Кораблева. Чай обязательно должен быть…
Изольд. Вы, значит, тоже лишены помощи со стороны. Как же вы обходились? Столовались у приятельницы? Своеобразный способ кооперации усилий по выживанию…
Кораблева. Мы обедали в столовой Дома ученых…
Изольд. Дом ученых? Это что же одни ученые сидят вокруг?
Кораблева. Бывают и ученые.
Изольд(ироничен). Ну, тогда конечно… можно не волноваться о запасах провизии… А я вот сел на углу… за столик, взял пирожков… в «Русском Бистро». Один съел, вижу – встала передо мной старушенция и в рот смотрит… Отдал ей эти пирожки… Видно, ее в Доме ученых не кормят…
Кораблева. Не знаю, что вам ответить на это…
Изольд. Нет, с учеными я бы отобедал… пожалуй… Или неученых туда не пускают?
Кораблева. Меня водила туда приятельница, доктор наук. Там большие скидки для ученых… Она училась у моего мужа. Она тоже философ…
Изольд. Женщина-философ? Не одобряю. Если уж наказала тебя природа мужским умом – спрячь его и никому не показывай. У меня была эдакая… знаете, вместо того, чтобы готовить, она все время готовилась: к докладу, к выступлению. (Достает пакет.) Где это она?
Кораблева. Пожалуйста, не надо… этого, не надо… Уберите пожалуйста…
Изольд(все более едко). Отчего же? Вы описали биографию мужа и даже издали ее. А это моя биография, и она ничуть не хуже его! Вот – Виктория! Жил с ней немного, с сорок девятого по пятидесятый год. Пожалуйста. Мне, знаете ли, тоже есть чем гордиться. Смотрите, какие были красавицы! Чего эта стоит зубатка! (Заплакал.) Простите, стал сентиментален: это чертово товарищество… понимаете ли, покоя не дает… все время один теперь…
Кораблева. Мне кажется, вы все время разыгрываете передо мной какую-то роль. Изольд Тимофеевич, мне кажется, вы совсем не такой. Зачем мне знать о ваших женах, или кто там у вас был?
Изольд. Я внимательно читал ваши воспоминания. Милочка… вы хоть понимаете, о каких людях вы осмелились написать так возвышенно? Я ведь как раз один из тех, против кого такие, как вы и ваш муж, так непримиримо выступали. Тимофей Кукин, выпечка и сдоба. Папочку вешали вниз головой – требовали золота. За что его мучили? За то, что он хорошо выпекал сдобу для вас… для голодных философов… Я был единственный сын… Отрочество с мамой… Она была близка к искусству, брала уроки пения. Я обладал феноменальной красоты голосом… Но пришло время, и меня тоже повесили! За то, что я не был похож на них. Не хотел быть в этой ободранной стае… не хотел в их банду… потому что я не умею бить… я никогда никого не бил… Это было под городом Чернигов. Мы имели неосторожность с мамой поехать к бабушке в Чернигов. Известное дело: приехал столичный мальчик… с нежным лицом… Не помню, чем я еще вызывал тогда такую ненависть… Кажется каблуками или бантом вместо пионерского галстука. Быстренько повесили меня, ненадолго, ради шутки… но я упал… Посмеялись надо мной, пописали по очереди на голову и ушли. А я лежал… припав к родной земле… и мне не хотелось вставать… С тех пор я расстался с мечтой петь в опере… Горловые связки повредили, собаки! Если бы я знал, что проживу так долго, я бы, наверно, тоже бы стал ученым. Но с тех пор я понял, что здесь, в этой бандитской стране, жизнь одинокого человека, который… не хочет жить в стае… может оборваться в любой момент. Поэтому я спешил. Я боялся не воспользоваться такой удачей. Меня действительно любили женщины… Я брал их… знаете, чем? Я хотел оставить как можно больше Кукиных… маленьких, голосистых Кукиных… Везде, где я был, должен был появиться Кукин…
Молчание.
Ваши воспоминания не произвели на меня должного впечатления. У вас была, как вы пишете, бурная молодость… интересная жизнь….
Кораблева. Не знаю, какое значение вы вкладываете в слово «бурный»… У меня была прекрасная жизнь!
Изольд. Дом, понимаете ли, ученых. Настоящие ученые горят на кострах, а не едят по талонам… которые им дают из жалости. Мы встретились с вами, так сказать, у гробового входа. И у вас, и у меня ничего нет, кроме этого мальчика… Но он останется со мной.
Кораблева. Последние годы я почувствовала страшную пустоту вокруг себя… Вы знаете… перестал звонить телефон… Я испугалась – стало казаться, что все гибнет… что все было впустую, все пошло прахом! И вдруг появился этот мальчик…
Молчание.
Скорее всего, я устала от одиночества… и позволила себе эту слабость. Вы не поймете меня…
Молчание.
Изольд. Ну конечно! Я ведь не закусываю в Доме ученых!
Молчание.
Кораблева. Вы сказали… у вас есть дети…
Изольд. Больше десяти… Внуков и правнуков невозможно сосчитать.
Кораблева. Почему же они не заботятся о вас?
Изольд. Вот они только и ждут моей смерти! Ждут, чтобы накинуться на наследство и растащить его по углам! Квартира их просто сводит с ума… эта анфилада, будь она проклята!
Кораблева. Это не так!
Изольд. Это так! Они ходят кругами… они узнают друг у друга, жив ли я! Понимаете? Каждый пришел и предложил… съехаться… разъехаться… Зачем, говорят, тебе так много места? Я еще жив, – говорю, – дети!
Кораблева. Вы ошибаетесь! Есть среди них и порядочные люди!
Изольд. Они все порядочные! Они все… достойные люди. Кое-кто сейчас совершает стремительную карьеру. Они порядочные, замечательные люди. Но ан-фи-ла-да с окнами на Москва-реку! Все вокруг богатеют в такие сроки, от которых мутнеет рассудок! Что же, думаете, им не хочется вмиг получить анфиладу? Как просто: вынес старика ногами вперед – и получай ключи…
Кораблева. Зачем вы обрекаете себя на такое одиночество? Вам надо помириться с ними.
Изольд. Нет, после визита к вам я принял решение оставить квартиру этому мальчику. Я колебался, а теперь совершенно убежден: я должен это сделать. Он мне не врал… не притворялся любящим сыном. Скажу честно: он не вызывает у меня неприятного чувства. Пусть живет, не ходит больше в стоптанной обуви, в одних и тех же брюках… Пусть купит себе хорошую зимнюю шапку… путешествует, выбирает женщин… независимо от их цены. Пусть он живет!
Кораблева. Его заставили обстоятельства… бедность… Все, что сейчас творится вокруг, – располагает… Неужели вас не ужасает, что он приходил к вам, заранее подсчитывая в уме, сколько вы ему оставите?
Изольд. Это он к вам так приходил!
Кораблева. Мне хотелось быть ему… матерью!
Изольд. Только ли матерью? – шалунья вы моя!
Кораблева. Вы больны… вы очень несчастны… душа ваша разъедена кислотой.
Изольд. Какая образность! Какой стиль! «Разъедена кислотой»… Он приходил ко мне не за деньгами. У меня лучшая коллекция грамзаписей в стране… Я собрал все величайшие голоса, когда-либо звучавшие в мире. Мы слушали, мы разбирали великие арии!
Кораблева. Он у меня просиживал часами – читал рукописи, редкие книги. Он приходил иногда утром, когда я его не ждала, чтобы дочитать… Он спрашивал меня о том, чего не знал… чему его не учили. Они ничего не знают. Они с другой планеты!
Изольд. Великолепно!
Кораблева. Им не интересно, как мы жили, что мы чувствовали!
Изольд. Плевать им на это! Великолепно!
Кораблева. Я ему заплачу сегодня. Я справлюсь и без него со своим бытом. Я найду, кого попросить купить лекарства. У меня давно было готово завещание…
Изольд. Духовное?
Кораблева. Не иронизируйте. Да! Да! Да! Мне наплевать, как меня накормят завтра, и как меня похоронят, мне тоже наплевать! Если бы у меня были дети, разве я осмелилась бы их оттолкнуть! Мне вас жалко! Мне страшно за вас!
Изольд. Жалко? Нет… вам не дано почувствовать жалость! Сколько красивых слов вы произнесли, а еды до сих пор не принесли. Я ведь не был в Доме ученых! Перед вами тяжело больной, голодный человек! А вы все о душе и о душе! Я голодный!
Звонок входной двери.
Это он?
Кораблева. По всей вероятности.
Изольд. Давайте… я выйду… открою…
Кораблева. Вы здесь гость.
Выходит. Появляется Григорий. На плече знакомая нам сумка. Что-то в нем изменилось за эти две недели. Новый костюм. Опрятен.
Изольд. Здравствуй, мой милый!
Григорий(издалека). Ну как вы, Изольд Тимофеевич?
Изольд. Здравствуй!
Григорий. Куда бы сумочку поставить? Дурак – на дно положил пакет с молоком… (Некоторое время роется в сумке.) Слава богу… не потек…
Изольд подошел к нему и неожиданно уткнул голову ему в плечо. Затрясся, потом, затих. Вошла Кораблева.
Что вы, Изольд Тимофеевич?
Изольд. Я хотел с достоинством так встретить… эдак… Прости, друг.
Григорий. Не надо волноваться так.
Изольд. Да-да. Конечно…
Григорий. Успокойтесь. (Пауза.) Ну-ну… давайте… успокойтесь.
Изольд закивал, отошел. Достал платок.
Как здоровье, Изольд Тимофеевич?
Изольд. Славно. Встретил утром таракана. Герой такой! Выжил после твоей газовой атаки. Знаешь, я обрадовался. Такой усатый черт! Знаешь, чудо как хорош вчера был Ленский!
Григорий. Слушали Чайковского?
Изольд. Рыдал! Рыдал! Как начал он… (Поет.) «Паду ли я стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?..»
Молчание.
А мы тут тебя ждали… вдвоем, коротали время…
Григорий. Спасибо.
Изольд. Во-от. (Пауза.) Остались мы теперь вдвоем с Жанной Владимировной.
Молчание.
Кораблева. Изольд Тимофеевич, я поставила вам чаю.
Изольд. Благодарю вас.
Кораблева. Отыскалась пачка пельменей….
Изольд. Буду бесконечно признателен.
Григорий. Я принес… там в сумке… Сейчас я передохну только и по старой памяти быстренько…