ду и имевшая прямые и тонкие рыжие волосы. Мы улыбнулись друг другу, затем она указала на второй этаж здания. Там горел свет, стёкла в окнах были выбиты, и из их пустых проёмов раздавались сдавленные крики, стуки, глухие хлопки. Вскоре они стихли, и мы с Алёной проникли внутрь, чтобы посмотреть, что там происходит.
На этаже не оказалось ничего, что бы указывало на произошедшие недавно события. Лишь запустение и груды хлама и сломанной мебели. Мы расположились у окна, и я изложила Алёне всё, что знала сама. Вместе мы начали разрабатывать план по спасению.
Неожиданно здание заскрипело, пошатнулось, и эго означало лишь одно — ветер вновь поменял направление и усилился. Мы спешно выбежали из здания и отвели толпу подальше, чтобы, в случае чего, никто не пострадал от его обрушения.
Времени, отпущенного нам, о став ал ось всё меньше. Стало ясно — если мы промедлим ещё какое-то время, вернуться домой и спастись мы уже не сможем. Тогда Алёна при звала всех к тишине и, когда толпа замолчала, и десятки глаз вопросительно уставились на нас, я взяла слово.
Вскоре план действий был донесён до всех собравшихся. Началась подготовка к спасению. Каждый нагрузил себя настолько, насколько возможно, чтобы не быть отброшенными в небытие при сильных порывах ветра. Затем все выстроились в шеренгу; слабые и худые чередовались с сильными и полными, и каждый держался друг за друга.
Тринадцать ребят покинули лагерь, навсегда оставив старые здания, служившие им домами на протяжении почти двух веков. Тринадцать ребят возвращались в свой настоящий дом.
Первую половину пути мы прошли без потерь. Под чудовищными порывами ветра берёзы изгибались под немыслимыми углами, иногда вовсе припадая к земле своими отчего-то поблекшими листочками. Со всех сторон раздавались скрип и треск ломающихся стволов. Оторванные ветром ветви то и дело проносились мимо нас, словно оводы в жаркий день. Песок и мелкие камни взметались от земли в наши глаза и ноздри. Небо над нашими головами чернело, гневалось, в ярости заполоняя себя быстролетящими рваными облаками, похожими на огромные мёрзлые глыбы.
Пройдя берёзовую рощу, мы пошли по извитой песчаной дороге через открытую местность. Вскоре показался мост. Ещё крепче вцепившись друг в друга одной рукой, держась за перила другой, мы начали переход. Когда пройти оставалось примерно треть моста, ветер внезапно стих. Все замерли, недоумённо оглядываясь по сторонам. Но это оказалось лишь кратким затишьем перед настоящей бурей.
Затряслась земля, и до наших ушей донёсся нарастающий гул. Ни единого звука больше не было вокруг, полнейшая тишина… и гул. Затем на горизонте, с той стороны, откуда до этого дул ветер, показалась гигантская грязная полоса, увеличивавшаяся с каждой секундой и порождавшая тревожный гул. Мы не могли убежать от неё, столь всеобъемлющей она была. Поэтому я прокричала, что бы все как можно крепче вцепились в перила и попытались удержаться на мосту. Секундой позднее наши глаза застила громадная туча песка и пыли, а ещё через секунду мы уже были поглощены ею. Ветер рвал нам барабанные перепонки, царапал сжатые до боли веки, силился оторвать от моста. В наши лица летели пыль и камни, капли воды и что-то ещё, о чём я даже не хочу думать. Дышать в этой непроглядной и острой каше было невыносимо. Мост трясся и скрипел, раскачивался и норовил развалиться, сбросив нас с себя.
Донёсшийся до меня окрик Алёны заставил меня открыть глаза и посмотреть в её сторону. Она находилась в голове нашей колонны, и сейчас медленно продвигалась к краю моста. Там вращалось кольцо из пыли, принесённой ветром, и в центре этого кольца клубился странный туман. Добравшись до него, Алёна отцепилась от моста — и вихрь бросил её тело в этот туман. Я вскрикнула от ужаса, но заметила, что, один за другим, все, кто был за ней, начинают двигаться к пылевому кольцу, чтобы отдать себя беснующимся вихрям и кануть в неизвестность.
Вскоре на мосту осталась лишь я. Все мои спутники исчезли в туманном омуте. Ветер не собирался слабеть, он становился всё сильнее. Я тоже начала движение к кольцу — иного выхода не существовало. Вскоре я оказалось рядом с ним и, закрыв глаза, отпустила перила, позволив неистовым ветрам распоряжаться мною, как им будет угодно.
Через мгновение я почувствовала, что ветер стих, а под ногами твёрдая поверхность. Я открыла глаза и увидела, что нахожусь на широкой плотной дороге серого цвета, очень твёрдой и состоящей из мелких камней. По центру и бокам на неё были нанесены какие-то белые полосы. Рядом с дорогой возвышался сосновый бор, а вдалеке виднелись причудливые и незнакомые очертания города.
Ко мне подбежала Алёна и остальные ребята. Теперь нас было одиннадцать — две самые маленькие девочки не смогли пройти через кольцо, — ветры отбросили их. Однако, мы не стали долго их оплакивать. В головах каждого из нас пульсировал один и тог же вопрос, на который никто не мог дать ответ. Странная дорога, странный город… «Пока мы были здесь, на тихом берегу, мы прожили полтора века… Но когда часы вновь пошли, здесь время догонит столько, на сколько отстало», — внезапно вспомнилось мне. Не исключено, что ветры забросили нас в настоящее время. Однако, размышлять на эту тему слишком долго было опасно — неизвестно, когда и сюда ворвутся ветры с тихого берега, а значит, нужно продолжать путь.
Наш отряд сошёл на обочину и молча тронулся в сторону города. За всё время движения нам не встретилось ни одной птицы, ни одного зверька; не было даже лёгкого ветерка. Лишь тишина, гнетущая, сводящая с ума. Потому вскоре мы начали разговаривать друг с другом. Но, чем чаще мы обращались друг к другу, чем чаще наши взгляды касались лиц собеседников, тем чаще разговоры прерывались, а в глазах появлялось недоумение. Спереди и сзади кто-то одновременно сказал: «А ты изменился». Все начали переглядываться.
И действительно — мы изменились. Мы больше не были детьми и подростками, но стали взрослыми мужчинами и женщинами средних лет.
До города оставалось всего пара километров, когда на нашем пути оказалась… машина. Нам никогда раньше не доводилось видеть ничего подобного. Старенькая, неизвестной модели, красного цвета, она недвижно стояла у обочины. Мы осторожно подошли к ней. В машине сидел старик, одна рука лежала на руле, другая внизу на ключах. Он был слегка загорелым, с серыми седыми усами щёткой, из-под старого потрёпанного буннета выбивались такие же щетинистые волосы. Одет он был в тёплую бледно-зелёную кофту и светлый джинсовый комбинезон. И он не двигался. Сидел в застывшем движении, словно его застали за работой и заморозили.
В этот момент подул лёгкий ветерок. Едва он коснулся старика, тот начал медленно двигаться, покуда его движения вновь не обрели естественную скорость. Он убрал руки с руля и ключей, положил их на колени, устало вздохнул. Потом он всё ж-таки заметил нас в зеркало заднего вида и обернулся, спросил, почему мы вышли на дорогу, ведь нас могут сбить. Мы непонимающе посмотрели на него, а потом переглянулись между собой. Стало понятно — время сошло с ума…
Наш отряд двинулся дальше. На небе показалось солнце. Господи! Как же оно прекрасно! Мы так давно не видели его, что совсем забыли, что оно вообще существует! Его лучи наполнили нас забытым теплом, и первый глоток чистого, свободного воздуха освежил нас. Впервые за долгие годы нам хотелось улыбаться просто так Солнце играло на соснах и липах, на берёзах и кустах, на траве и рябинах, на дороге и домах, на фонарных столбах и клумбах, отражалось в окнах домов и рассыпалось сотнями солнечных зайчиков. Впервые мы видели не просто монолитные серые облака, а пушистые, кругловатые, мягкие формы, яркие и блистающие, и — о чудо! — голубое небо! Сияющее голубе небо! В те минуты нашему счастью не было предела, мы обнимали друг друга, трясли за плечи, поздравляли с тем, что всё закончилось, что мы дошли, хватались за головы, не веря собственном)' счастью.
На перекрёстке нам пришлось расстаться, ибо мы ещё не дошли до своих домов, а ветер продолжал усиливаться. Мы, крепко обнявшись, попрощались друг с другом.
Я завернула за соседнее здание, прошла пару дворов, посмотрела радостными глазами на новые лица, на знакомые тропинки, детские площадки, обогнула стройку и вышла на главную улицу. Город, конечно, поменялся, много я теперь не узнаю — но, надеюсь, что ещё привыкну ко всему.
И вот, передо мной знакомые очертания любимого старого двора…
Я вернулась домой.
Как по щелчку меня что-то выкинуло из мира, которого я считала реальностью, и мне пришлось открыть глаза. Валяясь на кровати и смотря в бледно-жёлтый потолок, я пыталась осмыслить всё, что увидела во сне. Из раздумий меня выдернул свист, доносящийся со стороны окна. За ним виднелось серо-белое небо с быстро плывущими по нему тяжёлыми облаками. Да, я уже была здесь, в реальном мире, но душа моя оставалась на тихом берегу. Я встала с кровати, выглянула за окно — и не поверила свои глазам. На улице дул очень сильный, ураганный ветер. Насколько хватало взгляду, не было ни одного человека, ни одного автомобиля. Деревья гнулись к земле, несколько берёз и высоченных тополей повалило на дорогу. Пока я, уподобившись соляному столбу, взирала на нарастающий хаос, повалило ещё одно дерево, совсем рядом со мной.
В голове пульсировал лишь один фатумный вопрос.
Как же…
ведь я же…
дома?..
ПАВЕЛ ЧЕРЕПЮККОНЕЦ ПУТИ
Выходные на даче у Мармеладовых удались на славу. Праздничный субботний обед: стол накрыт различными яствами, интересные беседы, ароматный коньяк. Потом во дворе поставили фаммофон и все танцевали. Какая прекрасная эта Анна Мармеладова, подарила мне целых три танца за вечер, хоть были и другие кавалеры постатнее меня. Мар мел адовы всегда очень добры ко мне и приглашают на свои приёмы на даче. Они знали моих родителей, земля им пухом. Кроме фамилии они мне ничего не оставили. II меня представляют и знают только как сына офицера со знатной фамилией. Но и этог