о достаточно, ведь эта фамилия открывает мне двери в высшее общество. Туда, где не место простым служащим, каким я и являюсь. Воскресенье после обеда, пора возвращаться в город. С утра в понедельник мне на службу в контору, эго место с приличным жалованьем я получил тоже благодаря тому, что там помнили моего отца.
Хоть и платят мне неплохо для конторского служащего, но этих денег не хватает на излишки. Мне пришлось долго откладывать на тог костюм, что сейчас на мне. Не появляться ж мне в таких домах, как дача Мармеладовых, в одежде из дешёвой ткани, в которой я хожу в контору. Но как я не берег этот дорогой костюм, скоро мне придётся его нести в ремонт. Потому и экономлю каждую копеечку. Что мне неплохо удалось в эти выходные, ведь питался я харчами Мармеладовых. И ещё смог сэкономить на дороге: тупил билет в оба конца на трамвай. Остальные гости во дворе курили, договаривали беседы, что не успели договорить за выходные, и лениво занимали свои экипажи. Заказывать экипаж — непозволительная роскошь для меня. Я распрощался с радушными хозяевами и сослался на то, что хочу напоследок прогуляться и подышать свежим сосновым воздухом пущи, а сам пошёл на остановку фамвая. Меня б с радостью подвёз кто-нибудь из гостей, но я заверил, что меня заберёт уже заказанный экипаж. Разрушать иллюзию того, что я вполне обеспеченный человек со значительным наследством, мне совсем не хотелось. Только общаясь в высшем обществе на равных, я мог надеяться, что моя жизнь сложиться удачнее, чем у многих разорившихся дворян, у которых кроме фамилии ничего не осталось. Меня не радует перспектива превратиться в нахлебника, как отпрыску знатного рода, лишенному наследства.
В салоне трамвая кроме меня находилось ещё четверо пассажиров. Наверно, большинство отдыхающих хотели растянуть это тёплое осеннее воскресенье подольше и не спешили возвращаться. На следующих рейсах пассажиров будет значительно больше. Это, возможно, последние тёплые выходные, ведь уже начался октябрь, и между вечнозелёными соснами-великанами ютились клёны и дубы с пожелтевшей листвой. Со звонком и треском электричества на проводах трамвай отправился в путь. Вот резные деревянные дачи с башенками остались позади, и мы выехали из Пущи-Водицы. II сразу трамвай оказался, словно в туннеле, в густом лесу. Трамвайный путь впивался в пущу, словно шахта в гору, прорезая ее насквозь и соединяя дачный посёлок с городом. В окнах мелькали стволы высоких сосен и жёлтые, оранжевые, красные пятна лиственных деревьев. Но, несмотря на яркие краски, что-то таилось в лесу, первобытное, пугающее. Глубокие тени между деревьев вызывали тревогу. Пасмурный день постепенно завершался, и вместе с сумерками на лес опускался туман. Серая мгла лоскутами цеплялась за ветки.
От пейзажа за окном начало рябить в глазах. И между двух сосен, что росли у самых путей, я заметил бледное лицо старухи. Видение… ведь не могло же существовать столь высокого человека, чтоб, стоя на земле, его лицо достигало уровня моей головы в окне трамвая? Или эта старуха забралась по шершавому стволу? Всего лишь видение, обман зрения, вызванный сумерками и туманом. Но моё настроение помрачнело, как и октябрьское небо над лесом. Непонятная тревога угнездилась в сердце.
Чтоб ни думать о неприятном происшествии, я решил отвернуться от окна. Только сейчас я заметил, что все четверо пассажиров, как и я, едут без компании. Каждый из них занял место у окна и, не отворачиваясь, смотрел на лес, Напротив меня сидела женщина, на вид около фидцати, в старомодном убранстве: чёрное платье с декольте дополнял такого же цвета корсет и шляпка с перьями. Лицо скрывала тень чёрной вуали. Возле неё стояла сумочка и чёрный зонт. Через сиденье от меня сидел широкоплечий мужчина в солдатской шинели. Когда я перевёл взгляд на третьего из пассажиров — пожилого мужчину в коричневом костюме и котелке — то наши взгляды встретились. Он заметил, что я рассмафиваю других пассажиров, и подмигнул. Или мне эго показалось? Или жест мужчины означал что-то иное? Может, он меня узнал? Хоть меня и представляли гостям в доме Мармеладовых, но я, возможно, запомнил не всех. Может, этот мужчина там присутствовал? Я отвёл взгляд к окну, моё лицо в отражение стекла выглядело бледным и уродливым, сердце сжалось от испуга, а горло пересохло. Стало трудно дышать, словно холодные пальцы сдавили шею, и больших усилий мне стоило просто сглотнуть. Нет, это омерзительный лик не отражение, сморщенное лицо принадлежало отвратительной старухе за окном. На этот раз видение продлилось дольше, и голова, что меня напугала, находилась совсем близко к стеклу. Мои мокрые ладони вцепились в брюки. Я отдёрнул руки, чтобы не измять дорогую ткань. Но поздно, теперь штаны нужно снова нести на глажку. Эта неприятности лишь на мгновение отвлекла меня от того страха, что я пережил. Сделав несколько глубоких вдохов, я снова посмотрел за окно, и моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Вновь этот бледный лик! Трамвай притормозил на повороте, и я смог рассмотреть старуху. Её голова держалась на длинной шее, которая переходила в скрытое тёмными лохмотьями худое высокое тело. Она стояла в нескольких шагах от рельс, и я смог приблизительно оценить её рост. Она оказалась выше любого из людей, что мне доводилось видеть. Мы тронулись, и старуха осталась позади. Неужели никто, кроме меня, не видел её? Мужчина в шинели был безучастен, женщина в шляпке смотрела в противоположную сторону. Реакцию мужчины в котелке я не видел, он склонил голову к груди, наверное, заснул. Четвёртого пассажира, что сидел в самом начале вагона, я не мог рассмотреть. Над спинкой сиденья виднелась только макушка, замотана в тёмную ткань. Наверное, женщина в косынке. Неужели только я вижу это… создание! Но убедить себя, что оно мне почудилось, уже не получалось, столь чётко видел я его. С каждым разом видение длилось дольше и дольше, а старуха оказывалась ближе и ближе. Может, я сошёл с ума? Другого объяснения для столь отвратительных и пугающих видений я найти не мог. Переборов страх, я снова перевёл взгляд за окно. Лицо старухи находилось возле самого стекла. Трамвай дёрнулся и остановился, и я чуть не ударился лбом о спинку сиденья.
Все пассажиры выглядывали в окна, чтобы узнать причину остановки. Мы увидели, как из кабины вышли машинист и кондуктор. На рельсы упала толстая ветка, и мужчины убрали ее без особого труда.
— Оттуда она здесь? — озадаченно спросил машинист.
— Да чёрт её знает. Может, ветром, — ответил его помощник, осматриваясь по сторонам.
И когда мы уже были готовы продолжать поездку, я заметил, что через задние двери в трамвай проник незваный пассажир. Согнувшуюся в три погибели старуху, кажется, никто кроме меня не заметил. Она с головой завернулась в тёмные ткани и заняла место в конце вагона. Обведя взглядом всех пассажиров, которые делали вид, что не заметили старуху, я обернулся и встретился взглядом с незнакомкой. И тут же отвернулся, узнав бледное сморщенное лицо, преследовавшее меня всю дорогу.
Больше оборачиваться у меня желания не возникало, я пытался убедить себя, что не существует старух на длинных ногах, способных так долго бежать по лесу за трамваем. Но эго удавалось крайне плохо. Древний страх охватил меня, словно не прошли века человеческой цивилизации, пытавшиеся смыть нечистую тьму суеверий. В одно мгновение рациональный мир рухнул, и из глубин вынырнул первобытный ужас. И я, представитель поколения, что проложило электричество и рельсы через лес, теперь ничем не отличаюсь от предков, что тряслись от страха у костров, боясь теней, надвигающихся из чащи.
От мыслей меня отвлекло шуршание под ногами. Склонив голову, я заметил сухие листья на деревянном полу. Желтые и коричневые листья клёна и дуба вперемешку с сухой хвоей покрывали весь пол вагона. Шурша в лесном ковре, сновали маленькие мыши, перекатывая шишки. Потолок, словно в давно заброшенном сарае, облепила густая паутина, а по стенам лазали муравьи и жуки. Вагон наполнил запах гнилой листвы, сырости и хвои. Я не мог понять, как всё это произошло, что вообще твориться вокруг. С момента, как трамвай отправился в путь, происходит что-то странное. И теперь я не могу доверять своим органам чувств: то, что я вижу, слышу и ощущаю, не может быть реальным. Это больше похоже на сон; я просто заснул в трамвае, и скоро кондуктор разбудит меня на нужной остановке. По центральному проходу, шурша листвой, ползла поблёскивающая чешуёй гадюка. Никто из моих попутчиков не обращал внимания на происходящее, что только подтверждало — всё эго лишь сон. Или же я сошёл с ума. Но, в любом случае, я не мог больше просто так сидеть в этом безумном кошмаре.
— Господин кондуктор! Остановите трамвай! — закричал я, но никто не отреагировал.
Двери в кабину не открылись, а пассажиры, отвернувшись, смотрели в окно. Словно все сговорились не обращать внимания на происходящее.
— Господа! Уважаемые пассажиры, неужели вы не видите, что происходит здесь? — вопрошал я, но никто не соизволил обратить на меня внимания.
— Не буди лихо, пока тихо, — прошептала старуха.
Меня сразу пробил озноб, что-то пугающее таилось в этих словах. Казалось, я уже слышал их ранее, при ужасных обстоятельствах. Но вспомнить не получалось. Ещё больше пугало, что голос старухи казался мне знакомым; не исключено, что именно он и произнёс когда-то эти слова. Что-то зашуршало в листьях под моим сиденьем. В коричнево-жёлтом мусоре я рассмотрел нечто белое и кожистое. Какое-то существо, размером с крупную крысу. Не сразу мне удалось понять, что я вижу. Но раньше, чем понимание окончательно сформировалось в голове, мои ноги сами вскочили на деревянную скамейку. А существо на полу подняло вверх длинные пальцы с черно-синими ногтями. Это оказалась вытянутая ступня, кости пальцев обтянуты бледной грязной кожей. Отвратительная на вид, она соединялась непропорционально длиной и худой ногой со старухой, сидевшей в конце вагона. Та распрямила своё вытянутое тело, и теперь голова на тонкой шее почти упиралась в потолок, хотя она по-прежнему сидела на своём месте, раскинув длинные тонкие ноги, со стоящие из трёх суставов. Такие же трехсуставчатые руки тянулись ко мне, постепенно разгибая два локтя. И, когда раз