– У тебя невеста…
– Пока нет.
– Но будет скоро, так? Когда?
– Предположительно на балу. Но я…
– Ты готов все испортить сейчас? Отдать себя на растерзание… ради чего? Ты же сам говорил, что мы должны держаться…
– Не получилось, ясно? Кого ты обманываешь? Уже не получилось! Я не собираюсь это игнорировать. Дальше я играю, только учитывая эти вводные.
– И чего ты хочешь? Ты болен, тебе нужно лекарство… И вообще, ты что задумал, хеппи-энд для нас? – Она хочет рассмеяться, потому что неожиданно чувствует острую, жгучую боль. Она понимает, что он может сколько угодно обещать, но это будут только слова, над которыми властвуют совсем другие люди.
Брайт до смерти необходимо сделать все еще хуже. Просто из юношеского максимализма и вредности. Чтобы уйти со скандалом, как раньше. Чувствовать ненависть, а не притворяться. Хочется наговорить гадостей, колкостей, потом еще и язык показать для верности. Сказать, что это все ничего не значит, первой, до того как это сделает Рейв. Он пристально ее изучает, параллельно ища какие‐то варианты, хоть один чертов выход. Просто хватит и пяти процентов на надежду.
– Я пока не могу ответить…
Он хватается за обрывки мыслей, и они все никак не складываются в один карман.
…Она иная, и то, что между вами, невозможно…
…Вы же ненавидите друг друга…
…То, что ты чувствуешь, – только желание получить запретное…
…Это все чары Фиама…
…Но это не делает происходящее ненастоящим…
…Будущего нет…
…Она так чертовски красива…
…Ей больно, она все это говорит от боли, она просто не верит в нас…
…Нас – нет…
…Ты ее погубишь…
…Она погубит тебя…
…Просто спаси ее, не проси большего…
– …Я просто постараюсь, чтобы ты вышла из этого живой. Ты хочешь, чтобы я держался подальше? – Он ждет и надеется на «нет».
– Но мы… разве все не станет только хуже и сложнее?
– Не знаю.
– Будущего нет.
– Нет.
– Мы друг друга погубим.
– Однозначно.
– Невеста…
– Да.
Это может разрушить чары… «Но хочу ли я, чтобы они рушились?»
– Давай больше ничего друг другу не обещать? Мы, кажется, не преуспели ни в ненависти друг к другу, ни в безразличии.
– Тогда что это? – Он горько усмехается, склоняет набок голову и следит за слезинкой, сорвавшейся из глаза Брайт, скатившейся по виску на подушку. Он хочет, как обычно, себя остановить, а потом наклоняется и целует ее висок, чувствуя соль на губах. И этот жест кажется правильным и до жути запретным.
– Отличный секс… бывает же, что двое друг другу хорошо подходят в постели? – Она весело улыбается.
– Тогда имеет смысл сбежать. – Рейв перекатывается на спину, переплетает пальцы с пальцами Брайт и закрывает глаза. – Туда, где будут только еда и постель. И проблема решится сама собой. Можно вечно… вечно… вечно, – на каждое слово он целует ее макушку, – заниматься сексом и ни о чем не думать, раз уж мы так удачно в этом вопросе совпали.
– Сбежать… тебе ни к чему терять будущее в Траминере…
– …Я мечтаю потерять будущее в Траминере, – тихо говорит он. – Моя заветная мечта… добиться чего‐то. Стать первоклассным специалистом и…
– Тогда эта Академия тебе точно не поможет.
– Именно. Я больше всего на свете хочу уехать.
– Но тебе не дадут.
– Нет.
– И ты все равно стараешься.
– Да. Просто чтобы не опускать руки и хоть за что‐то держаться. Я не хочу отдаться потоку и расслабиться, я боюсь, что это меня погубит, как и многих других. Каждому нужна в жизни цель, и если дают более простую и достижимую… это тоже своего рода лишение выбора. Стать достойным сыном Ордена – просто.
После этих слов Брайт долго изучает лицо Рейва с таким выражением, будто впервые его ясно видит. А потом касается его ладоней и рассматривает их.
– Люблю твои руки…
– Почему? – Он посмеивается, с интересом наблюдая за тем, как Брайт сначала обводит каждый его шрам, а потом целует мякоть, запястье, пальцы.
– Они такие… настоящие, что ли. Руки обычного человека, который любит работать.
– А отец говорит, это руки плебея. Мама переживает, что по ним можно решить, будто я не чистый истинный, и вечно присылает мне заживляющие мази, этой дряни полные ящики.
Он в свою очередь перехватывает ладони Брайт и тоже целует ее пальцы.
– А твои совсем не такие, лентяйка.
– Ну, я просто талантливее и умелее тебя, – хохочет она. – Я с лунным ножом всю жизнь обращаюсь, а ты только…
Он не дает ей договорить гадость, а она не сопротивляется, признавая поражение.
Брайт уходит час спустя, оставив спящего Рейва, обнимающего подушку. Ей очень-очень хорошо, но до чертиков горько, потому что она уже знает, что начнет скучать, как только спрыгнет с подоконника.
Не ненависть. Не безразличие. Не слово на букву «л».
Глава тридцать третьяБал
БАЛ
Танцевальный вечер.
Когда Рейв в чем‐то сомневался или чего‐то не знал, он шел в библиотеку Академии. Там можно было найти ответ на действительно любой вопрос, поскольку обширнейшее собрание словарей, справочников и научных трудов соседствовало с подшивками журналов, любовных романов и самых изощренных руководств к действию по всему подряд.
Когда у Рейва возник вполне очевидный, хоть и запоздалый вопрос, как же работают эти чары Фиама, он даже дернулся в сторону библиотеки, а потом кивнул собственной глупости. Библиотека сгорела. И книжка про чары Фиама горела самой первой. И были все основания, что он чего‐то недопонял в этой теме.
– Слушай, у отца этой книги тоже нет. – Листан лениво откидывает записку, присланную мистером Прето. – Осталась только ритуальная доска, которая к корке прибита. Ну и текст с инструкцией. Мне кажется, что ни в одном доме Траминера нет самой тиражированной и священной книги, хохма.
– И что в инструкции?
– Ну, ты и сам знаешь. Возьмитесь за руки, коснитесь книги, смешайте кровь.
Рейв кивает и поворачивается к зеркалу, чтобы продолжить завязывать непослушный шейный платок. И правда, все вышеперечисленное он и сам прекрасно знал, увы. Рейв изучает свое отражение, заправляет волосы за уши, а потом взгляд сам перемещается на кровать. Прето развалился по покрывалу, будто это его личное спальное место, и от этого становится несколько неприятно. Рейв все чаще замирает как истукан перед привычным предметом мебели, молча смотрит, потом продолжает заниматься своими делами, и это странно. Никогда он не думал о девчонке, покинувшей его спальню, дольше трех-четырех минут. Максимум – четверть часа! А тут просто ступор из‐за кровати, на которой все случилось.
Но пугало Рейва, конечно, не это. А то, что по ту сторону опять стало пусто! Так же, как в выходные, после их морской прогулки, тишина в эфире. И главное – он проверял, работает. Он чувствовал эти ее уколы в сердце, которые она назвала экстрасистолией. Но после безумной ночи в этой самой спальне не стало и уколов.
Минувшим вечером, проверки ради, Рейв не выпил сразу лекарство и дал себе три минуты наедине с болью – тут же примчалась записка. Бумажная птичка-оригами влетела прямо в окно: «Или выпей лекарство, или отзовись, если в беде». Она его чувствовала! А он ее – нет. Логично предположить, что он просто влюбился безответно, но все окончательно запуталось, когда той же ночью вдруг ощутил невероятную эйфорию, ни с чем не сравнимую. И знакомую по ночи в лодке – Брайт обратилась птицей.
Сейчас, в совершенном спокойствии, без серебряных браслетов или ослепляющего возбуждения, Рейв в полной мере ощутил, что это за чувство, когда сирена оказывается в своей стихии. Возникла просто маниакальная мысль, что Брайт прилетит. Рейв проторчал больше часа у окна, высматривая ее в небе, а потом еще час сидел, пил кофе и пытался найти хоть что‐то про чары Фиама. Он был уверен, что их снимает влюбленность! Но из‐за чего связь может стать такой половинчатой? И почему то, что с ним происходит, – это не любовь, и что это вообще тогда может быть?
– О чем задумался? – мурлычет Листан.
Он включил приемник и теперь водит в воздухе носком туфли, иногда подпевает исполнителю. Впускать в свою комнату этого варвара было плохой идеей. Как минимум он вечно заваливается на кровать в обуви, как максимум – лезет в ящики комода, а потом и в душу. Но сегодня день бала, и даже в доме старост все невероятно перевозбуждены сборами. Парни игнорировали это событие и делали вид, что такие глупости их вовсе не интересуют, а в итоге оказались совершенно не готовы. Якоб неожиданно разросся в плечах за лето и не вошел ни в одну парадную рубашку, к тому же скрывал, с кем именно пойдет, и выглядел слишком напряженным. Фандер утверждал, что никуда не собирается, но ему всякий раз напоминали, что он староста и это его обязанность. Листан давно готов и всем надоедает, однако все знают, что это у него нервное. А Рейв никак не мог забыть про чары Фиама.
– Эй, Рейв. Чего завис? О невесте мечтаешь? – просто добивает он.
Рейв хочет сказать «Да!», но почему‐то чувствует себя изменщиком и молчит. Не думает он о невесте, ей нечего делать в его голове. А ту, что там, не выцарапать, даже если размозжить голову об пол.
– Ты стал каким‐то странным… И твой отец ведет себя странно… – Прето облокачивается на кровать и щурится.
Рейв смотрит ему в глаза через отражение, долго и пристально, так что может дать руку на отсечение: щеки друга покрывает румянец. Потом медленно качает головой.
– Нет, тебе показалось. Просто выпускной год. Всем пора стать серьезнее.
– Тебе‐то это зачем? Неужели пойдешь препарировать мозги? – Листан смеется, но как‐то наигранно.
– Почему нет?
– Но как же…
– Листан, пока делают лекарство, может пройти много лет, верно? Без него ничего не будет, мы все это знаем. Становиться очередным бездельником на аристократических костях я не намерен.