Сделав глубокий нырок до самого дна, рассеивая вокруг лиловый свет, Би показывается на поверхности, вытерев воду с лица и заправив волосы за уши. Она не может прогнать с лица сумасшедшую улыбку и срывается на смех. Океан – это прекрасно! Раньше она плавала только в море, но сила океана завораживает как ничто другое. Эйфория! Вот она. С безумным смехом Брайт снова ныряет, а потом набирает бешеную скорость и мчится под водой в глубину, прочь от берега. Ее снова влечет куда‐то, но это и прекрасно. Сирене виднее, что сейчас правильно. Главное, что нет боли, и страха, и мыслей о Рейве Хейзе, которого так много в ее жизни.
Сирена может думать о чем угодно. Почему бы не об Энграме Хардине? Он повадился таскать розы на длинных стеблях, и ими завалена вся комната. Жительницы Р-1 – 4 уже перевели все вазы и благоухают, будто работают флористками. Нет. Не екает.
А может, красавчик-декан? Кажется, Лю Пьюран и Мелона Ува на пару влюбились в него и теперь сидят на парах нейромодификации, как завороженные дурочки. Нет. Ничего.
Брайт выныривает и со счастливой улыбкой играет в догонялки с луной, что купается в Таннатском океане. А потом бьет по поверхности рукой и выныривает почти по пояс, так и замерев. Вода держит ее легко, Брайт может по ней даже ходить, если захочет. Она смотрит на свои розовые кудри, опутавшие тело мантией, и гладит их кончиками пальцев. Вот бы он увидел, как это красиво… Нет. Нет.
– Нет, дурочка. – Ее голос будто журчание воды, потусторонний, совсем не похож на человеческий. – Нет, нет, нет. Никакого Рейва Хейза. Мы не думаем о врагах!
И ныряет снова. Как хорошо… Как прекрасно. Сирена снова плывет куда‐то по своим сиреньим делам, скрывшись в глубине, пока над ней не нависает тень. Это лодка на поверхности? Брайт замирает, волосы медузами опутывают тело, парят в невесомости. Сирена смотрит вверх, отмахиваясь от надоедливых рыбок, признавших свою. Ее тянет наверх.
– Идти? – устало спрашивает она у одной из рыбок, и та испуганно улепетывает, а сирена смеется, разгоняя и остальных тоже. Потом набирает скорость, стремясь к лодке. – Алле-алле-алле-у-у! – поет сирена, выглянув на поверхность. Старая добрая песенка из легенд. – Я тебя, моряк, найду. – Она тянется к бортам лодки. – Будешь ты отныне мой… – продолжает сирена, подтягиваясь на руках, а потом резко отшатывается и отталкивает от себя лодку.
Нет, нет, нет… Нет же!
– Р-р-р-р! – трещит сирена. – Нет! Нет, я сказала!
– Почему я понимаю каждое твое слово? За что мне это, а, Масон?
Глава двадцать шестаяОтец
ОТЕЦ
Существо мужского пола по отношению к своим детям.
За несколько часов до
Рейв наблюдает странную картину: Бэли Теран выходит из машины мэра Хейза, приглаживая волосы и оглядываясь по сторонам.
Время уже позднее, деревня почти пуста. Парни собираются на охоту, но, в общем‐то, не ждут никакого результата, потому что уже давно никто не видел никого на улицах. Летом постоянно можно встретить ночью нескольких иных, а осень и учебный год очистили улицы. Стерн Хейз может сколько угодно говорить, что иные должны бояться чистых истинных, но на деле иные сейчас боятся только не сдать зачеты в конце семестра.
– Теран? – Он удивленно вскидывает брови.
– Хейз, – фыркает она.
– Что ты делала в машине моего отца?
– Болтала с крестным. – Она закатывает глаза, огибает Рейва и идет вдоль по улице к своему дому.
Мэр Бовале Хейз – крестный Бэли Теран. Но они никогда не были особенно близки.
– Здравствуй, сын. – На губах отца широкая открытая улыбка, а Рейв удивляется, почему с клыков не капает яд. Отец высокий, крупный, по‐деловому привлекательный. Это у него не отнять.
– Здравствуй.
– Прогуляемся? Хотел выйти в океан. – Он кивает в сторону побережья, и Рейв пожимает плечами.
– Там парни хотели выйти на охоту…
– Тсс, потише, не кричи так, – улыбается отец.
– К чему все это? – Кажется, впервые за долгие годы Рейв спрашивает о чем‐то действительно важном.
– Мы уже обсуждали столько раз…
– Нет, не то. К чему этот фарс? Зачем нам скрываться?
– Ну, ты же знаешь…
– Не знаю.
Лицо Стерна каменеет, будто он заметил неисправность в механизме, который никогда не подводил.
– Рейв, кто‐то вкладывает тебе в голову неправильные вопросы?
– Нет. – И вот тут проще не продолжать расспросы. Ответа не будет, по крайней мере искреннего.
– Так как насчет выйти в океан? – На лице Стерна появляется улыбка, настолько искусственная, что это даже смешно.
Рейв кивает и закрывается. Мимолетная вспышка жажды правды проходит, и можно снова делать вид, что все нормально. Иррациональный страх, что отец сделает действительно больно, привитый с детства, не дает нарушать установленные правила. В Траминере это называется воспитание.
– Я не одет.
Стерн тоже не одет. Он в белых брюках и белой рубашке, на плечах завязан белый свитер. Похож на прилежного студента, а не на политика.
– Ты в спортивном костюме, это вполне подходящая одежда. – И отец не слушает больше Рейва, идет по улице небрежной походкой, засунув руки в карманы. Делать нечего.
В прогулках на яхте нет ничего необычного. Поместье Хейзов стоит на берегу живописной бухты, и все, кому посчастливилось там жить, обожают яхтинг. Рейв и Стерн Хейзы были одними из тех, кто в пять утра спускался с утеса в яхт-клуб, выпивал по бодрящему зеленому коктейлю, улыбался друг другу и шел встречать рассвет. Это почти всегда было очередное хорошее воспоминание в копилку, и все кругом так делали. Прето и его отец тоже были членами яхт-клуба. Как и Хардины. И Бланы. Спускаться с утеса в пять утра, чтобы взять яхту и выйти в бухту, было чем‐то вроде хорошего тона.
Они молчат практически всю дорогу. Отец интересуется делами в учебе, морщится при упоминании отработки, ухмыляется, когда Рейв сообщает, что Шеннен Блан заинтересована в помолвке.
– А ты?
– Мне без разницы. Она обещала сообщить о своем выборе, но пока молчит. Я не тороплю.
Ну конечно! Он только теперь понимает, что и вовсе забыл о Шеннен Блан и ее обещании подойти и узнать, что он решил, она же так и не подошла. Когда вообще это было? До поцелуя или после? По правилам он должен был опередить Шеннен и предложить женитьбу сам, не дожидаясь от нее новой инициативы. Должно быть, она ждет, пока он тут решает проблемы Брайт Масон. Чертов поцелуй стал именем собственным, обозначив целое исключительное событие, и в голове всегда нарочито выделялся с большой буквы. Курсивом. Подчеркнуто. Поцелуй.
– Поторопи, – сухо советует отец. Они останавливаются перед причалом и смотрят на ровный ряд белых лодчонок с парусами, даже яхтами язык не поворачивается их назвать. – Эти шлюпки – всё, что предлагает Академия? – усмехается отец. – Идем.
Рейву кажется, что его в спину подталкивает чья‐то рука. Они спускаются на борт, садятся друг напротив друга, смотрят друг другу в глаза, будто оба знают, что будет дальше.
– Отец? – медленно настороженно тянет Рейв.
Щелк. На его руках смыкаются серебряные браслеты. Парус складывается и падает. Лодка трогается с места безо всяких посторонних вмешательств. С каких пор отец так умеет?
– А это зачем? – Рейв чувствует, что заблокированная магия сделала его совершенно беспомощным. Никогда бы Рейв не подумал, что человек может себя так чувствовать, когда лишен сил. Он просто шутит? Сейчас посмеется и скажет, что это новые образцы браслетов для заключенных?
– Чтобы не создавать никому лишних проблем, – тянет Стерн. Он упирается локтями в колени, переплетает пальцы, склоняет голову набок.
Сердце Рейва бешено бьется, будто перед ним мифический кракен, а не родной отец. Папа. Папочка. Папуля – звучит в голове издевательским тоном.
– Позволь перед актом экзекуции, – начинает Рейв, чувствуя, как язык прилипает к небу, – задать один вопрос.
Отец медленно кивает.
– Бэли Теран?
Стерн смеется и качает головой.
– Ты так глуп, Рейв, что мне даже стыдно, ведь передо мной плоть от плоти моей, а не безродный щенок. – Кажется, у отца тоже пересохло во рту, потому что голос скрипит, как наждак.
Страх становится липким, мерзким. И обреченным, что самое страшное. Потому что Рейв очень четко осознаёт: ничего он с этим не поделает. Чего бояться, если выхода нет? Он уже на лодке, уже далеко от берега. Уже лишен магии.
Щелк. Парус, лежащий на дне лодки, ссыхается и осыпается трухой, будто от воздействия невидимого пламени. Как интересно.
– Ты меня разочаровал, – спокойно сообщает отец.
Рейву впервые становится страшно во время разговора с ним. Кажется, что всю жизнь Рейв все делал правильно, так, как было предначертано Стерном Хейзом, и вот теперь оступился.
– Понятно, – кивает Рейв, мысленно выкалывая глаза Бэли Теран.
– Почему ты не пришел ко мне сразу?
– О чем ты? – А вот это уже интересно. Может, дело не в сплетнях?
– Почему не пришел и не сказал: «Отец, девчонка обманом связала нас чарами Фиама. Я просто не знаю, как избавиться от этого, ведь я настолько туп, что позволил ей это!»
Вот оно что… Рейв молчит и даже улыбается. Он должен был догадаться, что новость не останется секретом для мэра Бовале, хитрейшего человека из всех известных Рейву. Наверняка такие штуки не проходят бесследно. Глупо было даже надеяться на это.
– Или никакого обмана не было? – продолжает отец. – Ты, быть может, сам этого хотел?
– Отец…
– Мол-чать! – Удар прилетает практически сразу. Обжигает щеку, отдается болью в затылке. – Как вы вообще провернули такое без проводника, а? Как вас не сожгло к чертям вместе с библиотекой, так, кажется? Библиотека? В ней ты теперь убираешься, как поганая прислуга?
Все тело простреливает так, что Рейв слепнет и чувствует, как заложило на се