— Не надо! — взмолился Неряха. — За что? Я их ещё не нашёл!
На сей раз я врезал ему много сильнее и жёстче. Кому другому побоялся бы ливер повредить, но эту погань было не жалко.
Как оказалось — не мне одному. По крайней мере, привлечённый шумом подручный квартального ушёл сразу, как только разглядел, из кого именно выбивают дух.
— Рассказывай и поживёшь ещё!
— Ветрояр тоже того босяка искал… — сдавленно выдавил Неряха, не в силах разогнуться. — Но давно дело было…
Пройдоха вдруг нырнул вперёд, и я бы точно упустил его, если б не ожидал чего-то подобного, а так сбил на землю подножкой. Неряха шустро сжался, прикрыв руками голову, а когда удара не последовало, настороженно глянул на меня и пояснил:
— Тогда-то и пошёл слушок, что ежели кто ещё тем босяком интересоваться станет, особливо если молодой и светловолосый, Ветрояр за весточку пару червонцев отвалит. А я в долгах как в шелках — не устоял перед соблазном. Прости, а? Я ж не со зла!
— Царь небесный простит! — отрезал я и задал новый вопрос: — С какой стати он такие деньги платить готов?
Неряха от удивления даже голову закрывать перестал.
— Так отобьёт же! Тот светловолосый — босяк из Черноводска, за его голову там полсотни целковых дают!
Всего полсотни? Я едва не сплюнул от презрения.
— Откуда знаешь?
— На северной пристани человечек есть, ежели кто из Черноводска в бега ударяется, ему весточку присылают. Приметы, повадки, живым ловить или головы достаточно…
— Зовут как?
— Большим Папой кличут. Он вечно в «Старой вобле» штаны просиживает.
Я кивнул.
— А Ветрояр этот где обретается?
— На Северной стороне. Там на окраине его так сразу не сыскать, могу показать.
— Показать? — улыбнулся я. — Получается, язык тебе не нужен?
Но стоило только податься к Неряхе с ножом, и тот мигом бросил валять дурака, зачастил:
— Постоялый двор у них на Диком поле! Всякий сброд у себя привечают, которому в приличные места ходу нет. Фургонщиков и балаганщиков пускают, вообще никому не отказывают! А Ветрояр ещё и в городе дела ведёт. Воров ловит, краденое возвращает и то ли деньги в рост даёт, то ли долги собирает. Точно не знаю!
Я вновь выпрямился и спросил:
— Закадыка кто у него?
— Людомир какой-то.
— Видел его? Выглядит как?
Неряха замотал головой.
— Не видел. Он на Северной стороне дела ведёт, к нам не суётся.
— Молодой, старый?
— Не знаю, а врать не стану… — Пройдоха заискивающе улыбнулся и вдруг округлил глаза. — Да! Слышал, иногда Ветрояр с щеглом каким-то дела обстряпывает, только Людомир это или нет, не скажу.
— Живи! — бросил я и отступил на шаг назад, но сразу остановился. — Ветрояр тобой недоволен будет — подумай, стоит ли ему глаза мозолить.
И больше уже задерживаться не стал, поспешил прочь. Может, и стоило бы пройдоху прирезать по-тихому, да только Пламен о моём интересе к босякам из Гнилого дома уже осведомлён, а ничего нового ему Неряха рассказать не сможет. Теперь главное никого за собой в «Небесную жемчужину» не привести…
И я возвращаться в гостиницу не стал, сделал вид, будто заплутал, и покрутился по округе, а после зашёл перекусить в семейную харчевню, где не только утолил аппетит, но и выяснил, что неподалёку есть остановка дилижансов, откуда можно уехать на речную пристань. Туда свои стопы и направил.
Вопреки моим предположениям, Большой Папа оказался не каким-нибудь коротышкой-заморышем, а здоровенным толстяком, под которым прогибалась и трещала добротная лавка. Отыскал я его в «Старой вобле» — то ли пивной, в задних комнатах которой можно было перекинуться в картишки, то ли в притоне, пивной прикидывавшимся. Располагался он в глухом переулочке, не справился бы заранее у портовых работяг — непременно мимо прошёл.
На входе скучали два бугая, но мой вид их всецело удовлетворил, цепляться не стали. Буфетчик тоже с первого взгляда определил, какого я поля ягода, и предложил заморского светлого эля.
— Валяй! — разрешил я, заплатил за кружку пива, оказавшегося куда приличней той гадости, что наливали в подвальчике Жихаря, и двинулся прямиком к восседавшему за угловым столом толстяку. Сел напротив, улыбнулся. — Чёкак?
Большой Папа покачал головой.
— Не ломай язык, — попросил он и приложился к полупустой кружке пива. — Чего хотел?
Мой собеседник был не просто толстым, а прямо-таки жирным. Глаза заплыли, щёки обвисли, пальцы больше напоминали варёные сардельки. Потом от него разило немилосердно.
Я хлебнул эля и сказал:
— Денег — чего ещё? Будто к тебе за другим приходят.
— В долг не даю.
— Зато даёшь наводки.
Толстяк фыркнул.
— Не боишься замарать рук, да?
Я проследил за его взглядом, приметил на лацкане не до конца отстиравшееся бурое пятно и пожал плечами.
— Меня оправдали.
Развивать эту тему Большой Папа не посчитал нужным, под жалобный скрип лавки он уселся поудобней и спросил о другом:
— Неужто все денежки подчистую спустил? Обычно из-за моря с карманами, полными золота, возвращаются.
— Обычно и за билеты на пароход три цены не ломят, — поморщился я совершенно искренне и хлопнул ладонью по столу. — К делу! Как у вас тут всё устроено?
Интересоваться тем, откуда я вообще о нём узнал, Большой Папа не стал и сразу перешёл к делу:
— Получаешь наводку, исполняешь и возвращаешься. Если деньги сразу, то даю половину. Если готов подождать, то получишь четыре пятых, но расходы на доставку головы заказчику, алхимический состав и тару в этом случае за тобой.
Я покивал, затем вновь отпил эля.
— Срубить хочешь много и быстро? — уточнил толстяк. — Учти: денежных заказов сейчас не густо. — Он усмехнулся. — Особенно из Черноводска.
— Товары оттуда-туда вообще не идут? — поинтересовался я.
— Да почему не идут? Высокореченские торгаши и черноводский епископ уже подсуетились. — Толстяк перестал улыбаться. — Просто одно дело ухаря беглого на тот свет спровадить и совсем другое за что-то действительно серьёзное взяться. Говорю сразу: с таким я и раньше не связывался, а теперь и вовсе ни под каким соусом не возьмусь.
Большой Папа то ли принял меня за шпика, то ли решил подстраховаться, но куда подальше не послал, а это было главное.
— Меня старые заказы интересуют. Совсем старые. Как бы они не протухли уже. Не просветишь?
Толстяк покачал головой.
— Я тут сижу не для того, чтобы досужее любопытство удовлетворять.
— Найду кого — через тебя вверх по реке отправлю.
— Это само собой. Но я тебя не знаю. Могу пару свежих наводок дать, а хочешь что-то сверх этого узнать — раскошеливайся. Возьму недорого — по целковому за имя.
Досадливая гримаса вышла у меня натуральней некуда, но торговаться не стал и выложил перед собой золотую пятёрку.
— Пять имён!
— Пять имён! — подтвердил Большой Папа, и не подумав потянуться за монетой.
— Если кого найду, эти деньги в счёт твоей доли пойдут, — выставил я дополнительное условие.
Толстяк фыркнул и меня чуток поправил:
— Зачту целковый за голову.
— Идёт! — согласился я и катнул пробный шар: — Жмых!
Заплывшие глазки Большого Папы весело блеснули.
— Проверить решил, да? — расплылся он в довольной улыбке. — Давненько уже дело было, но прекрасно помню этого невезучего босяка, прекрасно! Горелый с Заречной стороны пару червонцев посулил, если ему ноги сломают, сломали дважды. Во второй раз не знали просто, что награда уже стребована. Так что да — заказ протух.
Он хохотнул, я хмыкнул и сказал:
— Ну тогда и дальше по босякам пойдём. Лука и Серый с Заречной стороны.
Большой Папа приложился к своей кружке и обтёр губы.
— Гнилой дом, да? Года два назад за них награду объявили, но ими разные люди интересовались. За живого Луку сотню обещали или вдвое меньше за голову. За голову Серого полсотни давали. Награду никто не стребовал. О Луке напоминают время от времени, Серым давно никто не интересовался.
Я испытал немалое воодушевление и, дабы не выказать этого, решил хлебнуть эля. Обнаружил, что того остаётся лишь на донышке, и опрокинул в рот кружку.
— Псарь! — произнёс после этого, хотя мог бы уже встать и уйти.
— Охотник на воров? — наморщил лоб Большой Папа, вытянул губы в трубочку и сразу втянул их обратно. — Спрашивают о нём, до сих пор спрашивают, полторы сотни за живого дают, полсотни за голову.
Я вздохнул и передвинул через стол золотую пятёрку.
— Пламен!
На сей раз Большой Папа ответил не сразу, нахмурился было даже, но затем всё же расплылся в улыбке.
— Помню! Ухарь с Заречной стороны! — заявил он, победно побарабанив по краю столешницы своими пальцами-сардельками. — Этим не интересуются, но там человек серьёзный — он всегда заказ отзывает, если беглеца где в другом месте прищучивают.
Толстяк забрал монету и глянул на меня свысока, но я и не подумал оставить его в покое.
— Сколько?
— За Пламена-то? Сотню целковых за живого или мёртвого, без разницы. Только учти — он тайнознатец. Слабенький, говорят, но тайнознатец.
Сегодня мне Пламен слабаком отнюдь не показался, и всё же я беспечно фыркнул:
— Разберусь!
И больше уже задерживаться в пивной не стал. По пути к входной двери вернул буфетчику пустую кружку, вышел в переулок и с показной беспечностью огляделся. Именно что — с показной.
Но никто мной не заинтересовался, я постоял ещё немного и двинулся к берегу. Пошёл вдоль длиннющей речной пристани, у которой теснились баржи — всюду там суетились грузчики, одна за другой подъезжали и отъезжали подводы, еле-еле нашёл спокойное местечко. Остановился наособицу и набрал полную грудь прохладного сырого воздуха.
Ветер гнал рябь по широченной в этих краях Чёрной, в небе метались и горланили чайки, ползли вверх по течению паровые буксиры. На миг показалось даже, будто снова в Черноводске очутился. Только что мне теперь до него?
Мысли сами собой вернулись к Беляне, но сразу взял себя в руки и сосредоточился на деле. Награду за Луку так и не стребовали — это хорошо и даже очень. Значит, удача была на стороне моего дружочка — сумел залечь на дно, не засветился. Теперь бы только понять ещё, с чего вдруг забросил его розыски Пламен.