— Стоп. Достаточно, — сказал Рей.
Мы опустили тело на землю. Перед нами в свете фар поблескивало окно омута. Мы стояли, глядя друг другу в глаза. Рей слегка задыхался, его губы кривились в упыриной ухмылке.
— Менты нам здесь не нужны, сам понимаешь, — проговорил он. — Если сдашь меня, сядем оба.
— Иди ты к черту, — сказал я устало.
Вскоре все было закончено. Мы оставили в трясине и тело, и ствол. Рей сказал, что это так же надежно, как похоронить в бетоне. Никто не докопается. Если, конечно, не проболтаться ментам. Сказал он это для проформы — он знал, что я его не сдам. Я и так уже вляпался по уши, а смерть Дани спаяла нас воедино. Если это дело раскроется, расплачиваться придется нам обоим.
Когда мы возвращались к машине, уже начинало накрапывать. По пути домой начался настоящий ливень. Грунтовая дорога растеклась жидкой грязью. Лобовое стекло заливала вода. Рей включил дворники. Ливень все усиливался. Внезапно нас ослепила синеватая вспышка, за ней последовал раскат грома. Машину занесло. Рей чертыхнулся и крутанул руль. Меня швырнуло грудью на панель, едва не вышибив дух.
— Пристегиваться нужно, — проворчал Рей. Он выровнял машину и сбавил скорость. Мы осторожно пробирались сквозь завесу дождя.
Вернувшись домой, мы, не сговариваясь, взялись за работу. Долго оттирали кровь с пола и стен. Потом бросили в печь окровавленное тряпье и подожгли, плеснув на него керосином. По толевой крыше хибары колотил ливень, а в ночном небе бушевала гроза.
Когда мы закончили, Рей отошел покурить. Я еще разок осмотрел койку Дани и пол вокруг — не осталось ли где пятен крови. Между стеной и спинкой койки была зажата небольшая книжечка. Блокнот Дани. Обложка была забрызгана кровью.
Я раскрыл блокнот и поднес его к керосиновой лампе. На клетчатом листе было выведено неровным почерком:
Бог блуждает в садах безымянной звезды,
Складки тоги влачатся в холодной пыли,
Прах и пепел его отмечают следы
Среди темных полей отгремевшей войны
Ледяной и погасшей звезды.
Шествует Бог меж холмов из костей,
Нимб, февральской Луны холодней и бледней,
Озаряет надгробья и руны на них,
И на камне прочтя святотатственный стих,
Содрогается в гневе Творец…[3]
Следующие строки были размашисто перечеркнуты и замазаны чернилами. Я перебросил страницу и прочел на следующей:
Здесь холодно и темно.
Поля надгробий тянутся до края Земли.
И над прахом черное Солнце восходит.
Я захлопнул блокнот и бросил его в печь, где еще тлели уголья. Тонкая бумага вспыхнула мгновенно. Я смотрел, как исписанные страницы чернеют и корчатся в пламени. Эх, Дани. Никто не знал, что творится у тебя в голове. Ты медленно сходил с ума, а всем было наплевать. Никому не было до тебя дела, за исключением Того, чей голос ты слышал в стрекоте ночных насекомых…
Что было потом?
Эту часть моего рассказа следаки считают самой бредовой. У врачей своя теория. Они говорят об ониризмах, сценоподобных галлюцинациях и тому подобной херне. А также о кратковременной потере памяти, вызванной психологическим шоком. Не знаю. Ничего не могу сказать по этому поводу. Я не знаю, каким образом ствол оказался у меня в руках. Не знаю, как добрался до трассы. Не знаю, как получилось, что Рей умер, а я все еще жив. Но я отчетливо помню все до того момента, как Рей начал орать.
Я просто рассказываю, что видел своими глазами.
Рей сидел у стола и курил, роняя пепел на столешницу. В тот вечер он курил беспрестанно, одну за другой.
Я лежал без сил на продавленном диване, чувствуя лишь смертельную усталость.
Гроза не утихала. Ливень валил стеной. Рей мрачно пошутил, что ему не понадобится отмывать машину. Кажется, я что-то ответил ему в том же духе.
Потом затрещали цикады. Внезапно, будто кто-то повернул рубильник. Их стрекот заглушал даже шум дождя.
В чаще начали валиться деревья. Все ближе и ближе. Что-то ломилось сквозь лес со скоростью дизельного поезда.
Затем последовал удар в стену. Потом еще один. И еще. Кто-то невидимый кружил в темноте вокруг дома, колотя в стены. Ветхие доски трещали. Хибара ходила ходуном. Керосиновая лампа опрокинулась и погасла. Оконное стекло треснуло и осыпалось градом осколков. Пол хибары тут же начало заливать дождем.
— Камни! — взвизгнул Рей.
В темноте я не видел выражения его лица, но в его голосе слышался неподдельный ужас.
Он бросился к выходу, распахнул дверь и замер на пороге, не осмеливаясь выйти из дома. Снова полыхнула молния. Рей рухнул на колени, протянул руку за порог и начал лихорадочно шарить по мокрой земле.
— Твою… — он грязно выругался. — Где они?!
Он шарахнулся обратно в дом и захлопнул дверь. Повернулся ко мне. Во вспышке молнии я разглядел его лицо, искаженное лютой злобой. Я еще ни разу не видел его таким.
— Кто унес камни? — прошипел Рей.
— Владик, сука, ты?
Я не успел ему ответить. Мы услышали еще один удар в стену, а потом дверь распахнулась. На пороге стоял Дани. Его одежда была заляпана болотной грязью, с мокрых волос ручьями стекала вода.
И тогда Рей начал орать.
Это последнее, что я помню. Дани со стволом в руке. Он медленно вскидывает руку и нажимает на курок. Потом вспышка и вопли Рея.
Когда меня задержали на трассе, я был в полной прострации, не мог даже говорить. Сначала меня отвезли в ментовку, но продержали там недолго. Видно было, что я не их клиент. Когда меня откачали в больничке, первое, что я спросил — где Книга? Нашли ли Книгу?
Книги не было. Зато было два трупа в хибаре — один с простреленной головой, другой с «пулевыми ранениями, несовместимыми с жизнью». Экспертиза установила, что они умерли в разное время. Дани — от выстрела в упор. Конечно же, это было не самоубийство. Его рот был забит болотной грязью, эта же грязь была у него в легких. Это значит, что он был еще жив, когда мы притопили его в трясине. Не знаю, как это ему удалось, с этакой дырой в башке. А потом, нахлебавшись болотной водички, он каким-то образом выполз из трясины и дошел до нашего дома. И ствол не забыл прихватить. Этот эпизод дела следаки не могут объяснить. На всякий случай они обшарили болото, но не нашли там ничего интересного. Никаких следов.
С Реем все проще. Он валялся у стены, изрешеченный пулями. В него разрядили полную обойму. Стреляли из того же пистолета, из которого был убит Дани. Ствол оказался «левый», незарегистрированный. На нем были мои отпечатки.
Только мои.
Да уберется этот долбанный мент или нет?! Что еще он хочет узнать? Я сказал ему все, мне нечего добавить.
Подпол молчит. Смотрит на меня чуть ли не с жалостью. Потом протягивает руку и почти дружески хлопает меня по плечу.
— Ладно, Влад. Ты не волнуйся, ничего тебе не сделают. С юродивого какой спрос…
— Я не убивал, — говорю я. — Вы мне не верите?
Он усмехается.
— Отчего же, верю. Это не ты. Это Мышиный Король, который сидит у тебя на плече и нашептывает всякие непотребства. Верно?
Я не отвечаю.
Он задумчиво глядит на меня, потирая подбородок кончиками пальцев. Потом присаживается на краешек койки.
— Знаешь… Есть у меня одна версия… не очень правдоподобная, тут слишком много нестыковок, но и не самая бредовая. Тебе не приходило в голову, что в вашей компашке был пятый?
— Пятый? — тупо переспрашиваю я.
— Считать умеешь? Ну, давай вместе. Трое отморозков в хижине — это раз. Точнее, три. Ваш Железный Дровосек в чаще — четыре. И еще пятый. Наблюдатель, скажем так. Некто, кто желал завладеть манускриптом. Какой-нибудь сектант, или экстрасенс, или фанатик, черт их всех разберет. Этот Пятый прятался в лесу или на болотах. Следил за вами, выжидал. А потом он сунул ствол Даниилу и убедил его подстрелить Евгения.
— Рея, — говорю я.
Он пропускает это мимо ушей.
— Потом между ними происходит стычка. Евгений выхватывает у Даниила ствол и стреляет ему в лицо. Это не то, на что рассчитывал Пятый. Тогда он решает действовать самостоятельно. В ту же ночь он приходит и убивает Евгения. Причем делает это так, чтобы подставить тебя. Потом он забирает манускрипт и уходит. Как тебе такая версия?
Я молчу, соображая.
— Если в самом деле был Пятый… Зачем ему подставлять меня или Дани… Даниила? Разве он не мог просто прийти и…
— Значит, не мог, — перебивает меня подпол. — Возможно, это очень известный человек. Большая шишка. Кто знает, может быть, мы каждый день видим его по телику. Само собой, он не хотел подставляться.
Подпол поднимается на ноги, собираясь уходить.
— Влад, ты не волнуйся. Если этот Пятый действительно существует, я его найду. Это в моих же интересах. За такие дела звездочки на погоны сами сыплются.
Усмехнувшись, он делает шаг к двери.
— Подождите… — говорю я.
— Ну что еще?
— Геля… ее нашли?
Он качает головой.
— Нет. И молись, чтобы не нашли.
Подпол уходит. Я снова остаюсь один, но это ненадолго. Скоро придет медсестра, принесет таблетки. Они буквально выносят мне мозг, но так даже лучше. Все, чего я хочу сейчас — закинуться таблетками и отрубиться. Но я знаю, что проснусь этой ночью, и снова будут трещать цикады. В их пении я услышу голос Дани. Я слышу его каждую ночь. Он пытается мне что-то сказать, но я его не понимаю. Потом Дани замолкает, и я начинаю слышать уже совсем другой голос. Ироничный и злой. Его я всегда понимаю. Он повторяет лишь два слова, снова и снова. Всегда одно и то же: «Аль Азиф… Аль Азиф… Аль Азиф…».
Мари РоменскаяМост
Зима выдалась неожиданно снежной. Для края, затерянного среди древних лесов и нетронутых рек, явление, несомненно, из ряда вон выходящее. Чем больше выпадало снега, тем сильнее укреплялась в своих силах растерянность местных жителей. Вопреки опыту предыдущих зим, им никак не удавалось выбрать подходящую для борьбы со снежными сугробами тактику. Потому ежедневно можно было лицезреть, как недовольные люди механическими движениями избавляются от последствий ночного снегопада.