запах плесени, а свет гаснет.
– Твою мать! – рычит Рейв.
Он горячий и тяжелый и, если бы хотел, точно бы раздавил хрупкое тело сирены, но, к счастью, скатывается на дряхлые обложки и зажимает ушибленную руку.
– Ты мог бы предупредить, сколько это весит, – ворчит Брайт в ответ, расшвыривая книги. Кажется, что об голову разбили пару бутылок и чугунный котелок в придачу.
– Осторожнее с древними изданиями! Чтобы расплатиться, придется идти торговать мордашкой. – А сам отпихивает ногой гору книг, вызывая снопы искр и треск магии.
– Их все равно не спасти. Черт, я, кажется, разбила голову, у меня кровь…
– Поздравляю. Иди к медсестре.
– А где же сочувствие, аристократишка?
– Нарываешься?
Не нарывайся, не нарывайся! «Кого я обманываю?»
Брайт хочет ответить, но только и успевает, что набрать в грудь воздуха. Рейв зажигает пару изумрудных огоньков, и они плывут по воздуху, зависая в разных углах кладовки.
– Ого! – Брайт осматривается, любуясь отблесками на древних обложках, а потом замирает.
Ее взгляд цепляется за совершенно новенькую, обернутую ленточкой книгу в красном кожаном переплете. Она выглядит слишком странно, инородно, ее невозможно пропустить. Должно быть, книга лежала в одной из стопок, попала туда по ошибке. Чем дольше Брайт смотрит, тем труднее оторвать взгляд. Она наспех вытирает руку, перепачканную в крови, и удивленно отмечает, что кровь принадлежит, скорее всего, Рейву.
– Ты тоже ранен?
– Понятия не имею. Тут темно, но, кажется, что‐то с рукой. Хочешь поиграть в медсестру? – Это могло бы стать пошлой шуткой, но звучит раздраженно. – Кажется, нам добавят пару отработок за этот раритетный хлам…
Брайт не слушает. Голос Рейва становится фоном, боль в голове отступает, а кровь перестает интересовать. А вот книга… Брайт кажется, что символы на обложке светятся, и это сейчас интереснее всего остального вместе взятого.
– Тут что‐то странное, – шепотом выдыхает Брайт. – Смотри… какая‐то книга… Она не выглядит старой и потрепанной, как она сюда попала?
– Что? Тут полно книг, что ты творишь? Поднимай задницу и принимайся за уборку…
– Нет же, смотри…
Брайт не может остановиться. Символы горят всё ярче, и это не дает покоя.
– Так, что бы ты там ни нашла – не трогай.
– Не могу.
– Что? – Голос Рейва уже не раздраженный, ему в самом деле становится страшно.
Резкое движение в сторону Брайт, но она уворачивается. Сейчас книга важнее.
– Масон, ты меня пугаешь. А ну остановись!
«Почему? Что он несет?»
– Мне нужна эта книга…
– Масон, где ты? – рычит он, и его огоньки гаснут, снова погружая каморку в темноту. – Тут ни черта не видно! Не шевелись пару секунд, пожалуйста! Просто…
Ее пальцы касаются обложки. Его пальцы касаются ее руки.
– МАСОН!
Библиотека взрывается к чертям собачьим вместе со всем хламом, что в ней был.
Глава одиннадцатаяСлепота
СЛЕПОТА
– Я думал, ты шутила, когда говорила, что любишь быть в центре внимания. – Что‐то горячее касается лба, а Брайт судорожно вздыхает.
– Тсс, деточка, тсс… – Голос старческий, предположительно мужской. – Мистер Хардин, вы уверены, что хотите провести тут всю ночь?
«Нет», – стонет Брайт.
– Конечно! Это мой долг! Я же староста лечебного, – отвечает Хардин, а Брайт понимает, что ее никто не слышит.
«Какого черта…»
– Так, ну, зелья я оставил. Контролируйте, пожалуйста, температуру, сердцебиение и магический фон, второго срыва нам только не хватало… Отдыхайте, девочки.
Шаги, хлопок двери. Брайт через силу пытается открыть глаза, но веки слишком тяжелые. «Я жива?» – но ее опять не слышат.
– Что она там булькает? Я не понимаю по‐сиреньи, – раздается недовольный голос Нимеи.
– Это язык сирен? – ахает кто‐то из сестер Ува.
– Неплохо, – добавляет Хардин.
«Что он тут делает…» – стонет Брайт и пытается перевернуться на бок, спина страшно болит.
– Эй, ты забыла человеческий язык? – испуганный шепот Лю.
Но зрение, несмотря на все усилия, до сих пор не возвращается, Брайт хнычет и мотает головой.
– Ого… у нее радужка прям лиловая… Кто‐то что‐то знает про сирен?
– Не-а.
Брайт устала идентифицировать, кто и что говорит. Тишина – вот что ей нужно. И информация, желательно переданная кем‐то одним и без лишней воды.
– Сирены… сирены… – Шелест бумаги. Брайт теперь ненавидит бумагу. – Я не понимаю… – продолжает хныкать кто‐то.
«Я тоже», – вздыхает Брайт.
– Она меня пугает. Почему она… булькает, а не говорит?!
– Все вон!
«А этот что тут делает?»
Брайт дергается и садится в кровати, слепо шаря вокруг себя. На пол падает что‐то стеклянное и бьется, в воздухе начинает пахнуть травами и сладостью кровоостанавливающего зелья.
– Ты что тут…
– Все вон! – рычит Рейв Хейз.
«Нет-нет-нет… только не он!» – шепчет Брайт, но никто не понимает. Шорох, шаги, шепот – все уходят.
– Я тебя убью!
Крепкие руки прижимают ее к матрасу, вынуждая упасть обратно на подушку. Внутри все клокочет, Брайт… чувствует ярость? Причем это не ее ярость, это его ярость. Хочется терзать невидимого врага, выбить из него всю дурь. Нутро сводит от этого желания. Брайт скрипит зубами, стискивает их с такой силой, что это отдается болью в мышцах лица. Дыхание само собой учащается вместе с сердцебиением. Невероятно странно быть злой на кого‐то и толком не знать почему. Чувство есть, причины – нет. Пустота там, где должна быть мотивация, и это будто раздражает еще больше. Как отсутствие только что выпавшего зуба, как недостаток тяжести волос после короткой стрижки, как выйти на улицу после зимы без теплых курток – чего‐то не хватает. Обрубок очень яркой эмоции, лишенный своего начала, но оттого не менее яркий.