В свете фар мелькнул какой-то непонятный проблеск. Леонтий сделал короткое движение рукой, точно ловил муху.
— И вновь неправильно, — усмехнулся он, разглядывая вынутый из воздуха тяжёлый серебряный крест на цепочке, брошенный в него Тикой. — Тонкая работа, однако. Небось ещё прабабка святила?
— Теперь уже не имеет значения, — нахмурился Тика, делая шаг к Леонтию. — Хорошая у тебя реакция. Давай тогда обратно, раз не сработало.
— А ты меня кинжалом ткнёшь в момент передачи, — усмехнулся Леонтий. — Думал, нормальные, честные спорщики, так ведь нет. Каждый норовит честного человека обидеть…
— Сомневаюсь я, что ты человек, — поморщился Витька. — Был бы человеком — давно бы меня пристрелил.
— Фи, как грубо, — поморщился Леонтий. — Да и нерационально — потенциального должника валить. К тому же, что подумают окружающие…
— Можно я не буду говорить, что я о тебе думаю? — неприязненно произнёс Петрович. — И другим то же предложу. Просто чтобы вечер не портить.
— Согласен! — усмехнулся Леонтий. — Так что, встречаемся во вторник утром у стойки регистрации?
— Жаль что не в морге, — неприязненно процедил Витёк.
— Тоже недурно, — легко согласился Леонтий.
— В каком? Районном или центральном? Я приду, не волнуйся. Они, в отличие от гаишников, работают круглосуточно и без выходных.
Витёк дёрнулся было к Леонтию, но Тика благоразумно навалился ему на плечи, удержав от очередного безрассудства.
— Значит, договорились, — удовлетворённо кивнул Леонтий.
Он развернулся и пошёл к своему бледному мустангу, неловко поддерживая норовящие сползти шорты.
На полпути к машине он остановился, словно вспомнив что-то, и с криком — «Лови!» швырнул Тике его крестик.
Горсточка металла аккуратно легла в поднятую ладонь.
Тика вздрогнул. Удивлённо опустил руку, словно не веря, что сумел поймать.
И с удивлённым воплем затряс рукой, растопырив пальцы.
Комок серебра слетел на асфальт под рычание двигателя отъезжающего бледного мустанга.
Тика прыгал, зажав ладонь под мышкой, ругаясь на всех известных языках.
Семён присел, осторожно разглядывая рассыпавшуюся по асфальту цепочку с крестиком.
— Жжётся! Не трогай! — воскликнул Тика, глядя на Сеню.
— И не собираюсь… — медленно произнёс он, глядя на крест.
На котором оседал иней…
Понедельник выдался сумасшедшим.
У всех.
Петрович, так толком и не выспавшись, в шесть утра разбудил четырёх своих приятелей с юрфака, вкратце поведав им суть проблемы и попросив помощи.
Ответы были на удивление схожи, но, к сожалению, в текущей ситуации неприменимы.
Два адвоката, помощник судьи и капитан-участковый, не сговариваясь, однозначно порекомендовали физически уничтожить гада. Любыми доступными средствами, по причине явной нерешаемости проблемы.
Петрович вежливо поблагодарил всех откликнувшихся на его непривычно ранний звонок. Пообещал пиво со щукой участковому и пожелал дочке первого адвоката удачной жизни в новом браке, осуществившемся не далее как позавчера. Второму адвокату пообещал за беспокойство коллекцию фотографий работ Гюнтера фон Хагенса, а помощника судьи просто дружески послал на хер. Тот не обиделся, зная странную привычку Петровича будить друзей странными нерешаемыми вопросами в начале любой произвольно взятой рабочей недели. Петрович был взаимно послан в сторону севернее полуночи, после чего они ещё какое-то время упражнялись в дружеском профессиональном хамстве. Петрович на сей раз истощился первым, и, пожелав помощнику судьи скорее стать прокурором, а то и прокуратором, быстренько отключился.
Забот хватало без того.
Что из того, если заботы, по сути, были не его?
Если разобраться толком, Петровичу совершенно не было никакого дела до того, лишится ли его сосед своей машины или нет. Лично его это совершенно не трогало. Кому какое дело до чужих личных проблем?
Вот только проблема оказалась больно интересной.
С подобными парадоксами в обычной жизни приходилось сталкиваться не часто.
В ленивом южном городе, на родине знаменитых пиратов, бандитов, контрабандистов и прочих творческих личностей, любой, даже самый ленивый его обитатель, поневоле приобретает черты лучших его жителей.
Просто потому, что иначе жить здесь невозможно.
Приходится понемногу овладевать всеми доступными искусствами. От мелкого мошенничества до высокой политики. И ещё чуть-чуть.
Список последнего стремился к бесконечности.
Петрович только годам к тридцати начал знакомиться с классикой литературы. Отчего навсегда проникся любовью к Кристобалю Хозевичу Хунте. Во всех его проявлениях. Особенно же — к возглавляемому им отделу решения задач, не имеющих решения.
Ведь остальными просто неинтересно заниматься.
До сих пор Петровичу не попадалось действительно нерешаемых задач. По крайней мере — настолько стильных.
Дурацкие — были. Во множестве. Даже перечислять скучно. И в итоге, при достаточно внимательном анализе они делились лишь на глупые и бессмысленные.
А вот действительно нерешаемых пока не встречалось.
Хотя, как известно, из любого лабиринта есть выход.
Даже если он ведёт к Минотавру….
Тика не стал долго думать, и, вместо того, чтобы связываться с работниками правоохранительных органов, прямо с утра отправился в Военную гавань. Где, после недолгого сидения в кабинете коменданта, получил разрешение на управление грузовиком. Разумеется, со всеми необходимыми документами, сопровождающими груз.
Самосвал был всего лишь транспортом. С небольшим чемоданчиком в кабине, разрушительная сила коего была несколько выше задуманного. Впрочем, Тика никогда не стеснялся в своём желании убить всех. И, похоже, повод наконец появился…
Проблема-то всего лишь физическая…
Семён подошёл к задаче творчески.
Вместо того чтобы бегать с выпученными глазами по городу в поисках инопланетных эмиссаров, он просто с вечера заехал в салон к тёте Лиле, где благополучно проспал до обеда.
Утром, позавтракав салатом из собственноручно выбритых кактусов, и приняв для бодрости грамм двести абсента, он спустился на первый этаж.
Секунд пятнадцать дышал восхитительной смесью пакостных уличных табаков, нежными автомобильными выхлопами и ароматами переполненных мусорных контейнеров.
Ещё немного времени ушло на преодоление рефлекса. Несмотря на то, что ноги уверенно несли его влево, он всё-таки мужественно преодолел этот позыв.
Аптека со всеми её запретными прелестями подождёт. А вот часовщик дядя Филя к этому времени может уже почувствовать себя лишним за рабочим столом и собраться идти домой.
Ехать на другой конец города, где жил дядя Филя, Семёна не устраивало. Поэтому он просто развернулся на каблуках и, сделав полтора шага, ухватился за толстое хромированное кольцо, навсегда вплавленное в стеклянную дверь часовой мастерской.
Толстое бронированное стекло неслышно скользнуло вбок, в стену, пропуская Семёна в тикающую тишину.
— Доброе утро, Филимон Исаакович, — вежливо произнёс он, зажмурив правый глаз, стараясь сфокусировать оставшийся на том, кто сидел за низким, ярко освещённым столиком.
— А что, уже утро? — донёсся густой бас из-за высокой стеклянной стойки.
— Филя, взгляните же наконец на часы! — воскликнул Сеня, уткнувшись лбом в холодное стекло стойки.
— На какие? — недовольно поинтересовался обладатель баса. — Сорок лет на них смотрю!
— Да вот, что-то заспешили, — Семён извлёк из-за пазухи миниатюрные песочные часы на тонкой цепочке и протянул их в окошко дяде Филе.
— Переверни! — раздалось из-за стойки.
Семён послушно выполнил пожелание мастера.
Единственная песчинка неслышно провалилась в нижнюю колбу.
— Кто тебе их настраивал? — недовольно пробасил дядя Филя. — Калибр пластиковый, судя по звуку албанский. Ты что, в Албании был?
— Нет, в Египте, — ответил Семён.
— А, ну тогда всё понятно, — наконец поднял голову мастер. — Пытался перевести на тамошнее время?
— Было дело, — улыбнулся Семён.
— Фунтов сорок стоило?
— Обижаешь! Четверть фунта!
— Гашиша?
— От вас ничего не скроешь!
— И сколько выкурил ты?
— Обижаешь! Полфунта!
— Тогда понятно, почему тебе албанский калибр поставили, — заржал на всю мастерскую дядя Филя. — Ладно, давай сюда свою штучку. Повеселю сменщиков.
— Филимон Исаакович, я сейчас по делу пришёл, — голос Семёна стал на удивление робок. — Часы конечно не помешает сделать, только…
— Кого-то кинул неудачно? — поморщился дядя Филя. — Сколько раз тебя учить…
— Смешнее, — скорчив недовольную рожу, отозвался Семён. — Товарищ прокололся…
— Смешно… — промолвил Филимон Исаакович. — И как, позволь узнать?
Улёгшись грудью на стойку, и выдав в окошко неопределённое сопение, Семён, насколько мог, вкратце изложил суть дела.
Со всеми подробностями. Такими, как падающие шорты Леонтия и обожжённая свежезамороженным крестиком ладонь Тики.
— Смешно… — неприятно приподняв верхнюю губу, повторил Филимон Исаакович. — Где вы такого урода нашли?
— Сам нашёлся, — ответил Семён.
— Не уверен, — поморщился мастер. — Такие не находятся. Такие сами кого-то ищут и находят. Вашего Витьку, например.
— Спасибо, сами поняли, — ответил Семён. — Жаль только, поздновато. Можно с ним как-то справиться?
— Десять процентов! — жёстко произнёс дядя Филя. — Как всегда.
— То есть два колеса и рулевая колонка? — невесело усмехнулся Семён. — Зачем они тебе?
— Передние сиденья, бортовой компьютер, аудиостойка с колонками и приборная панель, — чётко сформулировал своё пожелание дядя Филя. — Ладно, панель оставлю. Но вот часы сниму — чисто на память. На почётное место повешу, чтоб было, что внукам показывать. И даже бесплатно поменяю на такие же японские, только цифровые. Чтобы больше не было таких глупостей. Хотя от вас всего можно ждать… — поморщился мастер. — К кому-то ещё обращались?