ет губы охладевшего к ней утопленника.
— Ты веришь? — спрашивает нас Дракон.
— Мы видим! Да, теперь мы видим.
— Что ты видишь?
— Каштановые сны на твоём хвосте.
— Мой хвост — это дорога из красного камня, уходящая волнами сквозь тьму предвечного хаоса.
А мы помним, как в детстве боялись телевизионных антенн, и как Великий Океан разговаривал с нами. Из морской пучины на берег выходили Глубинные Жители; они приносили изделия из кораллов и жемчуга, дивились картинкам в телевизоре, осторожно пробовали на вкус вареного краба и копчёную рыбу. Бывало, к берегу причаливали шлюпки. Призраки пиратов обступали нас полукругом, интересовались: не видали мы, часом, тут чего подозрительного? Мы же просили поделиться сокровищами. А вдали, в снежной пелене, чёрными штрихами вырисовывался фрегат. Обрывки парусов колыхались, мачты были поломаны. В трюмах вопили живые ещё пока узники…
— Я — горячечный бред убийцы, — шепчет Пурпурный Дракон.
— Но на нас нет крови, — говорим мы, — мы не убивали.
— Себя, и кровь на вас есть ваша кровь.
Где-то в лесах кричат гагары, в земле кроты роют норы. Опытный охотник греется у костра и, устало потирая ладони, наслаждается звуками леса. А в чаще таится Первобытное Зло. Дети рассказывают друг другу страшилки, в то время как Санта-Клаус пытается устроить рейдовый захват быстро нищающей корпорации Деда Мороза — увы, нынешнее законодательство вполне допускает подобное.
— Мы же найдём его, да?
— Смотри.
И там, в снегах, в покосившейся избушке заперся исхудалый многовековой старикан. Отрешённо слушая, как в камине потрескивает огонь, он, поморщившись, глотает коньяк, шмыгнув носом, утирает слезу со щеки. Его борода давно уже не белая, она сделалась серой, будто пыль на книжной полке, будто половая тряпка. А его звучный некогда смех отныне напоминает лишь скрежет проржавевших дверных петель. Детвора больше не пишет ему писем, а игрушки в дырявом мешке ветшают из года в год. Так у него отняли смысл жизни — его праздник.
Все, о чем мечтал когда-то…
Грядёт Рождество, и Люцифер нервничает, играя в компьютерные игры у себя в замке. Безлимитный интернет нравится нечестивому, хотя он по-прежнему не в силах одолеть самых заядлых игроманов, с которыми сражается в сети.
А в каких-нибудь военных училищах курсанты видят сны о свободе. Случается, правда, и такое, что их сновидения путаются со сновидениями заключённых в тюрьмах по всему миру. Политики же, напротив, не спят — волнуются, так как за власть нужно постоянно бороться, а они уже обленились, раздобрели, устали. Что ж, наверное, грядёт ещё одна нескончаемая осень для бесчисленного множества патриархов. А ведь им, бедолагам, хочется-то лишь тепла да уюта…
Тепла да уюта…
«Кто ты такой?» — спрашивает девушка, и чудовище улыбается. Но почему? Потому что нашло очередную жертву? Или же потому, что влюбилось?
А может, любовь и есть поиск жертвы? Может, именно любовь плодит чудовищ?
— Давай выше, — приказываем мы Пурпурному Дракону, — гораздо выше!
— Не забудь захватить подарок сестре, — отвечает он.
И мы взмываем, постепенно оставляя землю, покидая города и людей. Их мысли узнаваемы, но ведь где-то по ту сторону реальности скрывается иной мир. Другие существа с другими надеждами.
Необъятная геометрическая фигура, составляющая многомерную систему из размышлений и самых различных образов, — она существует в великой пустоте и постоянно меняется, трансформируясь во всё более и более сложную фигуру.
— Тессеракт в энной степени.
И каждый ее угол, каждый вектор, каждая длина и высота — всё это думает, задается извечными вопросами, пытается постичь непостижимое, пытается постичь… самое себя? Такова доведённая до совершенства рефлексия, где всякая обнаруженная истина — случайность. Значит, смысла и вовсе нет?
Мы протягиваем руку и хватаем вспыхивающие звезды.
— Пора возвращаться, — говорит Пурпурный Дракон. — Нас уже заждались.
— С Новым годом, — ликуем мы. — Каштановые сны восхитительны!
— Теперь ты понял?
— Да, мы поняли. Нет ничего, и есть всё. Красота в многообразии. Всё вместе — гармония, которая и образует наш мир.
— Летим, цепляйся за мой хвост крепче, — напутствует Дракон. — Нужно успеть до рассвета. До первого луча солнца. Потому что после я уйду. Чёрный Человек уйдёт. А ты… — ты останешься.
— Ты смерть.
— Возможно. Но если и так, то я — не твоя смерть. Ещё не время.
Мы стремительно падаем. Обратно на Землю. К людям. К их домам и к запертым в этих домах историям. К жизни.
— Ты любовь.
— Возможно. Но если и так, то я — ничья любовь. Я та любовь, какая бывает в совершенстве.
— Ты надежда.
— Возможно. Но если и так, то я — исключительно твоя надежда. Остальные вряд ли поймут.
— А мы всё равно верим! И будем верить! Снова, снова и снова…
Но Дракон хранит молчание, даже не глядит в нашу сторону — лишь на помещение, где мы очутились. Знакомая комната… И снег кружит за окном, ночь постепенно отступает. Миг — и она уже бежит прочь из города, куда-нибудь в другое место, подальше от ясности дня, туда, где близится время магии и чудес.
— Температура спала, — слышим мы голос. — Думаю, ему уже лучше.
Постепенно всё возвращается. Мир вновь обретает чёткие очертания. И нет больше жара, нет судорог, одна только слабость.
— Бред прошёл.
— Как себя чувствуешь?
— Не знаю. Я видел сны… Спал и видел сны! И Чёрный Человек, обернувшись Пурпурным Драконом, унёс меня далеко-далеко, в страну волшебства… Обыденного волшебства… Такого, о котором мы не имеем ни малейшего понятия…
Слышу голос сестры:
— Мама, посмотри-ка, чего мне Дед Мороз под ёлку положил.
Оборачиваюсь: в руках у сестры звезда — та самая, которую я принёс из мира забытья. Мама молчит, удивлённо разглядывая незнакомый ей сияющий предмет.
— Тебе уже лучше, Женя? — спрашивает меня сестра.
— Да, Глазастик, мне уже лучше.
— Вот, — она показывает звезду, — мне подарили.
— Вижу, маленькая… вижу…
ПИСЬМЕНА НА КАМНЯХ◊
Лоуратис ИчтимрКомета
Мне снился сон осеннею порою —
Кошмарный сон о будущем Земли,
Как будто странница небрежною рукою
Смахнула в пыль цветы, что здесь росли.
Из миллиардов зим холодная, седая
Летела в миллиарды новых лет
Комета, в солнечных огнях сгорая —
Осколок Смерти забыты́х побед.
Тяжёлый шлейф за нею волочился —
То плоть мертвяная под яростным лучом
Звезды ближайшей корчилась, дымилась
И обрывалась ледяным хвостом.
Превратны обращенья масс небесных.
Порою даже мудрые молчат,
Не в силах угадать, где на тропе отвесной
Назначено свиданье тех громад.
Земля покойно по своей орбите
Свершала путь, когда из внешней тьмы
В уютную солярную обитель
Вошла посланница космической зимы.
И где-то на дороге, что извечно
Соединяет годы, месяцы и дни,
На миг единый, краткий, скоротечный
В полёте сблизились и разошлись они.
Однако же секунда во вселенной
Нередко значит более веков —
Так бор, в листву всё лето облаче́нный
За час теряет свой златой покров.
В ночной тиши, не ведающей страха,
Раздался вдруг протяжный долгий свист —
То воздухи под дланью горсти праха
Кричали болью, лопались, рвались!
И чудился мне в этом диком звуке
Весёлый посвист, будто в скачке ветряной
Комета с удовольствия иль скуки
Под нос себе напев свистала над Землёй.
Жестокий бич хвоста кометы злого
Хлестнул леса, моря, пустыни, льды —
Так кнут в руке, не знающей благого,
Бьёт смертника, что скован в кандалы.
Кора планеты углилась, крошилась
Под тяжкою пятою чёрных глыб,
Когда льдяная плоть с небес валилась,
Мир претворяя в груду мёртвых дыб.
Напрасно рук воздетых миллионы
Взывали к милосердью божества,
Ибо не разума мудрейшего законы
На гибель обрекли живые существа.
В гармонии бездушных уравнений,
Что пишет хаос на скрижалях пустоты,
Холодных льдин ужасное паденье —
Лишь акциденций мимолётный стык.
Оставив за спиной кровавые руины,
Скиталица продолжила свой ход,
И посвист жуткий над земной могилой
Уже не бередил померкший небосвод.
Хеллена ЭльоВ тринадцатое полнолуние
В дебрях лесных под покровом пожухлой травы
Каменный гроб увязает в безжизненной почве;
Между увядших деревьев туманною ночью
Слышно лишь жуткое уханье белой совы.
Здесь, поглощённая мраком, я сплю вечным сном,
Только во веки веков не найти мне покоя,
Сдавлена грудь бездыханная хладной плитою,
Сомкнуты бледные губы в страданьи немом.
Перед восходом тринадцатой полной луны
Замерло всё в этом гиблом, покинутом месте…
Но, наконец, где-то волк затянул свою песню,
Воем тоскливым разрушив силки тишины —
Значит, свершилось! Земля задрожала, и вдруг
Гроб раскололся со стоном на мелкие части.
Я возрождаюсь — но так кратковременно счастье
Видеть, как о́живший лес зеленеет вокруг.
Серый мой друг у осколков гранитных сидит.