— Не врёт. — Он растерянно огляделся. — Но это не по моей части, займусь дамами.
Следить за тем, как он осматривает тела, я не стал и зажмурился, сосредоточился на биении скованного моей волей проклятия. Оно жгло и рвало, а я не переставал пропускать через него небесную силу и слой за слоем снимал всё наносное, будто чистил ядовитую призрачную луковицу. Было паршиво и становилось только хуже, но я не позволял зловредным чарам врастать в меня и попутно обрывал все протянувшиеся к Беляне ниточки. Ещё выискивал ошмётки воли заклинателя, собирал их в единое целое и постепенно перекраивал проклятие, сохраняя неизменной его суть: просто создавал новые крючочки. Дёргался и сучил ногами по половицам, скрипел зубами и — не останавливался.
Проклятие было свежим, резким, ярким. Я готов был биться об заклад, что сотворили его не так давно, а значит, хозяин мог пожаловать в гостиницу решительно в любой момент. Он определённо был ещё жив, точнее — она.
Подумал так, и оказался прав. Вновь зашумели на первом этаже, и зловредные чары дёрнулись теперь уже не за окно, а куда-то вниз, но — слабо, слишком слабо. Подобного притяжения для задуманного мной хватить не могло, поскольку с эдаким напором совладал бы даже самый распоследний недоучка.
Ну же! Изменяйся!
Я мало что понимал в сотворении полноценных проклятий, толком не научился даже создавать высшую порчу, но попытался прыгнуть выше головы и взялся выворачивать алую пакость наизнанку, стремясь одновременно извратить её и оставить неизменной.
Кто-то истошно заголосил в коридоре, а следом в комнату ворвалась средних лет монахиня в чёрно-алом одеянии ордена Алаи Раскаявшейся. Её рдяные глаза метали молнии, а при виде застреленных сестёр тётка и вовсе едва не задохнулась от возмущения.
— Немыслимо! — воскликнула она, но ни на квартального, ни на выпивоху-врача этим никакого впечатления не произвела.
На меня так и подавно. Проклятие дрогнуло и нацелилось куда-то в сторону двери, я напрягся и заставил себя позабыть о боли, а миг спустя на пороге возникла старуха в балахоне чёрно-алой расцветки. Лицо её было испещрено морщинами, волосы всклокочены, в налитых кровью глазах горело безумие.
— Отдай! — ринулась она через порог с вытянутыми руками.
Скрюченные пальцы согнулись будто когти, чужая воля рванула из меня проклятие, и я не попытался удержать алую пакость, а вместо этого приказом ускорения швырнул прочь — прямиком в старуху!
Стремительный росчерк угодил в грудь монахини пушечным ядром, ту вышвырнуло в коридор, истошный визг оглушил и сразу оборвался, стоптанные башмаки вышибли короткую дробь и — тишина.
Сдохла ведьма!
Всё бы ничего, но самостоятельно залечить дыру в животе у меня не было ни единого шанса, а подвыпивший врач отнюдь не казался тем, кому по силам столь сложное медицинское вмешательство. Как бы сам себя не обманул…
Но зато никто теперь не обуздает проклятие и не натравит его на Беляну. Теперь все шансы на её стороне!
Я откинулся спиной на стену и хрипло выдохнул.
К слову, о проклятии… Вот пожрёт оно душу монахини, а что дальше?
Ответом стал испуганный визг. Ну всё, началось…
Ночь пришлось провести в больничной палате при казематах дворца правосудия, но никаких претензий к городским властям по этому поводу я не имел, поскольку подлечили меня по высшему разряду: не просто заштопали на скорую руку, но задействовали полноценное исцеление. И от самой дыры в животе ничего не осталось, и потроха в норму привели.
Даже позавтракал с аппетитом наутро, благо на тюремную пайку моя трапеза отнюдь не походила. Ещё и бульварный листок свежий принесли, а к нему печенье и полный кофейник. Когда попросил заменить его на чайничек, выполнили пожелание незамедлительно, да и заварили не солому напополам с сушёной морковью — напиток оказался в меру терпким и весьма ароматным.
Впрочем, оно и немудрено: кого бы по итогам предстоящего судебного разбирательства ни признали виновным в учинённом вчера смертоубийстве, стоимости моих акций с лихвой хватало, чтобы покрыть весь ущерб, отремонтировать гостиницу и оплатить лечение. Поэтому, как говорится, любой каприз за ваши деньги.
Я припомнил, в какую пакость переродилось пожравшее душу монахини проклятие, и невольно передёрнул плечами. Хорошо, что заранее за церковниками послали — если б пришлось самому с ним разбираться, мог бы и не сдюжить с дырой в животе!
Времени у меня было в избытке, взялся читать бульварный листок. Вновь наткнулся на сообщение о скором небесном приливе, а ещё газетчики задавались вопросом, почему до сих пор не объявили войну черноводским предателям или хотя бы не осадили Бирюзовую гавань. Мнения на сей счёт высказывались самые разные — одни толковали о поступившем из Тенезвёзда запрете на боевые действия, другие говорили о слабости городского ополчения и наёмных стрельцов.
Уделялось внимание и положению в бывших заморских владениях. Южноморские силы там были преимущественно разбиты, ничуть не лучше обстояли дела и у наших недавних соперников из Златогорска: все их земли перешли под руку владетеля Теночигара. Он же разгромил наёмников Альянса независимых экспортёров, чем вынудил Железногорский торговый дом пойти на союз с Первой пароходной компанией. На службу последней, к слову, перешла и Мёртвая пехота.
Я подумал-подумал и от греха подальше спрятал в карман свой нагрудный знак.
Куртку и штаны от крови худо-бедно отстирали, а вот рубаху пришлось выбросить, и по этому поводу вскоре после завтрака в палату наведался портной. Снял мерки, выслушал пожелания и пару часов спустя прислал подмастерье с новенькой сорочкой, оказавшейся мне впору.
— Вы не слушайте, будто мы только висельников обшиваем, — шепнул паренёк. — Это всё завистники воду мутят. Обращайтесь!
Он сунул картонный прямоугольник с адресом, я пообещал заглянуть. Ну а потом заявился клерк и пригласил меня на судебное разбирательство. Так и пошли вдвоём, без конвоя, что подарило надежду на лучший исход. Ну или это местные крючкотворы захотели проверить мои нервы: а ну как сорвусь в бега, дав им повод наложить руки на арестованные ценные бумаги?
Но — нет, бежать я не собирался и намеревался отбрёхиваться до конца. И на орден Алаи Раскаявшейся был безмерно зол, и не мог позволить себе остаться без гроша в кармане.
Но это всё так — это всё наносное, что ли. Лишь бы только не думать о Беляне. Где она и как, увидимся ли теперь вовсе…
В своих чувствах к ней я разобраться не мог, точнее даже — делать этого не хотел. И не из-за какого-то обмана с её стороны — и сам врун каких поискать! — просто от одной только мысли о подруге стягивало узлом кишки.
Обворожила ведьма! Очаровала!
Так что — не думать. Не вспоминать. Отложить в долгий ящик. Вернуться к этому тогда, когда появится возможность хоть на что-то повлиять, дабы не рвать себе в пустом сожалении душу.
Рвать я собирался противную сторону — аж знакомая улыбка уголки губ растянула, но вот так сразу кинуться в бой не вышло: перед дверьми зала судебных заседаний меня дожидался назначенный городом защитник. Хватало там и всякой непонятной публики, поэтому молодой человек в чёрной накидке и нелепом парике сразу потянул в сторонку.
— Надо согласовать линию поведения! — пояснил он клерку.
Тот указал на часы.
— У вас четверть часа.
Защитник отмахнулся и спросил:
— Как собираетесь представить случившееся?
— На меня напали, я их убил. Имел же право, так?
Молодой человек на миг задумался, затем кивнул.
— Идеально! Главное, не перебивайте меня во время заседания! И вообще, если будет что добавить, лучше сначала шепните на ухо. — И он сразу встрепенулся. — Да! А что насчёт пятой жертвы?
— Пятой? — Я недоумённо нахмурился. — Старая ведьма угробила себя сама! Свидетели подтвердят, что она не совладала с вырванным из меня проклятием!
— Только не «старая ведьма», а «сестра ордена Алаи Раскаявшейся», — поправил меня защитник. — Что ж, такая трактовка событий имеет право на существование, но наши оппоненты непременно заявят, что тайнознатцу вашей специализации ничего не стоило изменить чары!
Я покачал головой.
— Мне присвоили ранг полевого лекаря первого класса — куда такому совладать с проклятием! Да и аспект у него другой был. Даже толком защититься от него не сумел.
Молодой человек поглядел в ответ с некоторым сомнением, затем кивнул:
— Хорошо! — И начал гонять меня по другим обстоятельствам случившегося.
Минут пять мы общались, а потом я приметил чёрно-алые одеяния, и указал на явившихся на заседание монахинь, которых сопровождал крючкотвор постарше моего защитника. От одного только вида его напыщенной физиономии едва изжога не началась.
— На представителя они не поскупились, — отметил молодой человек и заторопился: — Идёмте же, идёмте!
Я придержал его за руку и спросил:
— Кто тебе платит?
Ответом стала широченная улыбка.
— В этом конкретном случае всё просто: счёт оплатит проигравший!
Меня такой ответ всецело устроил. Проигрывать я не собирался.
В дурацких париках оказались и судья, и его помощники, и даже писарь. Из нормальных людей — только охранники, да ещё немногочисленная публика, какого-то чёрта заинтересовавшаяся вчерашним происшествием в заштатной гостинице.
— Рассмотрение дела «Орден Алаи Раскаявшейся против аколита Лучезара Серого» объявляю открытым! — выдал судья, и тотчас поднялся представитель моих оппонентов.
— Настаиваю на формулировке «Город против аколита Лучезара Серого»! — с важным видом изрёк он.
Судья поглядел на секретаря судебного заседания и распорядился:
— Внеси пожелание в протокол.
Судя по довольной улыбке моего защитника и кислой мине представлявшего монахинь крючкотвора, его попросту послали, но я раньше времени расслабляться не стал и оказался совершенно прав, поскольку дальше меня привели к присяге и обязали изложить обстоятельства дела по существу, что оказалось не так-то и просто.