Старик ехидно улыбнулся, изящным движением воздел руки вверх и хлопнул в ладоши. Шут пауком оттолкнулся от земли, сделал кульбит и сел на плечи хозяина. Народ снова ахнул, кто-то нерешительно аплодировал.
— В квартале отсюда есть двор-колодец, внутри нет окон, а входная арка всего-то с человеческий рост. Побежите по кругу — до самой крыши. Кто окажется первым наверху, тот и победил.
— Это очень опасный трюк, старик. Он может стоить жизни и мне, и твоему шуту. Что я получу, если выиграю спор?
— Тебе мало удержать свой титул, атаман? — старик говорил с нажимом. — Что ж, если ты выиграешь, я отдам тебе весь сегодняшний заработок. Если выиграет Чичек, твои люди принесут нам ровно столько, сколько сейчас лежит в моём цилиндре. Идёт?
— По рукам! Пускай победит самый ловкий!
Толпа двинулась следом за спорщиками. Люди ощущали наступающую дурноту, дети плакали и просились на руки, спины стариков прихватывал ревматизм. Должно быть, от долгого стояния на месте кости разболелись, а дурнота от болотных миазмов — сами не заметили, как надышались.
Двор-колодец не смог вместить всех желающих. Часть толпы осталась снаружи, остальные же топтались в центре, предвкушая зрелище.
Шут и акробат разошлись в разные стороны и по свистку стражника тронулись с места. Войко и дюжины шагов не пробежал, вес тела тянул его вниз — к земле. Тренированными пальцами он уцепился за щели в кладке, раскачался и прыгнул. Удалось преодолеть ещё с пяток саженей.
Шут же взял ровный темп, и, не сбавляя скорости, бежал по стене как по кирпичной мостовой. Рядом шёл фокусник, не переставая бить в ладоши.
— До чего ловок! Чудеса! — крикнул дед из толпы, утирая пот со лба. У него жутко разболелась голова.
Шут оказался наверху первым. Он сел на корточки и замер, лишь ветер играл бубенцами на его одежде.
— Хватит, Войко. Брось это дело, он победил, — кричал Жечка, правая рука атамана. — Акробат должен уметь проигрывать.
— Нет! Я не могу просто так проиграть! — атаман карабкался вверх, пальцы его сбились в кровь, но упрямство не давало отступить.
Войко ловко оттолкнулся от стены, кувыркнулся в воздухе, и уцепился руками за старый деревянный флагшток. От крыши дома его отделяло расстояние в две вытянутые руки. Один прыжок — и он наверху, снова победил притяжение, пускай и ценой проигрыша в споре. Акробат начал медленно раскачиваться, туда-сюда, туда-сюда. Силы в руках осталось мало, чтобы взлететь вверх нужно как следует раскрутиться. Туда-сюда… Хрум! — флагшток треснул у самого основания и остался у Войко в руках. Атаман стремительно летел к земле, порабощённый столь ненавистным притяжением…
Люди в испуге расступились, глухой удар об землю, в воздух поднялось облачко пыли. Атаман замер, раскинув руки в стороны, тело его скрючилось в неестественной позе.
— Помер, — сказал стражник и снял кивер. Мужики в толпе следом поснимали шапки. — Тут больше не на что смотреть, граждане Чизмеграда. Это был честный спор, Войко знал, на что идёт. По законам города это устная сделка. Жечка, с вашей стороны следует заплатить выигрыш в полном размере.
Рыжебородый акробат зыркнул на стражника зло, в его ясных зелёных глазах промелькнула ярость.
— Сколько? — пробубнил Жечка.
— Пятьдесят шесть медяков, — ответил старик, улыбаясь; под хлопки шут уже успел спуститься с крыши и усесться на его плечах.
Пятьдесят шесть медных динаров. Такую цену атаман уплатил за свою жизнь.
Жечка щёлкнул пальцами, и из теней выскочил худенький черноволосый парень. Он протянул фокуснику кисет и учтиво кивнул. Во дворе появились и другие акробаты, целая дюжина разномастных мужчин, доселе невидимых. Старик отсчитал ровно пятьдесят шесть монет, сморкнулся в кисет и отдал его обратно мальчишке.
Когда толпа начала расходиться, Войко дёрнулся. Он громко закашлял, забулькал и заклокотал, из его рта тоненькими струйками побежала кровь.
— Атаман! Живой… — Жечка удивился: упасть с такой высоты и выжить… Признаться, он уже мысленно похоронил Войко. — Эй, ребята, тащите рейки и кусок парусины, его нужно унести отсюда. Войко, держись, держись родненький. Сейчас мы тебя…
Атаман перестал плеваться кровью, он тяжело дышал, глядя в низкое тёмно-синее небо, в глазах его стояли слёзы.
Этой ночью помер старик Беригор. Лёг со своей старухой в постель, а на утро не проснулся. Бабка его обнять, а он холодный. Глянула на мужа: осунулся весь, исхудал, в бороде седых волос прибавилось. Всхлипнула старуха Маданя, созвала детей и внуков, да и завернули деда в домотканое полотно. По дороге к рисовым полям остановили телегу у болота, бросили старика в гнилую жижу и остановились в последний путь проводить. «Вышел из болота Чизмеград, в него все и вернёмся», — сказала бабка. Беригор за пять последних лет три раза болотнянкой болел, видать, четвёртый его в болото-то и утащил.
Пятеро взрослых и шестеро детей смотрели, как тело главы семейства медленно погружается в топь. Но не одни они отдавали болоту мертвеца: в пятидесяти шагах остановили свою телегу Варчевичи. Дед Ласкослав аккуратно стащил тело, замотанное в домотканое полотно, отнёс на руках к краю трясины и с силой бросил. Видать, и бабка Гашиша преставилась…
Люди погоревали ещё немного и отправились на работу. Город сам себя не прокормит. Нужно до темноты управиться, ночью болото дышать начинает, а там, где дышит болото, человеку вздохнуть нельзя.
Всю ночь Жечка просидел у постели Войко. Нет, не помер атаман. Спину повредил, а выжил. Но разве это жизнь? Клан Высоты поклялся победить притяжение, а как ходить по воздуху с перебитым позвоночником?
— Добей меня, Жечка. Небом заклинаю!
— Не стану, и не проси. Сколько Небом тебе отмерено, столько и проживёшь. Ты пока отдыхай, а делами клана я займусь.
— Жечка… — голос атамана был слабый. — Шут-то не человек. Не может человек по стене, как по мостовой… — атаман громко выдохнул и потерял сознание. Жечка потрогал лоб — горяченный!
— Слободан, дери тебя степняки! Воды принеси, оботри атамана, лентяй.
В комнату вбежал тощий юноша в одних только синих штанах. В тонких руках он держал таз полный воды.
— Так я это, только что вниз к бочке бегал, чтобы набрать…
Жечка громко цыкнул и прыгнул на окно. Оттолкнувшись ногами от рамы, он белкой пролетел до фасада соседнего здания. Уцепился руками за выступы, взобрался на крышу и растворился во тьме. Акробаты выбрались на ночной обход.
Племя Высоты не любили в Чизмеграде. Они не носили обуви, и их совершенно не волновало негодование старейшин-шоршеткалоков на сей счёт. Основатели города, совет палачей и сапожников, терпели дерзких акробатов до поры, пока гадкие, неуловимые демоны досаждают городу. Стена и пулемёты надёжно защищали от полукровок, ублюдков болотных ведьм и нечистых тварей. Убить полудемона не так уж и сложно: чудище видно издалека, за версту несёт от него тиной и гнилью, попасть по громадному уроду даже сопляк-новобранец в состоянии. То ли дело мелкие крылатые бесы. Этим гадам завсегда приятно человеку жизнь портить: то в бочку пива нагадит, то свиней и кур распугает, амбар подожжёт. И до того изворотливая сволочь, что просто так не изловишь! Акробаты — они древние мастера ловить разную нечисть, но настанет время, шоршеткалоки обуют строптивцев по закону, либо изгонят прочь за городские стены.
Жечка прятался в сарае. В щёлочку приоткрытой двери он наблюдал за бесом: дьявольское отродье плевалось огненной слюной, поджигая перепуганную домашнюю птицу, несчастный пёс, прикованный к горящей конуре цепью, жалобно скулил и пытался вырваться. Пакостливый демон, похожий на огромного комара с головой младенца, хватался за круглое пузо маленькими ручонками и задорно хохотал.
Жечка пригубил воды из ковшика, припал к земле и изготовился к прыжку. В полёте толкнул плечом дверь, плюнул водой. Огненный шар, окутавший уродливое тельце демона, тут же потух. Акробат упал в грязь и проехал на животе несколько шагов, вытянул перед собой руки: нечистая тварь упала в раскрытые ладони.
— Сукин сын, тварь, бледный помёт, яйцо тухлое! — демон грязно ругался, пытаясь вцепиться острыми ножками в руку акробата. — Кишки изорву, горло перегрызу, сердце съем!
— Не сквернословь, нечисть, — Жечка зажал рогатую головку между указательным и средним пальцами, шея демона хрустнула. Маленькое чудовище, размером с хорька, замерло и обмякло.
Жечка посмотрел на свою добычу, раскрыл заплечный мешок и бросил в него уродливую тушку; после демона руки всегда воняли жжёным торфом.
За мёртвого беса стража платила целый гривенник, за болотную гончую серебряный с полтиной, убийство летающего полудемона оценивали аж в один золотой, но Жечка за всю свою жизнь так и не встретил крылатого ублюдка. Полудемоны, известное дело, твари огромные — выше человека на две, а то и три головы, широкие, что твой тротуар, и всё горят или ядом дышат. Уж незнамо как оно так выходит: чистокровный демон — существо разумное, ведьмы бабы хоть и сумасшедшие, да всё ж не дуры. Почему у ублюдков мозгов с напёрсток? Этого Жечка не знал, но зато ему хорошо было известно, что полудемоны бесплодны. Много лет назад нынешний крестьянский район ещё не обнесли городской стеной. Маленький Жечка, забравшись на крышу харчевни, любил подглядывать за тёткой Лявкой, местной знахаркой. Множество раз он заставал толстуху за милованием с полукровкой. Огромный, раздутый, похожий на утопленника ублюдок с урчанием наваливался на толстую бабу, а та кричала как ворона. Так и не понесла… А как узнали в городе о её Любовях, так и повесили на придорожном столбе. Другой раз полудемоны протаранили ворота, и один успел дочку золотаря снасильничать. И та не понесла… Старики говорят, что они как мулы: сильные, могучие, а семя у них пустое. Квартероны если и рождались, то мёртвыми или умирали через час-другой. Жрецы говорят, мол, само Небо уберегло от беды, ибо дважды разбавленная кровь демона даёт великую силу.