Чаепитие
Из цикла «Мифы Чёрного цилиндра»; история третья
В самом лучшем пансионе для девочек Катинграда был прелестный маленький парк, где три подруги любили гулять.
В середине лета они сделали это снова.
Нарядились в лучшие платья — синее, зелёное и жёлтое — и собрали всё самое необходимое.
Оставалось выйти в Солнечный День.
— Будьте осторожны, — предупредила девочек воспитательница с лицом из сырого теста и двумя изюминками вместо глаз. У неё не было рук, но в остальном эта женщина была идеальной, особенно фигура — настоящий портновский манекен.
Девочки спросили, чего им бояться в парке за высоким забором.
— Время идёт, — сказала воспитательница. — И оно всё ближе.
Повернувшись, воспитательница укатилась на своих маленьких, отлично смазанных колёсиках.
Девочки посмеялись.
Ну и пусть себе идёт, это время! Им-то что?
И они выбежали из дверей с весёлым хохотом, и помчались по мраморным ступеням, как могут мчаться лишь те, у кого в кармане вечность.
Однако девочка в жёлтом, будучи осторожной от природы, всё-таки проверила свой карман: не пропала ли… Вечность лежала там, где ей и положено, тёплая и приветливая.
У подруг было любимое место — под большим раскидистым деревом, туда-то они и побежали, щебеча, подобно ранним пташкам. Развернули клетчатый плед, поставили корзинку с едой и разложили игрушки: самое время закатить чаепитие. Поставили девочки сервиз, начали вести светские беседы. Тут был и Пучеглаз, любая игрушка девочки в синем, и Киса, плюшевая кошка девочки в зелёном, и Медведь, которого девочке в жёлтом подарила покойная бабушка.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
По гравийной дорожке катил трехколёсный велосипед. Управлявший им мальчик был одет в розовую матроску, и его почти мужественное лицо смотрело вдаль, словно он капитан на мостике военного корабля. Изо всех сил крутил мальчик педали, пока не поравнялся с деревом, у которого расположились подруги.
Мальчик затормозил и громко бросил им:
— Вы почему здесь сидите?
— Вы довольно невежливы, сударь, — произнесла, надувшись, девочка в синем.
— И грубы, кажется, — поддакнула девочка в зелёном.
— Совершенно невоспитанный мальчик, — заключила девочка в жёлтом, и Медведь, которого она держала в руках, кивнул. Пасть Медведя разъехалась, чтобы показать два ряда треугольных зубов.
— Время идёт, — сказал мальчик, гордо запрокинув голову. — А вы словно глупые цыплята! Неужели вы ничего не понимаете?
— Мы понимаем, — ответила девочка в синем, — вы, сударь, мешаете нашей игре. Вот мой Пучеглаз крайне недоволен.
Пучеглаз кивнул.
— Моя Киса говорит вам своё фи, — показала игрушку девочка в зелёном.
Киса прижала уши и зашипела.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Мальчик на велосипеде пренебрежительно фыркнул и, прислушавшись, сказал:
— Они тикают. Ваши часики. Возвращайтесь в пансион.
И тут Медведь подошёл к нему, к этому вздорному мальчику, и откусил ему голову вместе с бескозыркой. Девочки зааплодировали. Жуя, Медведь радостно зарычал, и его морда окрасилась кровью.
— Возвращайтесь, — сказал мальчик в розовой матроске и помчался дальше, усердно крутя педали.
Солнце над Катинградом палило радостно, крона дерева, под которым сидели девочки, покачивалась зелёным зонтом.
Девочка в жёлтом вытерла Медведю рот платком.
— Вот мой Медведь будет управлять Вселенной. Есть ли ему дело до всяких глупых мальчишек?
— Нет. Нет дела, — квакнул Пучеглаз, хватая чашку и глотая игрушечный чай. Его лягушачьи глаза вылезли из орбит, будто стремились заглянуть за край бесконечности.
— Мы признаем его главенство, — подняла лапку Киса.
— Великий Медведь! Достославный Медведь! Непобедимый Медведь! — возгласили девочки, кланяясь Повелителю Вселенной.
— Летал Медведь в Пустоте Великой, когда не было ни тверди, ни жидкости, ни газа. И создал он всё это, потому что стало скучно, — проговорила девочка в жёлтом.
— Воистину, — сказали ее подруги.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Чиновник по особым поручениям, одетый в нарядный сюртук и панталоны, остановился у парковой ограды.
— Не подскажете ли, сколько времени, юные барышни? — спросил он елейным, очень противным голоском, точно задумал недоброе.
— Мы не знаем, — сказала девочка в жёлтом. — И нам всё равно.
— Тогда у меня для вас поручение, особое поручение, как вы понимаете. Служба всё-таки.
— Уходите, — сказала девочка в синем. — Иначе Медведь вас проглотит!
— Я должен передать вам уведомление! — настаивал чиновник по особым поручениям.
Он улыбнулся алым ртом с толстыми губами и перебросил через ограду лист бумаги. Лист перевернулся в воздухе, раскрылся и лёг рядом с девочками.
Было на нем написано следующее:
«Тик-так! Тик-так! Тик-так! Время идёт. И оно близко!»
Рассердились девочки.
— Да какое нам дело до вашего времени? — спросили они чиновника. — У нас в карманах Вечность.
Чиновник снова препротивно улыбнулся.
— Так ли, барышни? Так ли? Ха-ха. Позвольте откланяться, ибо дела-с.
Он помахал девочкам шляпой. Тотчас к нему подкатил громадный, начищенный до блеска самовар и, открыв в его боку дверцу, чиновник забрался внутрь.
— Н-но! — крикнул, взмахнув бичом, сидевший на вершине самовара кучер — глобус мира с единственным островом посреди Океана, и самовар помчался прочь изящным аллюром.
— Послушайте! Беда! — вдруг прошептал с испугом девочка в жёлтом. — Вечность пропала! Мой карман пуст!
Она показала, насколько он пуст. Совершенно пуст. На его дне плескалась космическая чернота, от которой стыли девочкины пальцы.
— И у меня, и у меня пропала… — заголосили подружки. — Невероятно! Куда она подевалась, наша вечность? Кто ее украл?
Стали они озираться в надежде увидеть вора, способного на такой мерзкий поступок. И увидели, да не одного, а троих — крысолюдей, сгорбленных, с длинными голыми хвостами и горящими алым огнём глазами. Эта дерзкая хихикающая троица стояла поодаль, никуда не собираясь уходить, тем более бежать.
— Отдайте! Отдайте нам нашу Вечность! — закричала девочка в жёлтом. — Медведь, помоги нам!
Медведь двинулся к крысам, но те стояли и смеялись над ним, издевались, святотатственно подзуживали, словно Медведь не был Повелителем Вселенной, а всего лишь игрушкой.
Медведь очень старался настичь воров, но не смог. Чем быстрее он мчался, тем сильнее прирастал к одному месту.
— То, что упущено, не вернётся, — сказал один крыс, подкидывая на ладони вечность девочки в синем.
Его ужасные жёлтые резцы сверкали, подобно карающим мечам.
— Ни один Император не восполнит потерянное. — Другой крыс бросил в рот Вечность девочки в зелёном.
— Всё тлен! — хихикнул третий крыс, превращаясь в могильного червя, который тут же зарылся в землю и исчез.
Его сообщники, желая, очевидно, ещё сильнее расстроить девочек, растаяли в воздухе, оставив облако трупного зловония.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Теперь и девочки слышали этот звук, словно неподалёку от них, рядом с городом, с планетой стояли громадные часы.
И часы эти планомерно, неумолимо отсчитывали каждый миг.
— Не могу подняться, — слабым голосом произнёс девочка в зелёном. Из-под ее подола полилась кровь, нижняя белая юбка мигом стала влажной. — Умираю…
Девочка в синем засмеялась стеклянным дребезжащим смехом. На лице ее выступили сине-жёлтые пятна, одна сторона опухла, на шее появились следы чьи-то пальцев.
Через миг она уже висела, покачиваясь, над пледом с игрушечным сервизом. Верёвка сдавила ее шею, язык, влажный, вывалился между губ.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Девочка в жёлтом повернулась, чтобы обнять своего Медведя, но тот исчез. Вместо него стоял рядом с ней мерзкий господин. Глядя на неё, он презрительно кривил жирные от щей губы и что-то говорил.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Из девочки в жёлтом один за другим лезли окровавленные младенцы. Оказавшись снаружи, они ползали туда-сюда, точно черви, и повсюду оставляли кровавые отпечатки своих ручонок.
И они кричали — вопили, как могут вопить только новорождённые.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Девочка в жёлтом оплыла, словно комок теста. Младенцы облепили ее, продолжая вопить, а жирногубый господин хлопал, довольный, и хохотал беззвучно.
Облетало дерево.
Умирала трава.
Времена года неслись галопом.
Солнце то жгло, то налетала метель.
Чугунная ограда парка рассыпалась в прах. Следом унесло ветром то, что осталось от пансиона, от домов по соседству, от улицы, города, мира.
Всё стало тленом.
А потом явилось Время. Печальное. Скорбное. Утешающее.
Однажды художник изобразил его скелетом, вооружённым косой, и нарёк Смертью. Так и повелось с той поры.
Взглянула Смерть на подруг и тяжело вздохнула. Взмахом косы отрубила девочке в жёлтом уродливую голову, другим взмахом избавила от агонии девочку в зелёном, осторожно сняла девочку в синем с дерева. Ее голову Смерть положила в корзинку вместе с другими.
— Я их честно предупреждал, — сказал мальчик на велосипеде.
— Я сделал всё, что мог, — поклонился чиновник по особым поручениям.
Он взял корзинку с головами девочек и с подобострастием всякого опытного служаки взглянул на Смерть.
— Всё тлен, — сказала она.
Втроём они пошли через парк, которого уже не было, оставив Пучеглаза, Кису и Медведя сидеть в траве, чья память сгинула навечно.
— Жаль всё-таки, — квакнул Пучеглаз. — Тик-так.
Взял он чашку и начал прихлёбывать обжигающий игрушечный чай.
И вкус у чая был чёрный-чёрный, словно у леденцов небытия.
Николай СкуратовПоследний Nevermore
Из цикла «Мифы Чёрного цилиндра»; история четвёртая
Если достаточно долго плутать, обязательно куда-нибудь придёшь.
Олечке Смуриной повезло — она нашла путь, который совершенно неожиданно привёл ее к дорожному указателю.
Вот что было на нем написано:
«Когда явится Ворон Линялый, сбудется пророчество».
Указатель висел криво, и краска на нем потрескалась.
— Думаешь, нам надо туда? — спросил Человек-рыбка.
Он был любимой игрушкой Олечки Смуриной, единственным настоящим другом. К тому же, в отличие от себе подобных, Человек-рыбка обладал разумом и умел говорить.
Под словом «туда» он имел в виду городок, раскинувшийся шагах в пятнадцати от путешественников. К нему вела дорога из багрового кирпича.
— Полагаю, у нас нет иного выхода, — рассудила Олечка.
Она взяла Человека-рыбку за руку, и они пошли.
Вскоре стало ясно, что здесь обитают чудища.
«Вы входите в Nevermore. Добро пожаловать!» — таращился кривыми буквами второй указатель, торчащий из земли рядом с домом, похожим на мятую обувную коробку.
Не успела Олечка разглядеть странный дом, как старушка, выскочившая из двери, закричала:
— Привет! Привет! Рада видеть! Внутрь! Идёмте внутрь!
Старушка оказалась необыкновенной. На вид — лет сто, видовая принадлежности — мышь, причём мышь круглая, пышная, мягкая, словно шарик из седой шерсти.
На ее носу блестело золотое пенсне.
— Я тоже очень рада… — протараторила Олечка, которую с настойчивой вежливостью заволокли в невыносимо уютную гостиную.
— Ты ведь чужестранка, — проговорила старушка, улыбаясь мышиным ртом и прижимая мышиные уши. — И ещё человек… ай-ай-ай…
— Почему ай-ай-ай? — спросил Человек-рыбка.
— Местные законы не очень приветствуют homo sapiens. До такой степени, что… — она провела рукой по горлу. — В любой момент тебе могут снести голову с плеч, милочка. Ты хочешь, чтобы тебе снесли голову с плеч?
Олечка ответила максимально честно:
— Нет. Думаю, это больно. А потом ещё целый месяц в больнице лежать и пить микстуры!..
— Целиком с тобой согласна, милочка, — улыбнулась мышка-старушка.
Она указала на картину, висящую на почётном месте:
— Кстати, это Чёрный Цилиндр. Разве ты не слыхала о нем?
— Мы не слыхали, — ответил за Олечку Человек-рыбка.
— Должно быть, вы прибыли из Очень Дальних Мест… Понимаете, это… это Чёрный Цилиндр… О нем известно немного, но нередко его можно заметить плывущим между вселенными.
— А… — открыла рот Олечка, но старушка ее перебила. Вероятно, дальнейшие расспросы грозили завести их в область, не предназначенную для непосвящённых. — Кстати, меня зовут Розали.
— Ольга Семеновна Смурина, — представилась девочка, — это мой друг — Человек-рыбка.
— Знаю, знаю, — умилилась Розали. — Вы оба такие милашки-милашечки! Прямо бы съела!
— А кто такой Ворон Линялый? — спросила Олечка. Она чуть отодвинулась от мышки-старушки, ибо не очень любила, когда с ней так сюсюкаются.
— Ты про указатель? Хм. Ну как тебе сказать. С одной стороны, он Ворон. Знаешь, такой, из семейства врановых. С другой, он Линялый — у него что-то там… с перьями. Облез, в общем. И теперь, увы, летать не может.
— А что он делает?
— Ходит. Или ездит на велосипеде. По слухам, — подмигнула Розали.
— А что за пророчество?
— Это касается нашего Мэра. Он знаешь ли, эксцентрик, хотя, надо заметить, вынужденный… Ест собственных детей.
— Зачем? — поразилась Олечка. — По-моему, это гадко.
Розали вздохнула.
— Дело в том, что некий болван сообщил нашему Мэру, что один из его детей свергнет его власть в Nevermore и сам займёт руководящий пост. С той поры Тыква вынужден заниматься детоедством. Бедняга. Отпрыски постоянно созревают… думаю, однажды он лопнет.
— Но пророчество…
— Ну, тот же болван прибавил: придёт Ворон Линялый и прикончит Тыкву.
— Однако, — покачала головой Олечка Смурина. — Тут всё довольно запутанно.
— Да что ты. Ясно как день! — воскликнула мышка-старушка. — Ну, я побежала ставить чайник.
Розали исчезла. Олечка и Человек-рыбка остались в невыносимо уютной гостиной.
— Смотри, какой-то дяденька, — сказал Человек-рыбка, указывая на фотографию в рамке, стоящую на тумбочке. — Хмурый.
Олечка не могла не согласиться. У дяденьки были большие печальные глаза, чёрные волосы и полная безнадёжность в каждой чёрточке лица.
— Мой брат Эдгар, — сказала Розали, появляясь с подносом, где стоял чайник, чашки и вазочка с печеньем.
— Но ведь он человек, — заметила Олечка.
— Человек, но это большая тайна. Клянитесь никому ее не раскрывать.
Олечка и Человек-рыбка поклялись Черным Цилиндром и сели пить чай с печеньем. Кстати, шоколадным. И очень вкусным.
Когда животы были набиты и нежились от удовольствия, Розали сказала:
— Ну, время идти на праздник.
— Куда? — спросила Олечка.
— Сегодня Хэллоуин. Мы наряжаемся людьми и ходим по домам.
— Наряжаетесь людьми?
— Ну, они же страшные, приносят несчастья, пугают малышей. Так, по крайней мере, считается. Но это же весело, да? Нарядиться и заставить соседей гадать, кто перед тобой!
Олечка и Человек-рыбка переглянулись.
— А как быть мне? — спросила девочка.
— Вот всё голову ломаю… — почесала покрытый шерстью нос Розали. — Если ты оденешься чудовищем, то какой будет тогда смысл?
— Пойду так, — предложила Олечка. — Пусть все думают, я страшный человек.
— А если кто-то попросит снять маску?
Это был тот случай, когда ответ лежал не на поверхности.
— Придумала! Будет чуточку больно, чуточку. Скорее, неприятно. Идём!
Розали схватила Олечку за руку и потащила в ванную комнату. Человек-рыбка остался на месте.
В ванной комнате мышка-старушка избавила Олечку от одежды, потом сделала длинные надрезы на коже спереди и сзади — и сняла кожу целиком. Олечка посмотрела на себя, на кровавую лужу, которая натекла у ее ног, и расстроилась.
Честно говоря, в такое дурацкое положение она ещё не попадала. Попадала в разные, но не в такое.
— Теперь ты можешь стать настоящим чудищем! — объявила Розали, напяливая на неё чужую шкуру. Застегнув пуговицы на спине, мышка-старушка повернула девочку к зеркалу.
В зеркале стояло страшное существо, похожее на свинью. Во всяком случае, у него был пятачок.
— Нравится?
— Ладно. Пусть так, — согласилась Олечка. — Только как-то колет. Словно свитер.
— Дело привычки. Быть чудовищем, знаешь ли, не так просто.
Розали надела на неё обратно кожу человека и прибавила:
— Теперь, если снимешь ее, все увидят, что ты самая обычная образина!
Они вышли из ванной. Увидев Олечку, Человек-рыбка пожал плечами. В конце концов, он только игрушка, и его мнение никого не интересует.
В Nevermore праздник уже начался.
— Я подожду вас дома, — сказала Розали, махнув рукой на прощанье.
Олечка махнула в ответ.
Чудища бродили по соседям, собирая сладости в корзинки и мешки.
Олечка поразилась, как много стало вокруг людей, однако вспомнила, что все они ненастоящие.
Обойдя несколько домов, Олечка и Человек-рыбка приблизились к особняку Мэра. Над главным входом красовался портрет самого Тыквы, в парадном мундире и при шпаге. И хотя мундир и шпага производили впечатление, сам Тыква бы всего лишь украшением на Хэллоуин, которых вокруг было полным-полно.
— Сладость или гадость, — крикнула Олечка Смурина, когда открылись двери мэрского особняка.
На пороге стояла Жирная Гусеница. Из ее маленьких глазок лились кровавые слезы.
— Просто ужас что такое! Ужас! — пролепетала Жирная Гусеница. — Вы должны это видеть!
— Мы? — удивилась Олечка.
Но Жирная Гусеница убежала внутрь дома. Ничего не оставалось, только следовать за ней.
В большой спальне, на большой кровати сидел сам Тыква. Он был в ночной рубахе и совершенно расстроенных чувствах. У стены рядком стояли слуги: козел, баран и майский жук, все в ливреях, густо расшитых золотом. Боясь, что и их съедят, бедняги не смели лишний раз пошевелиться.
— Добрый вечер, — поздоровалась Олечка, но на неё никто не обратил внимания. Тыква в особенности, ибо целиком был занят трапезой.
Тачка с вопящими от ужаса детьми стояла возле кровати. Мэр протягивал руку, брал очередного отпрыска и совал в свой зубастый рот. Ему было совершенно наплевать на крики и протесты.
Хрум! Хрум! Хрум!
Так ел своих детей Тыква. Одного за другим. Безо всякой жалости, надо подчеркнуть.
Не успела Олечка ничего придумать, как в комнату, оттолкнув ее и Жирную Гусеницу, ворвалась супруга Тыквы — впрочем, не одна, а в компании с каким-то господином.
Супруга Тыквы не была тыквой по рождению. Скорее, ее можно было назвать Восковой Мандаринкой, такой реалистичной, что хотелось сорвать с неё кожурку и скушать.
— Всё, с меня хватит! Я предупреждала тебя! — закричала Восковая Мандаринка. — Ты не хочешь внимать голосу разума!
Тыква посмотрел на супругу со страхом и раскаянием.
— Дорогая, я говорил, ничего сделать нельзя. Это судьба! Если я не буду есть наших детей, моему владычеству в Nevermore придёт конец!
Лежащие в тачке тыковки завопили ещё громче.
— И хорошо, что придёт! — сказала со всей твёрдостью Восковая Мандаринка. — Я привела Ворона Линялого! Тебе крышка!
И господин вышагнул из-за ее спины. Он был одет в элегантный клетчатый костюм и кепку. Из-под кепки торчал длинный вороний клюв, а из штанин голые птичьи ноги с чёрными блестящими когтями.
— Добрый день, господин мэр! Вы готовы?
— К чему? — встрепенулся Тыква. — Ни к чему я не готов! Я вас не знаю!
Ворон Линялый посмотрел на Олечку Смурину, хмыкнул, блеснул черным глазом, словно говоря — «Я знаю, кто ты!», и направился к кровати, на которой восседал Мэр.
— Пророчество нельзя изменить. Вот моё явление!
Один из слуг — майский жук — включил стоящую в углу радиолу, из которой полилась трагическая музыка.
Тыква закричал. Ворон взобрался на кровать, ведь перьев у него не было и взлететь бы не вышло, и со всей силы клюнул Мэра в голову.
Тыква дёрнулся, скатился с кровати и умер.
— Nevermore! — гаркнул Ворон Линялый.
Все закричали:
— Ура!
И стали хлопать Ворону Линялому, который элегантно кланялся присутствующим. Жирная Гусеница при этом так разволновалась, что лопнула, и из неё выпорхнула бабочка.
— Тут есть мораль, — шепнул Человек-рыбка Олечке. И она согласилась.
Кричали и освобождённые тыковки. Радостно они раскатились по полу, а Восковая Мандаринка кудахтала, словно наседка, прыгая туда и сюда.
Олечке же в честь праздника вручили громадную плитку шоколада и пригласили на ужин, который состоялся на главной площади Nevermore.
Там Тыкву, по всеобщему признанию, самого ужасного Мэра из всех, разрезали на части и съели с большим аппетитом.
Олечка из вежливости попробовала пару кусочков.
— Не так и плохо, — заметила она. Человек-рыбка ответил, что очень даже неплохо.
Потом все танцевали и горланили песни, а Ворон Линялый читал стихи. В одном стихотворении, к восторгу жителей, упоминался даже городок Nevermore.
В полночь по традиции все сняли маски и превратились обратно в чудовищ. Олечка последовала их примеру. Спасибо мудрой Розали: никто не обратил внимания на ее костюм существа со свиным пятачком.
Прежде чем сесть на велосипед и уехать, Ворон Линялый помахал ей. Кажется, он действительно знал, кто она.
Свою кожу Олечка Смурина спрятала от чужих глаз — пригодится.
Если она когда-нибудь найдёт своего отца, ему будет приятно видеть дочь такой же, как раньше.