Кора улыбнулась. Она тоже была рада. Максимилиан ей нравился, он был приятен в общении и в целом располагал к себе, несмотря на их первую встречу, в которой он активно демонстрировал недовольство.
Как давно это было. Хотя нет. Всего сезон назад. Но казалось, прошло уже несколько зим.
– Он заходил к моему отцу.
– Зачем?
– Поговорить о Баррете… И… Он посоветовал нам тоже поговорить с ним. Может, ты попробуешь? Вы с папой всегда были дружны, и до сих пор вас многое связывает. У вас точно разговор выйдет продуктивнее…
Кристофер задумчиво кивнул.
Кеб остановился у входа на кладбище, и еще идя по тропинке, Кора заметила Гила. Он сидел на скамейке у могилы с собственным именем. Ветер трепал белые волосы, а пасмурное небо грозно нависало мрачной серостью.
Кристофер опустился справа от сына, Кора присела слева. Гил наконец поднял голову от папки, посмотрел на них с улыбкой.
– Спасибо, что приехали.
– Что это с тобой? – дядюшка нахмурился.
Кора завозилась рядом. Она тоже почувствовала что-то странное, непонятное ощущение. Предчувствие?
– Это Макс принес, – Гил приподнял папку на коленях. – Тут имя того, чье тело лежит в могиле вместо моего.
Кора сглотнула, явственно ощущая вставший в горле ком. Она прислонилась к Гилу, а он пояснил:
– Чем больше я общаюсь с вами, тем легче мне вспоминать определенные вещи. В том числе лицо мальчика, что был со мной у Людоеда. Я попросил Макса поднять дела пропавших в те года примерно того возраста, каким я помню парнишку. И сегодня я нашел. Как забавно складывается судьба, да? Мы сидим здесь с вами, наконец выяснив, кто в могиле, и именно в тот день, когда он умер.
Гил раскрыл папку. Внутри лежал примятый портрет худощавого мальчика, а внизу приметы.
– Жан Ришар. Ему было пятнадцать. Он с семьей переехал в столицу из Леона, когда там свергли короля. Семья жила в Клоаке. На пропажи, даже детей, там смотрят сквозь пальцы. Тем более если это приезжие. Знаете, что самое забавное? Он ушел в поисках младшего брата, пропавшего ранее. Вот, – Гил перелистнул страницу, указывая на другой портрет и приметы, – в отличие от меня, ему нос не ломали. Но лицо слишком детское… И все же…
– Рие? – глухо предположил Кристофер.
У мальчика с портрета тоже были длинные волосы, черты лица походили на те, какие были у Рие. И ничто не могло скрыть сходства, как в случае Гила. Ни сломанного носа, изменившего неуловимо очертания всего лица, ни посеревших глаз. У мальчика они и так были серые, а волосы пшеничного цвета пушились.
– Маркэль Ришар. Похоже, Рие все же младше меня, засранец… Забавно, как все в итоге переплелось, а? Наверное, все же я тогда умер вместе с Жаном в каком-то смысле, да? Значит, умереть еще раз не станет такой уж проблемой…
– Что ты несешь? – рявкнул вдруг дядюшка Крис. – Нашел пацана, отлично! Еще и семью друга обнаружил. Радоваться надо. Какая к импам смерть?
– Пап, – Гил устало вздохнул, привалившись к плечу Коры, – мы не докажем, что Баррет причастен. А раз так, я сам казню дюка. Я завершу то, что начал.
Вспомнился злополучный список жертв, где в самом конце был сам Гил…
Завершит?
38. Рубин и Аконит
В доме Кристофера было чище, чем помнилось Коре. Не было больше бутылок и прогорклого запаха дешевого табака. Пахло сандалом и холодным удом. Несмотря на тучи, дома было светло. Коре не потребовалось включать лампу, чтобы написать короткую записку отцу с предупреждением, что ждать дочь стоит лишь на следующий день. Маме такое не отправишь, она устроит скандал и при получении послания, и при возвращении нерадивой младшей. Кора не хотела ее беспокоить, но с удивлением подумала, что в целом ей все равно на ругань матери.
А вот на ругань Гила и Кристофера нет… Их громкие хриплые голоса разрывали пространство и гремели, сталкиваясь в воздухе. Казалось, будто не два человека пытаются о чем-то договориться, а два зверя рычат друг на друга. Когда Кора отправила записку, буря в доме стихла. Оба устали.
– Я не могу с ним больше говорить, – буркнул Кристофер, проходя мимо.
– Куда ты, дядя?
– Прогуляюсь, остужусь.
Послышался хлопок двери. Гил, утомленный спором, сидел в кресле, а теперь прижался лбом к боку подошедшей Коры. Она приобняла его, целуя в макушку, пахнущую дымом и дождем.
– Тебе, наверное, пора…
– Я остаюсь. И если я не ору на тебя, как дядя, это не значит, что я поддерживаю то, что ты собираешься уничтожить себя.
Гил тяжело вздохнул, пряча лицо на груди Коры. Она запустила пальцы в его волосы, массируя голову, и шепнула:
– Еще рано. Мы только начали. Дай нам время.
– Чем больше мы ждем, тем сильнее защита дюка. А я… я не могу спокойно сидеть, Корри. Я просто должен сделать это. Я не хочу… не хочу покидать тебя, но я должен. Это мой долг. А твой – отпустить меня. Ты достойна большего, чем… это, – Гил чуть отстранился, указывая на себя.
– Ты не «это», ты мой Гил, моя любовь, – Кора взяла его лицо в руки, приподнимая. Она пыталась сдержать подступающие слезы. – И я не позволю тебе уйти так просто. Ты должен дать мне обещание, что ничего не будешь предпринимать, пока не выйдет статья Рубиновой дамы. Обещай!
– Я обещаю тебе, моя богиня, – улыбнулся Гил. Она облегченно выдохнула, опускаясь к нему и нежно целуя.
У Коры сжалось сердце, когда она поняла, что руки Гила, обычно требовательные и жадные, хоть и бережные, теперь держали ее, будто она хрустальная и может треснуть и разбиться, разлететься на тысячи тысяч осколков. Гил касался ее так осторожно, так благоговейно, будто Кора ненастоящая, будто он забыл, что он Гил, что он Аконит, будто он снова 5897 в холодной пустой комнате, а его богиня лишь фантазия.
Слезы снова подкатились к глазам, и Кора запрокинула голову, чтобы не заплакать. Ей вдруг подумалось, что он всегда таким был: разрушенным юношей, но со временем Аконит дал ему уверенность и силу, а Гил вернул радость и ощущение жизни. Он смог быть сыном, другом и возлюбленным, но с тех самых пор, как Дурман пришел в их жизни, все начало угасать. Теряться в Белой комнате, шепоте Голосов и лице того, из-за кого случилось много бед.
Кора убрала платиновые волосы, падающие на глаза Гила, и упрямо уставилась на него, подмечая, что он избегает поднимать взгляд.
– Посмотри на меня, – шепотом приказала она. И он подчинился, как подчинился бы наверняка любой ее воле. – Я хочу, чтобы ты был со мной сегодня. Я хочу чувствовать тебя, я хочу запомнить тебя.
Пальцы Гила впились в нее, кадык дернулся от сглатываемой слюны. Его тело задрожало. Он уткнулся носом в шею Коры и попросил:
– Пойдем наверх, пожалуйста.
Она кивнула и нежно поцеловала его.
«Забавно, он сказал “пойдем”, но идет только он», – думала она, пока Гил нес ее на второй этаж, в гостевую спальню.
Ее руки дрожали, когда стягивали одежду и едва не разорвали рубашку на Гиле. Коре почему-то было ужасно больно, но еще и невероятно приятно, она зависла на грани, где-то между слезами и радостью. Каждая ласка сквозила отчаянием.
Гил был здесь, с Корой, но очень скоро момент этот может стать только воспоминанием. И она целовала с исступлением обветренные губы Гила, его немного колючий подбородок, его шею, ключицы. Она целовала его плечи, шрам над локтем, его живот. С упоением и наслаждением Кора чувствовала, как бешено забилось сердце Гила, как он задрожал и начал рвано дышать, как стоны вырывались из его рта, когда ее язык скользил по его коже, оставляя влажный след.
Их обнаженные тела наконец нашли друг друга, теснее прижались, сливаясь, и удовольствие утянуло разум в бездну блаженства. Туда, где нет ни смертей, ни ужаса.
Кора заснула в объятиях, но даже во сне ее преследовал страх потерять Гила. Пальцы впились в его руки, чтобы не отпускать…
Гил поднял взгляд в зеркало и уставился в свое лицо с кривоватым носом, с заметной горбинкой, с припухшими от поцелуев губами и с горящими светом глазами. Иногда Гил не мог понять, кто он, кем является, зачем живет и что вообще делает. Когда-то он нашел смысл – казнить виновных, но теперь, когда все подходило к финалу, настигли сомнения. Нет, Гил все еще верил в свой долг, но ощущение было такое, будто изнутри его разрывало на лоскуты, раздирало плоть, дробило кости, размалывало мозги, мешая думать. И Голоса все галдели о чем-то.
Но когда рядом была Корри, все делалось проще и сложнее одновременно. Стоит ее покинуть – как пытка становилась на порядок сильнее, а если остаться, как все смыслы вдруг были понятны.
Когда его богиня была рядом, Гил знал, что он здесь, чтобы быть. Просто быть. Любить, быть любимым, разговаривать на кухне, читать статьи, смеяться и злиться. Корри, будто якорь, держала корабль его разума на месте, не давала разлететься по ветру мелкой пыльцой.
Но она не могла бы быть постоянно рядом, а он не умел быть без нее. И у Гила не было уверенности, что он когда-нибудь научился бы жить без нее, а значит, если он останется, ему придется запереть богиню в клетку, построенную из его эгоизма и неумения существовать.
Значит, выбор очевиден.
Да, ей будет больно сначала, но потом она научится справляться с этим, потому что и раньше справлялась. Корри сможет стать журналисткой, сможет прожить свою жизнь так, как хочет. У Гила были накопления, и он может оставить их ей, чтобы она не боялась жить в нищете. А еще есть Рие и Донни. Гил возьмет с них обещание помогать его богине. Он попросит отца присматривать за ней…
– Гил, – сонная Корри в одной тонкой сорочке заглянула в ванную комнату.
Он посмотрел на нее через зеркало и, как всегда, на парс замер. Каждый раз он удивлялся, что она настоящая. Приходилось подавлять в себе желание опуститься перед Корри на колени и целовать ее ноги, руки, слушать ее дыхание…
Он спрятал свой трепет за усмешкой:
– Миленько выглядишь.
Корри фыркнула, но улыбнулась, приоткрыв рот и показав ряд зубов. Ее ореховые радужки словно светились изнутри теплом. Она забавно наморщила носик и чуть повернула голову, отчего вьющиеся волосы упали с плеча на грудь, и рубиновые всполохи света отразились на локонах.