СПИРАЛЬ
Пётр Точилов сидел один в своём кабинете на Кутузовском проспекте, когда послышался какой-то шорох за дверью. Пётр был слишком занят уравнениями Тоберса Майера, чтобы обращать внимание на такие несущественные вещи, тем более, что во всем здании никого нет, кроме двух охранников на первом этаже. Вновь шорох. Густой и близкий. Точилов не отвлекался: он был сосредоточен на познании высших эзотерических истин, изложенных в научном трактате великого учёного, который смог уместить философию Алистера Кроули о течении времени в не менее сложные математические уравнения. Формула Майера представляла собой причудливое подобие египетских пирамид и спиралевидно закрученных, уходящих вниз геометрических фигур. Учёный в своей работе ставил под сомнение всеобщее отрицание существования материальной сущности времени, считая, что это некое живое существо. И хотя было доказано, что эта гипотеза ошибочна, сами уравнения и применимые к ним философские принципы Кроули не могли оставить Точилова равнодушным. Кто бы что ни говорил, а парень представлял, как закручивающийся завиток (совсем как спиралевидный узор морской раковины) уводит сознание в недоступные человеческому пониманию эзотерические глубины мироздания, и это было чрезвычайно увлекательно.
Вновь послышалось что-то похожее на вкрадчивые шаги. Точилов оторвал взгляд от тетради и посмотрел на дверь. Эту странность нельзя было отнести к чему-то обыденному. Это не было случайным треском или скрипом, какие можно услышать, лёжа в постели глубокой ночью. Это было что-то иное.
Пётр поднялся с кресла, медленно обошёл огромный дубовый стол. Отворил дверь. Как и ожидалось, коридор был пуст. Однако парень не мог проигнорировать тот факт, что дальняя дверь, ведущая в мужской туалет, была частично приоткрыта: из дверного проёма лился желтоватый свет, и это при том, что буквально полчаса назад Точилов ходил туда и гасил в этом помещёнии свет. Пётр предположил, что это мог быть кто-то из охранников, но тут же подверг сомнению свою догадку, ведь им удобнее пользоваться туалетом на первом этаже. По спине пробежал холодок, ему не нравились мысли о том, что на всем этаже он был один. Почему он уверен, что ничего этого не должно быть?
Что здесь не так? Телефон в правом кармане, и даже если что-то случится и связь вдруг оборвётся, всегда можно вернуться в кабинет, чтобы воспользоваться тревожной кнопкой. Сама эта мысль ободряла и до какой-то степени давала мнимое ощущение безопасности. Однако ровно до того момента, пока парень не услышал шум туалетного слива. Прежде он не чувствовал такого страха. Этот звук разбудил в нем нечто, что долго дремало, и теперь, пробудившись, оно дало себе волю. Пётр вообразил, будто цифры, выстроенные в замысловатые пирамидальные структуры, вдруг ожили и теперь выкладываются в порядке, превосходящем возможности лженауки. Само искажение вызвало образ длинного существа, восседающего на высоком троне живой сущности всего эфемерного, сущности времени, чудовища.
Чудовище.
В дверном проёме молодой человек увидел высокую чёрную фигуру, которая, как губка, поглощала искусственный свет.
Тень.
Она ушла, точнее, проплыла вглубь туалетной комнаты.
Тень.
Все это время она была здесь, обитала в коридоре, дожидаясь, пока Пётр отвлечётся от чтения, выйдет в коридор, чтобы заметить ее. Все это натолкнуло его на мысль, что появление тени как-то связано с числовыми выражениями Тоберса Майера, но самого отождествления этой связи не вышло. Тень и числовые значения трактата представляли собой обособленные, никак не связанные друг с другом события. И все же некое взаимодействие существовало между ними. Тонкая связующая нить между двумя взаимоисключающими константами. Возможно, что сама числовая философия Майера, отчасти взятая из научных трудов эксцентричного эзотерика, породила и вычленила это существо, во многом противоречащее общему представлению Точилова об устройстве настоящего мира. Тень существовала без хозяина, словно некто поработал волшебным скальпелем, отделив ее от законного владельца. Трудно сказать, что было страшнее: тень или ее впитывающая свет перетекающая форма. Пётр не последовал за ней. Ничто и никто не принудит его пойти следом за существом из мрака. Отступая, Точилов скривился от боли. Новый шаг дался ему с ещё большим трудом, чем первый. Он с ужасом понял, что повернуть назад уже никак не сможет.
— Хочу, чтобы ты пошёл за мной, — раздался в голове голос, напоминающий писк летучей мыши и скрип старых железных петель.
— А если нет? — медленно проговорил молодой человек, чувствуя, как страх душит все сильнее; даже мысль о том, чтобы вернутся в кабинет и нажать тревожную кнопку, исчезает.
Осмелился возразить тени и почувствовал, что душа не на месте. Правда, ощущал страх лишь телом, тогда как душа, чтобы спастись, была где-то далеко, может быть, даже покинула это измерение в поисках другого носителя, другого Петра Точилова, который не читал трактат этой ночью, который спал и видел сладкие сны.
Тем не менее, сейчас парень ясно видел и чувствовал закутывающий морок кошмара. Тень снова заговорила с ним:
— Не пойдёшь — не узнаешь самое важное, то, чего ты всегда хотел и жаждал! — теперь голос искажался, звучал повелительный тон древнего затаившегося зла.
Стоило попытаться.
Пётр не мог пошевелиться, мышечная память как будто истёрлась, и теперь им владели новые импульсы, которые управляли им словно какой-нибудь марионеткой в искусных ловких руках.
Точилов направился в сторону туалета, туда, где исчезла тень. Точнее, не исчезла, а ждала его где-то в глубине.
Само приближение к кабинке, где, предположительно, обитало зловещее, отзывалось в голове острым завораживающим чувством, будто весь рациональный мир исчез, растворился в мутном облаке, и теперь здесь и сейчас существует другая реальность. Молодой человек был близок к тому, чтобы взяться за ручку, открыть дверцу и увидеть существо.
— Я здесь! Что теперь? — осторожно и вкрадчиво проговорил Пётр. Он чувствовал, что это не его слова, он не хотел говорить это, но как-то получилось утвердить своё повиновенческое присутствие.
— Теперь открой! — повелел голос.
Точилов взялся за ручку, осторожно, очень медленно приоткрыл дверь. Он боялся увидеть силуэт, очертания чудовища, нарочно оттягивая этот момент.
Тени там не было, но существовала некая тёмная эфемерность ее присутствия, некая непреложная константа ее незримого, но твёрдо ощутимого всеми фибрами телесных чувств существования.
Пётр заглянул туда, где, как ему казалось, слышалось едва различимое шевеление — на дно унитаза. Там была чёрная спираль, оставляющая перетекающие мазутные пятна. Точилов всмотрелся: спираль меняла цвета. Таких цветов он прежде никогда не видел, таких ярких, маняще притягательных. Хотелось потрогать эту спираль, пальцами почувствовать её сияние и притягательную красоту. Однако что-то удерживало его от этого, что-то, что осталось вне влияния тени, крохотный кусочек разума, который просил ничего не трогать. И все же некий импульс проник в его правую руку, заставил коснуться неведанного.
В глазах резко потемнело, однако боли не последовало, могло статься так, что смерть застала Точилова врасплох, накрыла своим темным одеялом, принесла вечный сон.
Парень очнулся на мокром полу, от которого сильно пахло свежей хлоркой, и все вокруг будто было пропитано ею, даже воздух. Откуда-то издали слышалось чавканье, словно кто-то в тяжёлой обуви топчется на одном месте, а грязь пристаёт к подошвам и хлюпает под ногами. Пётр приподнялся на локтях: он был в большой комнате со старым болезненно-желтоватым кафелем. Под прокопчённым потолком одиноко висела сгоревшая лампа. Чавкающий звук слышался совсем рядом, но, даже всматриваясь сквозь густой сумрак, Пётр так и не понял, что его издаёт. Где-то в глубине комнаты заиграла невидимая флейта.
Точилов слышал музыку, но не видел музыканта; возможно, кто-то извне поставил магнитофонную запись. Эта атмосфера тяжёлого уныния и безысходности столь угнетающе действовала, что казалось, будто слизь, оставленная садовым червём, клокочет внутри, выбивается наружу в порыве желудочного спазма. Вьётся в голове. Сдавливает.
— Услышь! — прошипела тьма.
Пётр вновь почувствовал присутствие тени. Она следила за ним, и, вероятно, все это устроила именно она.
Парень встрепенулся. Услышанное заставило его отбросить тяжеловесную усталость, подняться на ноги.
— Где я? — едва ли не вслух спросил Пётр, понимая, что если скажет это громче, то наверняка потеряет себя. Страшно. Очень страшно находиться здесь. Слышать грустную музыку флейты, вдыхать едкий хлористый запах.
— У меня серьёзные намерения, — проговорило нечто из чернеющей глубины, столь тёмной и перетекающей, что Пётр уверовал в то, что спираль, ведущая из света во тьму, существует, что Гобере Майер прав. И он, Пётр Точилов, находится где-то в ее середине, почти завершает спуск.
— Кто ты? И зачем ты меня здесь держишь? Что тебе надо?
Пётр готов был задать ещё с десяток вопросов, но боялся услышать ответы, ибо внутренне знал, что открывшиеся знания приведут к дурным последствиям, столь жутким, столь обволакивающим, что сама жизнь и ее резкое обрывание покажутся лёгкой прогулкой вдоль береговой линии.
— Подойди ближе! — потребовал густой тягучий голос.
Пётр проследовал дальше. То, что казалось чавканьем, оказалось звуком, порождённым омерзительно-влажным перетеканием садовых слизней — если, конечно, увеличить его громкость до предела восприятия человеческого слуха.
И Точилов увидел.
Оно вылезло из огромной раковины. От непропорционально огромной головы вырастали и вытягивались два длинных рога. Чудовище улыбнулось, когда из почти безрукого тела вытянулись тонкие нитевидные щупальца и мягко коснулись плеч.
— Тебя ждёт дом! — сообщило существо.
Сказав это, массивное, похожее на гигантский шершавый язык тело поднялось под высокий потолок огромной раковины, обнажая чернеющий провал уходящего вниз прохода.