у. Терлень пощёлкал многочастотный определитель жизни. Тот тонко, пронзительно запищал. Батарейка была наполовину разряжена. Выругался: идём в заповедник, а обслуживающий персонал не может как следует подготовиться. С кем он работает? За какие пипидастры? Кто его окружает? Импозантный хлыщ Эрфольг, искатель сенсаций? Растяпа Яндых? Даже ещё не бакалукр, а всё туда же — в поисковики. Определитель замер, завис и нежно, хрустально прокурлыкал. Стало жарко. Терлень стоял как вкопанный. Капли пота медленно, нерешительно выделялись на шее. Он чуть обернулся. Напарник шастал по каким-то кустам. Впереди нависала мягкая, огромная скала. Определитель трепетно звал за неё. Он включил отбрасыватель опасности, потом записыватель событий. Подумав, отключил его. Если что, скажет: кнопка заела. И приседающим шагом пошёл вперёд.
Скала шевелилась и вздрагивала, как живая. Под ней пряталась тень. Только приблизившись вплотную, Терлень понял, живое — там, наверху. Потея, он полез по круглым, пружинящим выступам. Взобрался. Свет здесь мерещился яснее. Его ударило вбок и оттеснило почти на край скалы. Он встал и обошёл предмет вокруг. На него из обширного, модного и чрезвычайно продуманного скафандра смотрело существо. Сквозь переднюю форсунку с фильтром-шестернёй, видимо, осуществлялось дыхание. Четыре пары лап оканчивались цепкими коготками. Переминаясь с боку на бок, оно производило впечатление очень милого доброжелательного медвежонка.
Терлень включил записыватель событий.
«Несомненно, это разумное существо, — он щёлкнул диктофоном. — Оно облачено в прекрасный скафандр. Лапы очень мощные. Движения скоординированы и скупы. Там, где, возможно, находится ротовое отверстие, виден крупный фильтрационный блок. Вероятно, совмещённый с речевым усилителем. База, база, — обратился Терлень по рации, — у меня есть живой объект. Передаю картинку». Послышались суетливые помехи и радостный голос Эрфольга:
— Делайте приветственные движения. Передайте ментальную морзянку. Если почувствуете угрозу, немедленно отступайте к базе. Поняли меня? Отступайте к базе в случае угрозы.
— Вас понял. Попытаюсь установить контакт, — это был звёздный час самого терпеливого и опытного звёздопроходчика среди людей, капитана второго ранга Терленя Вялоуста. Кто будет помнить Эрфольга, если контакт с разумным объектом наладит именно он? Его имя войдёт во все документальные учебники.
Он выполнил контактоустанавливающий танец. Он сгенерировал ментальную морзянку на ста двадцати умственных диалектах галактики. И даже как можно шире растягивал улыбку, пока густо не запотело стекло в шлеме. Наконец, он потрогал аборигена планеты за бока. Тот сначала оживился, потом замер. И вдруг начал сжиматься. Когда завеса пара сошла со стекла, Терлень к своему ужасу и невыносимой жалости к себе увидел только помятый кожистый бочонок.
— База-база, — плачущим голосом сообщал он, — объект скукожился. Повторяю, скукожился. Ничего не могу понять. Ничего… ничего…
— Держите себя в руках, капитан, — строго наставлял Эрфольг, — помощь идёт.
Через несколько часов Терлень сидел у себя в каюте. Мрачный. Нехотя жевал сушёный абсент. Существо оказалось неразумным. Целое стадо подобных было обнаружено неподалёку. Похоже, они паслись на подножном корме. При всяком тактильном контакте неизбежно сжимались. С пару десятков таких бочонков закатили в грузовой отсек корабля. Для дальнейших исследований. Надежда, замаячившая было так близко и ярко, угасла. Эрфольг был в исключительнейшем ненастроении. Ещё через пару часов они покинули космологический заповедник, отказавшись от всяких поисков.
Как только стартовали, Терлень, нажевавшись абсента, задумался глубоким теоретическим полусном. Он вспоминал, что когда-то читал о том, что на этой планете обитают ещё и другие существа. Типичные неразумные гиганты. Более того, делалось предположение, что они даже не живые, а нечто вроде биологических механизмов, носителей глубоко встроенных в них программирующих сущностей. Эти последние и управляют ими. Собственно, вся эволюция гигантов спровоцирована как раз этими микроскопическими элементами. Также он вспомнил об интереснейшей гипотезе, что Вселенная возникла из взрыва космического корабля, который неудачно вышел в гиперпространство. Наша Вселенная для того корабля оказалась катастрофическим гиперпространством. Каким, должно быть, огромным был этот корабль, раз его вещества хватило на весь Универсум. Последнее, что он увидел перед сном, — большая необитаемая планета, спутница той, на которой они побывали. Она улетала бархатисто-пыльным шаром, буквально облепленная следами древних метеоритных атак.
Роджер вышел из здания. Закурил. Потёр переносицу. Вслед за ним выкатились лаборанты, переговариваясь вполголоса. Незаметно, отдельно ото всех появилась Елена. Роджер смотрел на огромную новорождённую луну, всходившую над деревьями парка, изрешечённую следами падений древних астероидов и метеоритов.
— Не расстраивайтесь… Роджер, — Елене сейчас это имя показалось неуместным, глупым, издевательским. Он почувствовал то же самое.
— Никакой я не Роджер… Николай… — он повернулся к ней, протянул ладонь. — Коля Веселенко.
— Ну вот, уже лучше, — сказала она, пожав руку, и зябко поёжилась: всё-таки осень. — Но вы в самом деле не расстраивайтесь, Коля. Установить инопланетный контакт ещё никому не удавалось. Вы — не исключение. Много вы потратили средств на эту программу?
— Много. Хуже другое. Теперь возбудятся недоброжелатели: полез астроном-недоучка куда не надо. Волосатый музыкантик.
— Может быть, вы не музыкантик, а даже хороший музыкантище. «Дофамин», как-никак…
— Забудьте это… У меня с детства навязчивая идея про астрономию. И апофения. Помните? — Он затянулся и снова посмотрел на луну.
— Коллеги-коллеги! — звонко привлекал внимание одни из лаборантов, худенький, губастенький «майонез» — младший научный сотрудник. — У меня возникла невероятно продуктивная идея! Что если мы приняли на самом деле не три отдельных, а один сигнал! Представьте, что Вселенная имеет несколько уровней вложенности. Да что там несколько! Сколько угодно! Вселенная множества уровней вложенностей. Одна входит в другую, а эта — в ту, как капуста. Сигнал на самом деле мог прорваться из какой-нибудь глубинной вселенной и создать в ней дубль. Так что мы услышали трижды продублированный сигнал. Слишком уж они были похожи друг на друга.
— Есть идея, что мультиверсум, — подхватил другой лаборант, — это на самом деле одна вселенная, но в ней единовременно существует настоящее, прошлое и будущее. Поэтому повторено трижды.
— Однако ж это не объясняет природу сигнала. И почему он повторялся всё ближе и ближе к нам, как будто его передавал двигавшийся к Земле объект искусственного происхождения, — печально возразил обоим мэтр, покусывая дужку очков.
— Пойдёмте, — прошептал Николай, — это очень надолго. Похоже, начинается заседание ночного научного клуба.
Когда они садились в автомобиль, всеобщим вниманием завладел губастенький, выдвинувший и доказывавший какую-то совсем уж невероятную гипотезу, что инопланетяне, вообще-то говоря, могут быть микроскопическими. Что если они на самом деле уже давно прилетают к нам? Но встречают только сопоставимые по размерам микроорганизмы. Например, тихоходок.
— Вы знаете, кто такие тихоходки? Это уникальнейшие существа! На Земле у них нет родственников. Они выживают в открытом космосе. Они выносят радиацию и кипячение. Они способны восстанавливать повреждённую структуру своей ДНК! Может быть, они и есть потомки микроскопических инопланетных существ!
Мэтр слушал его заворожённо, с зачарованной, небесной улыбкой.
— Едем ко мне. Я хочу вам показать кое-что интересное. А потом подброшу вас до дома. Вам куда?
— Юго-Западная.
В квартире Николай сразу пошёл на второй уровень, куда, ступенчато следуя лестнице, продолжалась лунная фотогалерея.
— Здесь у меня чулан.
— Ну и что?
— Это необычный чулан. Это чуланчик из моего детства.
— Вы выросли в чулане? — усмехнулась Елена.
Они заглянули в комнату, похожую на детскую. Тут была детская кровать. Детский шкафчик с книгами и полками, на которых спали игрушки и конструкторы. Потолок и стены вручную разрисованы звёздами и светилами. Огромная овальная, неумело выведенная чёрной гуашью луна, засела в верхнем углу.
— Это копия моей детской комнаты. Я собрал её по памяти буквально по частям. Иногда я ночую здесь. Когда хочется свободы и чего-то… иррационального, интуитивного… Ведь наверняка есть другие миры, в которых всё познаётся интуитивно. И тем, кто очень хочет стать астрономом, там никто не мешает. Говорят: ну хочешь, брат, так чёрт с тобой, будь им, астрономом.
Тёплый свет бра прятался подобно гаснущей комете. Нарисованные звёзды мерцали оловянистым серебром. И даже казалось, тонко доносился травный сухостой и вечерний сверчок несмело вступал в ночь. Было, как в детстве, спокойно и хорошо.
— Коля, а поедем в кафе? — спрятав улыбку, предложила Лена. — Обсудим вашу интуитивность.
Николай Скуратов
Случай Виктора Зубова
Сегодня решающая ночь.
Или они находят беглеца, или их самих отправят на переработку.
Комиссар, глава отдела РОП, включил телевизор с грязным экраном, чтобы показать агентам мотивирующий ролик.
Посреди сумрачного цеха работала громадная мясорубка. Из ее рыла с множеством отверстий медленно вылезали длинные разламывающиеся червяки фарша.
Наполнялась большая металлическая ёмкость — и люди в ошейниках и жёлтых куртках оттаскивали ее в сторону.
Другие люди подставляли новую.
Кадр сменялся видом лежащих штабелями громадных колбас. Из тьмы появлялись механические руки и уносили их прочь.
Далее, догадывался Агент 125, колбасы из крысятины, отправлялись в столовые.
На этом экран телевизора потух. Комиссар сунул в рот папиросу и закурил, довольно посмеиваясь.
— Уснул, что ли!..
Агент 400 больно ткнул товарища локтем. Агент 125 шикнул.
— Если будешь хлопать ушами, нам конец! — Агент 400 уставился на него с яростью. — Или может, ты сдался, шайзе? Тогда я сам убью тебя сейчас. Хочешь?
Слабо блеснул кинжал.
— Нет, — покачал головой Агент 125.
— Или работай, или умри!
Агент 400 схватился за отворот его шинели и стиснул пальцы. Затем отпустил с видом победителя.
Агент 125 дал обещание, что больше не будет витать в облаках.
По правде говоря, он не хотел работать в Спецслужбе, но так распорядилась судьба. Альтернатива была хуже, а тут всё-таки спецпаёк: сальные свечи.
О Бриллиантовая Мать, до чего они вкусны!
…Агент 125 проглотил слюну, стараясь не думать о голоде, и огляделся. Его товарищ двинулся к ближайшему канализационному люку. Затем стал подниматься по скобам, вмурованным в бетонную стенку.
Агент 125 поплёлся следом за ним. Канализацию покидать не хотелось. Наверху было холодно, зимняя вьюга словно выдувала из тела саму душу. Но служба есть служба. Тёмные дела делаются в темноте.
Люк отъехал в сторону, нос Агента 400 высунулся в щель, принюхиваясь. Агент 125 ждал внизу. Слышно было, что прогрохотала грузовая машина.
Наконец, Агент 400 дал добро: можно вылезать!
Они выбрались из канализационного люка неподалёку от пустующей остановки междугородных автобусов; быстро, пружинистой походкой, добрались до глубокой тени позади билетной кассы. Замерли. Несмотря на время и плохую погоду, на улицах ещё встречались люди.
Так они и стояли, словно тени, — сгорбленные, с длинными голыми хвостами, торчащими из-под серых шинелей, в шляпах, надвинутых на горящие красными пламенем глаза.
Агент 400 первым выбежал из-за кассы и помчался к домам. Агент 125 за ним.
Они скрылись в тени, пошли по глубокому снегу, запетляли между голыми деревьями, растущими под окнами пятиэтажек.
Агент 125 посмотрел вверх, заметив тени по ту сторону занавесок. Странные существа — люди. Крысе их никогда не понять.
Мороз крепчал. У Агента 125 начал мёрзнуть хвост, нос так вообще превратился в ледышку и перестал различать запахи.
После, казалось, хаотичного петляния по улочкам посёлка городского типа они добрались до нужного дома.
Во дворе, заваленном снегом, горел только один жёлтый фонарь, машины ночевали под открытым небом и страдали от одиночества. Агент 125 мог слышать их тёмные механические мысли.
Крысы укрылись за сугробом. С этого места был хорошо виден подъезд двухэтажки.
Долгое время ничего не происходило, никто не покидал жилище, никто не возвращался. Нужная им квартира казалась мёртвой, но агентам было известно, что это не так. Согласно оперативной информации, Виктор Зубов приходит сюда каждые два дня, чтобы посетить свою жену, а также поесть и помыться. И если всё верно, сегодня придёт опять.
Это будет его последний визит, не без злорадства подумал Агент 125. Уж лучше он, чем я. Лучше он, чем мясорубка.
Ждали, мёрзли, мысленно и вслух проклиная судьбу, начальство и Высшее Руководство. В последнем случае делали они это весьма осторожно, ибо каждый знает, что у Них всюду уши и глаза.
Наконец, удача решила повернуться к агентам лицом. Шатающийся человек вышагнул из тени. Он плёлся, пряча лицо от холодного ветра и смотря под ноги.
— Наш клиент! — прошипел Агент 400. — Ну, теперь ты за всё ответишь, шайзе!
Виктор Зубов, которого крысы упустили в прошлый раз, остановился и начал оглядывать двор.
— Надо брать, — сказал Агент 125, доставая из подмышечной кобуры револьвер. — Уйдёт.
— Никуда теперь не денется. Дадим ему войти в подъезд.
Зубов не нашёл во дворе ничего подозрительного — а может, не хотел находить. Может, он мечтал лишь оказаться дома, в тепле, хоть ненадолго почувствовать себя в безопасности.
На этом и строился расчёт. Зубову дважды удавалось избегать встречи с агентами Спецслужбы, но он всего лишь человек и полон слабостей. Он привязан к жилищу, а потому, рано или поздно, вернётся туда.
Наводка не подвела. Агент 125 подумал, что и на его улице случается праздник.
Зубов открыл подъезд и вошёл. В тот же миг Агент 400 ринулся за ним, надеясь успеть до того, как дверь закроются. И успел.
Агент 125 подскочил следом. Оба крыса юркнули на лестничную площадку.
— Виктор Зубов, сдавайтесь! Сопротивление бесполезно! — Агент 400 скакнул на три ступени вверх, почти настигнув свою добычу.
Однако перепуганный человек оказался шустрее. Он увернулся от протянутой крысиной лапы и помчался вверх. Агенты преследовали его до квартиры.
Агент 125, бежавший позади, услышал, как Зубов кричит:
— Майя! Майя!
Услышал лязг отодвигаемой задвижки, а потом увидел женщину, выходящую на лестничную площадку. В руке у неё сковородка.
Майя замахнулась ею на Агента 400, но промазала. Крыс был куда проворнее.
Зубов спрятался за жену, упал на колени у стены и заскулил, словно собака, которую переехал грузовик.
— Пошёл вон, вонючее отродье! — пронзительно завопила Майя Зубова, пытаясь во второй раз ударить Агента 400 сковородкой.
Крыс и теперь увернулся. В этой ситуации он имел полное право применить оружие и потому выстрелил Майе в лицо.
Женщина, у которой между глаз появилось новое отверстие, повалился назад, на мужа, придавила его своим мёртвым телом.
Агенту 125 стоило труда вытащить Зубова из-под неё.
Человек не сопротивлялся. Лёжа на боку, он тихо стонал. От него воняло выпивкой и мочой.
— Всё в порядке! Оперативные мероприятия! — сказал Агент 125 старухе, чья сморщенная физиономия возникла в соседних дверях.
— Давно пора, — прошамкала старухина голова. — А то некоторые тут совсем распоясались. — Она посмотрела на лежащего на заплёванному полу соседа и скривила поистине страшную морду. На Майю Зубову, из головы которой шла кровь, и вовсе плюнула. — Слава Зефирке!
— Слава Зефирке, — удивлённо промямлил Агент 125. Меньше всего он ожидал услышать это он неё.
Агент 400, тем временем, сбегал в квартиру Зубовых и вернулся разозлённый.
— Нет телефонов. Ни стационарного. Ни мобильных. Параноики! Шайзе!
Он обыскал карманы Зубова, ничего не найдя.
— Можно от вас позвонить? — сверкнул зубами в сторону просвещённой старухи Агент 400.
Агент 125 остался на лестничной площадке, чтобы сковать Зубова наручниками.
Он слышал, как его товарищ орёт в телефонную трубку из глубины пропахшей валидолом старухиной квартиры:
— Нет… нет… Я сказал, я не потащу его через канализацию… Это слишком ценный экземпляр! Шайзе! Передай комиссару, чтобы засунул свой хвост себе в задницу! Транспорт мне! Быстро!
Агент 400 вернулся злым, но довольным.
Вместе крысы потащили скулящего Виктора Зубова к выходу. Голова арестованного билась о ступеньки.
Улица. Вьюга чуть стихла, но Агент 125 всё равно ощутил, как его продувает насквозь, и запахнулся в шинель. Он подумал, что Агент 400 пробивной парень, что сам он так не умеет. Дежурный просто послал бы его куда подальше, а комиссар потом устроил взбучку.
Однако сегодня они победители, им можно и понаглеть.
Транспорт зарулил во двор примерно через десять минут — чёрная машина со злыми глазами. Затормозив, она встряхнулась, чтобы скинуть снег с крыши.
За рулём сидел агент, чьё зловещее молчание целиком состояло из первостатейной крысиной ярости.
Погрузились. Виктора Зубова бросили на пол, сами сели на сиденье, положив ноги на его вздрагивающую спину.
Машина мчалась по ночным, продуваемым ледяным ветром улицам посёлка. Снежные столбы вылетали из-под ее бешено вращающихся колёс. Дворники с яростью скребли ветровое стекло.
Уже при выезде на трассу Агент 125 заметил на гребне придорожного сугроба какую-то фигуру. Он приник к стеклу. Калпа стояла неподвижно и смотрела им вслед. Ее глаза, где светилась вечность, были мёртвыми, а из открытого рта текла зловонная жижа.
Комиссар, хотя и ворчал, выглядел довольным.
— Будь вы расторопней, не пришлось бы сейчас зады отмораживать, — сказал он, глядя, как Виктора Зубова уводят два рослых крыса-охранника.
Агенты 125 и 400 стояли перед начальственным столом.
— Ладно.
Комиссар вытащил бумагу, что-то начеркал на ней, тиснул печать и протянул Агенту 400.
— Отдайте интенданту. Вы заслужили сегодня поощрение, засранцы. В мясорубку не попадёте.
Потом он смеялся скрипучим омерзительным смехом.
Агенты сходили к интенданту, который выдал им дополнительный паек.
В нем, конечно, были и сальные свечи, от вида которых у Агента 125 заурчало в животе.
Пучеглаз сидел на диванчике и смотрел телевизор, когда раздался звонок. Он протянул руку к столику с телефоном и ответил в трубку:
— У аппарата!
Трубка что-то крякнула.
— Наконец-то! — Пучеглаз вскочил с диванчика. — Наконец-то!
Трубка упала на рычаг, а сам Пучеглаз стремглав бросился в соседнюю комнату.
Там он открыл квадратное окно и высунул голову наружу.
Пролетая мимо окна, громадная бабочка с белыми черепами на чёрных крыльях сбросила свой груз — картонную коробку, обёрнутую скотчем.
Кудахча от нетерпения, Пучеглаз отскочил от подоконника и разорвал скотч. Внутри коробки, на куске ваты лежал Виктор Зубов.
Пучеглаз рассматривал его пристально и с нескрываемым восторгом.
Ну точно такой, какой ему был нужен! Один в один!
Осторожно вытащив человечка из коробки, Пучеглаз отправился в другую комнату. Выглядела она как библиотека, но вместо книг на полках стояли кубические аквариумы без воды. И в каждом кто-то жил.
Пучеглаз остановился. Вот оно — специально приготовленное для Виктора Зубова жилище.
Туда, в новенькую стеклянную коробку с крышкой, вентиляцией, системой подачи воды и пищи, Пучеглаз и опустил своё новоприобретение.
— Хорошо, — радостно пробубнил Пучеглаз, глядя через стекло на новый экземпляр своей коллекции. — Великолепно. Экселент!
Он отошёл от стеллажа, завёл патефон и поставил пластинку с легкомысленным вальсом.
Затем Пучеглаз вернулся и стал с удовольствием и трепетом разглядывать человечка.
А человечек лежал на боку — совершенно безвольно, словно дохлый червь, — и сама его поза была воплощением Покорности Судьбе.
Немигающими глазами он таращился на гигантскую лягушку в домашнем халате по другую сторону стекла.
…Вальс тренькал, игла подпрыгивала.
Чаепитие
В самом лучшем пансионе для девочек Катинграда был прелестный маленький парк, где три подруги любили гулять.
В середине лета они сделали это снова.
Нарядились в лучшие платья — синее, зелёное и жёлтое — и собрали всё самое необходимое.
Оставалось выйти в Солнечный День.
— Будьте осторожны, — предупредила девочек воспитательница с лицом из сырого теста и двумя изюминками вместо глаз. У неё не было рук, но в остальном эта женщина была идеальной, особенно фигура — настоящий портновский манекен.
Девочки спросили, чего им бояться в парке за высоким забором.
— Время идёт, — сказала воспитательница. — И оно всё ближе.
Повернувшись, воспитательница укатилась на своих маленьких, отлично смазанных колёсиках.
Девочки посмеялись.
Ну и пусть себе идёт, это время! Им-то что?
И они выбежали из дверей с весёлым хохотом, и помчались по мраморным ступеням, как могут мчаться лишь те, у кого в кармане вечность.
Однако девочка в жёлтом, будучи осторожной от природы, всё-таки проверила свой карман: не пропала ли… Вечность лежала там, где ей и положено, тёплая и приветливая.
У подруг было любимое место — под большим раскидистым деревом, туда-то они и побежали, щебеча, подобно ранним пташкам. Развернули клетчатый плед, поставили корзинку с едой и разложили игрушки: самое время закатить чаепитие. Поставили девочки сервиз, начали вести светские беседы. Тут был и Пучеглаз, любая игрушка девочки в синем, и Киса, плюшевая кошка девочки в зелёном, и Медведь, которого девочке в жёлтом подарила покойная бабушка.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
По гравийной дорожке катил трехколёсный велосипед. Управлявший им мальчик был одет в розовую матроску, и его почти мужественное лицо смотрело вдаль, словно он капитан на мостике военного корабля. Изо всех сил крутил мальчик педали, пока не поравнялся с деревом, у которого расположились подруги.
Мальчик затормозил и громко бросил им:
— Вы почему здесь сидите?
— Вы довольно невежливы, сударь, — произнесла, надувшись, девочка в синем.
— И грубы, кажется, — поддакнула девочка в зелёном.
— Совершенно невоспитанный мальчик, — заключила девочка в жёлтом, и Медведь, которого она держала в руках, кивнул. Пасть Медведя разъехалась, чтобы показать два ряда треугольных зубов.
— Время идёт, — сказал мальчик, гордо запрокинув голову. — А вы словно глупые цыплята! Неужели вы ничего не понимаете?
— Мы понимаем, — ответила девочка в синем, — вы, сударь, мешаете нашей игре. Вот мой Пучеглаз крайне недоволен.
Пучеглаз кивнул.
— Моя Киса говорит вам своё фи, — показала игрушку девочка в зелёном.
Киса прижала уши и зашипела.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Мальчик на велосипеде пренебрежительно фыркнул и, прислушавшись, сказал:
— Они тикают. Ваши часики. Возвращайтесь в пансион.
И тут Медведь подошёл к нему, к этому вздорному мальчику, и откусил ему голову вместе с бескозыркой. Девочки зааплодировали. Жуя, Медведь радостно зарычал, и его морда окрасилась кровью.
— Возвращайтесь, — сказал мальчик в розовой матроске и помчался дальше, усердно крутя педали.
Солнце над Катинградом палило радостно, крона дерева, под которым сидели девочки, покачивалась зелёным зонтом.
Девочка в жёлтом вытерла Медведю рот платком.
— Вот мой Медведь будет управлять Вселенной. Есть ли ему дело до всяких глупых мальчишек?
— Нет. Нет дела, — квакнул Пучеглаз, хватая чашку и глотая игрушечный чай. Его лягушачьи глаза вылезли из орбит, будто стремились заглянуть за край бесконечности.
— Мы признаем его главенство, — подняла лапку Киса.
— Великий Медведь! Достославный Медведь! Непобедимый Медведь! — возгласили девочки, кланяясь Повелителю Вселенной.
— Летал Медведь в Пустоте Великой, когда не было ни тверди, ни жидкости, ни газа. И создал он всё это, потому что стало скучно, — проговорила девочка в жёлтом.
— Воистину, — сказали ее подруги.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Чиновник по особым поручениям, одетый в нарядный сюртук и панталоны, остановился у парковой ограды.
— Не подскажете ли, сколько времени, юные барышни? — спросил он елейным, очень противным голоском, точно задумал недоброе.
— Мы не знаем, — сказала девочка в жёлтом. — И нам всё равно.
— Тогда у меня для вас поручение, особое поручение, как вы понимаете. Служба всё-таки.
— Уходите, — сказала девочка в синем. — Иначе Медведь вас проглотит!
— Я должен передать вам уведомление! — настаивал чиновник по особым поручениям.
Он улыбнулся алым ртом с толстыми губами и перебросил через ограду лист бумаги. Лист перевернулся в воздухе, раскрылся и лёг рядом с девочками.
Было на нем написано следующее:
«Тик-так! Тик-так! Тик-так! Время идёт. И оно близко!»
Рассердились девочки.
— Да какое нам дело до вашего времени? — спросили они чиновника. — У нас в карманах Вечность.
Чиновник снова препротивно улыбнулся.
— Так ли, барышни? Так ли? Ха-ха. Позвольте откланяться, ибо дела-с.
Он помахал девочкам шляпой. Тотчас к нему подкатил громадный, начищенный до блеска самовар и, открыв в его боку дверцу, чиновник забрался внутрь.
— Н-но! — крикнул, взмахнув бичом, сидевший на вершине самовара кучер — глобус мира с единственным островом посреди Океана, и самовар помчался прочь изящным аллюром.
— Послушайте! Беда! — вдруг прошептал с испугом девочка в жёлтом. — Вечность пропала! Мой карман пуст!
Она показала, насколько он пуст. Совершенно пуст. На его дне плескалась космическая чернота, от которой стыли девочкины пальцы.
— И у меня, и у меня пропала… — заголосили подружки. — Невероятно! Куда она подевалась, наша вечность? Кто ее украл?
Стали они озираться в надежде увидеть вора, способного на такой мерзкий поступок. И увидели, да не одного, а троих — крысолюдей, сгорбленных, с длинными голыми хвостами и горящими алым огнём глазами. Эта дерзкая хихикающая троица стояла поодаль, никуда не собираясь уходить, тем более бежать.
— Отдайте! Отдайте нам нашу Вечность! — закричала девочка в жёлтом. — Медведь, помоги нам!
Медведь двинулся к крысам, но те стояли и смеялись над ним, издевались, святотатственно подзуживали, словно Медведь не был Повелителем Вселенной, а всего лишь игрушкой.
Медведь очень старался настичь воров, но не смог. Чем быстрее он мчался, тем сильнее прирастал к одному месту.
— То, что упущено, не вернётся, — сказал один крыс, подкидывая на ладони вечность девочки в синем.
Его ужасные жёлтые резцы сверкали, подобно карающим мечам.
— Ни один Император не восполнит потерянное. — Другой крыс бросил в рот Вечность девочки в зелёном.
— Всё тлен! — хихикнул третий крыс, превращаясь в могильного червя, который тут же зарылся в землю и исчез.
Его сообщники, желая, очевидно, ещё сильнее расстроить девочек, растаяли в воздухе, оставив облако трупного зловония.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Теперь и девочки слышали этот звук, словно неподалёку от них, рядом с городом, с планетой стояли громадные часы.
И часы эти планомерно, неумолимо отсчитывали каждый миг.
— Не могу подняться, — слабым голосом произнёс девочка в зелёном. Из-под ее подола полилась кровь, нижняя белая юбка мигом стала влажной. — Умираю…
Девочка в синем засмеялась стеклянным дребезжащим смехом. На лице ее выступили сине-жёлтые пятна, одна сторона опухла, на шее появились следы чьи-то пальцев.
Через миг она уже висела, покачиваясь, над пледом с игрушечным сервизом. Верёвка сдавила ее шею, язык, влажный, вывалился между губ.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Девочка в жёлтом повернулась, чтобы обнять своего Медведя, но тот исчез. Вместо него стоял рядом с ней мерзкий господин. Глядя на неё, он презрительно кривил жирные от щей губы и что-то говорил.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Из девочки в жёлтом один за другим лезли окровавленные младенцы. Оказавшись снаружи, они ползали туда-сюда, точно черви, и повсюду оставляли кровавые отпечатки своих ручонок.
И они кричали — вопили, как могут вопить только новорождённые.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Девочка в жёлтом оплыла, словно комок теста. Младенцы облепили ее, продолжая вопить, а жирногубый господин хлопал, довольный, и хохотал беззвучно.
Облетало дерево.
Умирала трава.
Времена года неслись галопом.
Солнце то жгло, то налетала метель.
Чугунная ограда парка рассыпалась в прах. Следом унесло ветром то, что осталось от пансиона, от домов по соседству, от улицы, города, мира.
Всё стало тленом.
А потом явилось Время. Печальное. Скорбное. Утешающее.
Однажды художник изобразил его скелетом, вооружённым косой, и нарёк Смертью. Так и повелось с той поры.
Взглянула Смерть на подруг и тяжело вздохнула. Взмахом косы отрубила девочке в жёлтом уродливую голову, другим взмахом избавила от агонии девочку в зелёном, осторожно сняла девочку в синем с дерева. Ее голову Смерть положила в корзинку вместе с другими.
— Я их честно предупреждал, — сказал мальчик на велосипеде.
— Я сделал всё, что мог, — поклонился чиновник по особым поручениям.
Он взял корзинку с головами девочек и с подобострастием всякого опытного служаки взглянул на Смерть.
— Всё тлен, — сказала она.
Втроём они пошли через парк, которого уже не было, оставив Пучеглаза, Кису и Медведя сидеть в траве, чья память сгинула навечно.
— Жаль всё-таки, — квакнул Пучеглаз. — Тик-так.
Взял он чашку и начал прихлёбывать обжигающий игрушечный чай.
И вкус у чая был чёрный-чёрный, словно у леденцов небытия.
Последний Nevermore
Если достаточно долго плутать, обязательно куда-нибудь придёшь.
Олечке Смуриной повезло — она нашла путь, который совершенно неожиданно привёл ее к дорожному указателю.
Вот что было на нем написано:
«Когда явится Ворон Линялый, сбудется пророчество».
Указатель висел криво, и краска на нем потрескалась.
— Думаешь, нам надо туда? — спросил Человек-рыбка.
Он был любимой игрушкой Олечки Смуриной, единственным настоящим другом. К тому же, в отличие от себе подобных, Человек-рыбка обладал разумом и умел говорить.
Под словом «туда» он имел в виду городок, раскинувшийся шагах в пятнадцати от путешественников. К нему вела дорога из багрового кирпича.
— Полагаю, у нас нет иного выхода, — рассудила Олечка.
Она взяла Человека-рыбку за руку, и они пошли.
Вскоре стало ясно, что здесь обитают чудища.
«Вы входите в Nevermore. Добро пожаловать!» — таращился кривыми буквами второй указатель, торчащий из земли рядом с домом, похожим на мятую обувную коробку.
Не успела Олечка разглядеть странный дом, как старушка, выскочившая из двери, закричала:
— Привет! Привет! Рада видеть! Внутрь! Идёмте внутрь!
Старушка оказалась необыкновенной. На вид — лет сто, видовая принадлежности — мышь, причём мышь круглая, пышная, мягкая, словно шарик из седой шерсти.
На ее носу блестело золотое пенсне.
— Я тоже очень рада… — протараторила Олечка, которую с настойчивой вежливостью заволокли в невыносимо уютную гостиную.
— Ты ведь чужестранка, — проговорила старушка, улыбаясь мышиным ртом и прижимая мышиные уши. — И ещё человек… ай-ай-ай…
— Почему ай-ай-ай? — спросил Человек-рыбка.
— Местные законы не очень приветствуют homo sapiens. До такой степени, что… — она провела рукой по горлу. — В любой момент тебе могут снести голову с плеч, милочка. Ты хочешь, чтобы тебе снесли голову с плеч?
Олечка ответила максимально честно:
— Нет. Думаю, это больно. А потом ещё целый месяц в больнице лежать и пить микстуры!..
— Целиком с тобой согласна, милочка, — улыбнулась мышка-старушка.
Она указала на картину, висящую на почётном месте:
— Кстати, это Чёрный Цилиндр. Разве ты не слыхала о нем?
— Мы не слыхали, — ответил за Олечку Человек-рыбка.
— Должно быть, вы прибыли из Очень Дальних Мест… Понимаете, это… это Чёрный Цилиндр… О нем известно немного, но нередко его можно заметить плывущим между вселенными.
— А… — открыла рот Олечка, но старушка ее перебила. Вероятно, дальнейшие расспросы грозили завести их в область, не предназначенную для непосвящённых. — Кстати, меня зовут Розали.
— Ольга Семеновна Смурина, — представилась девочка, — это мой друг — Человек-рыбка.
— Знаю, знаю, — умилилась Розали. — Вы оба такие милашки-милашечки! Прямо бы съела!
— А кто такой Ворон Линялый? — спросила Олечка. Она чуть отодвинулась от мышки-старушки, ибо не очень любила, когда с ней так сюсюкаются.
— Ты про указатель? Хм. Ну как тебе сказать. С одной стороны, он Ворон. Знаешь, такой, из семейства врановых. С другой, он Линялый — у него что-то там… с перьями. Облез, в общем. И теперь, увы, летать не может.
— А что он делает?
— Ходит. Или ездит на велосипеде. По слухам, — подмигнула Розали.
— А что за пророчество?
— Это касается нашего Мэра. Он знаешь ли, эксцентрик, хотя, надо заметить, вынужденный… Ест собственных детей.
— Зачем? — поразилась Олечка. — По-моему, это гадко.
Розали вздохнула.
— Дело в том, что некий болван сообщил нашему Мэру, что один из его детей свергнет его власть в Nevermore и сам займёт руководящий пост. С той поры Тыква вынужден заниматься детоедством. Бедняга. Отпрыски постоянно созревают… думаю, однажды он лопнет.
— Но пророчество…
— Ну, тот же болван прибавил: придёт Ворон Линялый и прикончит Тыкву.
— Однако, — покачала головой Олечка Смурина. — Тут всё довольно запутанно.
— Да что ты. Ясно как день! — воскликнула мышка-старушка. — Ну, я побежала ставить чайник.
Розали исчезла. Олечка и Человек-рыбка остались в невыносимо уютной гостиной.
— Смотри, какой-то дяденька, — сказал Человек-рыбка, указывая на фотографию в рамке, стоящую на тумбочке. — Хмурый.
Олечка не могла не согласиться. У дяденьки были большие печальные глаза, чёрные волосы и полная безнадёжность в каждой чёрточке лица.
— Мой брат Эдгар, — сказала Розали, появляясь с подносом, где стоял чайник, чашки и вазочка с печеньем.
— Но ведь он человек, — заметила Олечка.
— Человек, но это большая тайна. Клянитесь никому ее не раскрывать.
Олечка и Человек-рыбка поклялись Черным Цилиндром и сели пить чай с печеньем. Кстати, шоколадным. И очень вкусным.
Когда животы были набиты и нежились от удовольствия, Розали сказала:
— Ну, время идти на праздник.
— Куда? — спросила Олечка.
— Сегодня Хэллоуин. Мы наряжаемся людьми и ходим по домам.
— Наряжаетесь людьми?
— Ну, они же страшные, приносят несчастья, пугают малышей. Так, по крайней мере, считается. Но это же весело, да? Нарядиться и заставить соседей гадать, кто перед тобой!
Олечка и Человек-рыбка переглянулись.
— А как быть мне? — спросила девочка.
— Вот всё голову ломаю… — почесала покрытый шерстью нос Розали. — Если ты оденешься чудовищем, то какой будет тогда смысл?
— Пойду так, — предложила Олечка. — Пусть все думают, я страшный человек.
— А если кто-то попросит снять маску?
Это был тот случай, когда ответ лежал не на поверхности.
— Придумала! Будет чуточку больно, чуточку. Скорее, неприятно. Идём!
Розали схватила Олечку за руку и потащила в ванную комнату. Человек-рыбка остался на месте.
В ванной комнате мышка-старушка избавила Олечку от одежды, потом сделала длинные надрезы на коже спереди и сзади — и сняла кожу целиком. Олечка посмотрела на себя, на кровавую лужу, которая натекла у ее ног, и расстроилась.
Честно говоря, в такое дурацкое положение она ещё не попадала. Попадала в разные, но не в такое.
— Теперь ты можешь стать настоящим чудищем! — объявила Розали, напяливая на неё чужую шкуру. Застегнув пуговицы на спине, мышка-старушка повернула девочку к зеркалу.
В зеркале стояло страшное существо, похожее на свинью. Во всяком случае, у него был пятачок.
— Нравится?
— Ладно. Пусть так, — согласилась Олечка. — Только как-то колет. Словно свитер.
— Дело привычки. Быть чудовищем, знаешь ли, не так просто.
Розали надела на неё обратно кожу человека и прибавила:
— Теперь, если снимешь ее, все увидят, что ты самая обычная образина!
Они вышли из ванной. Увидев Олечку, Человек-рыбка пожал плечами. В конце концов, он только игрушка, и его мнение никого не интересует.
В Nevermore праздник уже начался.
— Я подожду вас дома, — сказала Розали, махнув рукой на прощанье.
Олечка махнула в ответ.
Чудища бродили по соседям, собирая сладости в корзинки и мешки.
Олечка поразилась, как много стало вокруг людей, однако вспомнила, что все они ненастоящие.
Обойдя несколько домов, Олечка и Человек-рыбка приблизились к особняку Мэра. Над главным входом красовался портрет самого Тыквы, в парадном мундире и при шпаге. И хотя мундир и шпага производили впечатление, сам Тыква бы всего лишь украшением на Хэллоуин, которых вокруг было полным-полно.
— Сладость или гадость, — крикнула Олечка Смурина, когда открылись двери мэрского особняка.
На пороге стояла Жирная Гусеница. Из ее маленьких глазок лились кровавые слезы.
— Просто ужас что такое! Ужас! — пролепетала Жирная Гусеница. — Вы должны это видеть!
— Мы? — удивилась Олечка.
Но Жирная Гусеница убежала внутрь дома. Ничего не оставалось, только следовать за ней.
В большой спальне, на большой кровати сидел сам Тыква. Он был в ночной рубахе и совершенно расстроенных чувствах. У стены рядком стояли слуги: козел, баран и майский жук, все в ливреях, густо расшитых золотом. Боясь, что и их съедят, бедняги не смели лишний раз пошевелиться.
— Добрый вечер, — поздоровалась Олечка, но на неё никто не обратил внимания. Тыква в особенности, ибо целиком был занят трапезой.
Тачка с вопящими от ужаса детьми стояла возле кровати. Мэр протягивал руку, брал очередного отпрыска и совал в свой зубастый рот. Ему было совершенно наплевать на крики и протесты.
Хрум! Хрум! Хрум!
Так ел своих детей Тыква. Одного за другим. Безо всякой жалости, надо подчеркнуть.
Не успела Олечка ничего придумать, как в комнату, оттолкнув ее и Жирную Гусеницу, ворвалась супруга Тыквы — впрочем, не одна, а в компании с каким-то господином.
Супруга Тыквы не была тыквой по рождению. Скорее, ее можно было назвать Восковой Мандаринкой, такой реалистичной, что хотелось сорвать с неё кожурку и скушать.
— Всё, с меня хватит! Я предупреждала тебя! — закричала Восковая Мандаринка. — Ты не хочешь внимать голосу разума!
Тыква посмотрел на супругу со страхом и раскаянием.
— Дорогая, я говорил, ничего сделать нельзя. Это судьба! Если я не буду есть наших детей, моему владычеству в Nevermore придёт конец!
Лежащие в тачке тыковки завопили ещё громче.
— И хорошо, что придёт! — сказала со всей твёрдостью Восковая Мандаринка. — Я привела Ворона Линялого! Тебе крышка!
И господин вышагнул из-за ее спины. Он был одет в элегантный клетчатый костюм и кепку. Из-под кепки торчал длинный вороний клюв, а из штанин голые птичьи ноги с чёрными блестящими когтями.
— Добрый день, господин мэр! Вы готовы?
— К чему? — встрепенулся Тыква. — Ни к чему я не готов! Я вас не знаю!
Ворон Линялый посмотрел на Олечку Смурину, хмыкнул, блеснул черным глазом, словно говоря — «Я знаю, кто ты!», и направился к кровати, на которой восседал Мэр.
— Пророчество нельзя изменить. Вот моё явление!
Один из слуг — майский жук — включил стоящую в углу радиолу, из которой полилась трагическая музыка.
Тыква закричал. Ворон взобрался на кровать, ведь перьев у него не было и взлететь бы не вышло, и со всей силы клюнул Мэра в голову.
Тыква дёрнулся, скатился с кровати и умер.
— Nevermore! — гаркнул Ворон Линялый.
Все закричали:
— Ура!
И стали хлопать Ворону Линялому, который элегантно кланялся присутствующим. Жирная Гусеница при этом так разволновалась, что лопнула, и из неё выпорхнула бабочка.
— Тут есть мораль, — шепнул Человек-рыбка Олечке. И она согласилась.
Кричали и освобождённые тыковки. Радостно они раскатились по полу, а Восковая Мандаринка кудахтала, словно наседка, прыгая туда и сюда.
Олечке же в честь праздника вручили громадную плитку шоколада и пригласили на ужин, который состоялся на главной площади Nevermore.
Там Тыкву, по всеобщему признанию, самого ужасного Мэра из всех, разрезали на части и съели с большим аппетитом.
Олечка из вежливости попробовала пару кусочков.
— Не так и плохо, — заметила она. Человек-рыбка ответил, что очень даже неплохо.
Потом все танцевали и горланили песни, а Ворон Линялый читал стихи. В одном стихотворении, к восторгу жителей, упоминался даже городок Nevermore.
В полночь по традиции все сняли маски и превратились обратно в чудовищ. Олечка последовала их примеру. Спасибо мудрой Розали: никто не обратил внимания на ее костюм существа со свиным пятачком.
Прежде чем сесть на велосипед и уехать, Ворон Линялый помахал ей. Кажется, он действительно знал, кто она.
Свою кожу Олечка Смурина спрятала от чужих глаз — пригодится.
Если она когда-нибудь найдёт своего отца, ему будет приятно видеть дочь такой же, как раньше.