– У их семьи достаточно компромата на такой случай, – поддакнул Рие.
– Месть за убийство отца, – пробормотал Максимилиан, отпивая чай.
Кора вытерла слезы, беззвучно льющиеся по щекам, и сгребла рыжую кошку, пахнущую корицей и выпечкой, в охапку. Сонная Бренди, питомица Максимилиана, негромко мявкнула, но милостиво позволила зарыться носом в ее мех.
Пока шли разбирательства, Гил нашел жилище в многоквартирном доме, который принадлежал бабушке Максимилиана. Совершенно очаровательная старушка, пьющая бренди, как сок, не задавала лишних вопросов. Она сделала хорошую скидку и поселила приятеля своего внука на втором этаже.
– И что нам делать? – спросила Кора, хлюпая носом. Кошка замурчала и принялась вылизывать соленые щеки.
– Боюсь, я сделал все что мог и даже немного больше, но повлиять на решение неспособен, – хмуро заключил отец, жуя мундштук трубки.
– Донни тоже узнавала… Мы даже не можем никого подкупить, – мрачно добавил Рие.
Гил выругался, вырываясь на балкон и закуривая. В комнате повисла тишина. Страшная. Темная и колючая, сырая от слез и холодная, как осенние ливни.
«Казнь состоится», – говорил заголовок статьи. Два слова, перевернувшие все одним летним утром. Два слова, перевернувшие все в начале осени.
Кора сдирала тонкую обветренную кожицу с губ, ощущая привкус крови во рту. Она крепко сжимала пальцы Гила, который замер, как ледяное изваяние. С неба сыпалась неприятная морось, и по площади стелился туман.
Казнь Аконита назначили на раннее утро, на огороженной решетками площадке, такой маленькой, что, конечно, не все желающие могли подойти ближе. Максимилиан с констеблями помогли протиснуться через толпу, чтобы занять первый ряд. Кору потряхивало. Слезы пока не лились ручьями по щекам. За последние дни их было пролито столько, что веки постоянно были красноватыми и припухшими, а голову сжимал обруч из боли и отчаяния.
За забором возвели деревянный помост, а на нем возвышалась П-образная виселица. Даже от взгляда на эшафот Кору мутило. В горле вставал ком, а легкие сдавливало так, что нельзя было ни вдохнуть, ни выдохнуть. Несмотря на холод, ладони вспотели. Волосы трепал ветер.
– Может, тебе лучше уйти? – тихо спросил папа, наклоняясь.
Кора упрямо помотала головой, придвигаясь ближе к Гилу. Он не реагировал ни на кого, только смотрел вперед, необычайно бледный.
– Если станет плохо, говори, – шепнул Максимилиан.
Она отрывисто кивнула, давая понять, что услышала его. Язык словно прилип к небу, изо рта никак нельзя было выдавить и слова. Кора не могла уйти. Не могла оставить Гила. Не могла оставить дядюшку Криса. Он не заслуживал того, что с ним собирались сделать. Совсем не заслуживал.
Когда его вывели, исхудавшего, заросшего, с седыми волосами, бьющими по щекам, Кора всхлипнула. Ноги едва держали ее.
Кристофер поднял взгляд, сразу же находя своего бывшего напарника, своего старого друга, свою названую племянницу и своего сына. Гил неровно выдохнул, на глазах его выступили слезы, он было сделал шаг вперед, но его удержали, а дядюшка Крис неодобрительно покачал ему головой.
На эшафот Кристофер взошел сам, что-то бросив своему конвоиру, и тот криво усмехнулся. Неужели пошутил? Кора почувствовала, как слезы, остужаемые ветром, заструились по щекам. Все же она их не сдержала.
Пока зачитывали обвинение и приговор, Кора следила за дядюшкой. Он по очереди останавливал взгляд на каждом из них. Сначала серьезно посмотрел на своего старинного друга, и папа ответил медленным кивком, а Кристофер облегченно улыбнулся. Затем перевел взгляд на Максимилиана, который буркнул что-то неразборчивое, вроде «какой же ты идиот», вызвав ухмылку у дядюшки Криса. Затем Кора поймала его взгляд и снова всхлипнула, усердно стирая рукавом слезы, чтобы видеть его без мутной пелены. Она не знала, как выразить хоть что-то, потому просто постаралась улыбнуться ему, смаргивая все новые слезы.
Дядя тоже улыбнулся, как улыбался ей всегда, мягко и ободряюще, мол, выше нос, Бельчонок. Кора не могла смотреть на него и не могла не смотреть. Внутри нее все разрывалось, боль раздирала на кусочки, отчаяние жгло льдом, но Кора смотрела. Она хотела бы касаться взглядом, обнять его крепко-крепко, но бессилие ее было бесконечным. Она только утирала слезы и смотрела в глаза цвета неба, которое Кристофер больше не увидит.
Тяжелые тучи громыхнули грозно, молния вдали прорезала воздух фиолетовой вспышкой.
Кора вдруг почувствовала, как рука ее соскальзывает с пальцев Гила, который вновь вырывается вперед. Его сдерживали папа и Максимилиан, а подоспевший Рие затыкал ему рот.
– Не надо, frère, не нужно.
И Кора поняла, что услышала часть слов, что видела, как глаза Гила разгорались светом. Вот-вот он закончит то, что хотел крикнуть: «Я Аконит». Он смог бы доказать это, он мог бы прямо в сей же миг убить всех на площади и всю собравшуюся толпу. Он мог спасти отца. Он мог.
– Пожалуйста, – Гил всхлипнул, – я должен…
Но Рие грубо пнул протез Гила так, что ему пришлось повиснуть на Максимилиане, чтобы удержать вертикальное положение. Кора опустила взгляд к протезу, который теперь был перебит почти пополам. Рие знал, куда и как ударить, чтобы лишить Гила возможности ходить.
Челюсть тряслась, а зубы отбивали рваный ритм. Кора прижалась к отцу, который приобнял ее и придерживал, чтобы она не упала. А Кора была близка к этому – к тому, чтобы свалиться без чувств прямо там. Особенно когда с ужасом заметила, что Кристофера подвели к виселице. Совсем скоро на него наденут мешок, и лицо его скроется.
Кристофер тоже знал это, потому теперь жадно всматривался в лицо своего сына. Гил плакал, и это уничтожало Кору еще сильнее. Она уже тихо выла на одной ноте, неспособная даже на какую-то осмысленность. Она только думала об отце и сыне.
О Кристофере, который хоронил изуродованное тело, думая, что это его ребенок. О Кристофере, который смотрел, как гроб с мертвой женой опускается в землю. О Кристофере, который жил так долго, топя горе в выпивке, стреляя в голову из револьвера, где в барабане лишь одна пуля, словно надеясь все закончить. О Кристофере, который наконец вернул сына. И о Гиле, который теперь терял отца.
В последний раз блеснули голубые глаза, а губы сложились в улыбке.
В последний раз.
Мешок опустился на голову Кристофера, а веревку закрепили на его шее. Когда люк под ногами его раскрылся, Кора не выдержала, она вскрикнула, раздирая себе горло криком, и все потемнело.
Потемнело, как наверняка потемнело в глазах Кристофера. Только вот Кора просто потеряла сознание, она очнется, а Кристофер нет. Он перестал быть. Он отдал себя в уплату за то, чтобы его сын имел шанс жить.
Кристофер Хантмэн умер.
История Аконита закончилась.
V. Lotus
Лотос – водное многолетнее растение, единственный представитель семейства Лотосовые.
…Это растение во многих верованиях олицетворяет божественное начало и считается священным. Например, в религии Маан-Маан цветок является символом богини, единой в четырех ликах. По преданиям, лотос, который благословлен богиней, дарует долгую жизнь, здоровье и счастье…
40. Нортвуд
Начало осени выдалось теплым. Немного пожухлая трава устилала землю, качались, шелестя иссушеной листвой, ветви деревьев, где-то виднелись кусты и острая крыша небольшого храма Первого.
Кора привычно опустилась на лавочку, как опускалась всегда, приходя на кладбище к Гилу вместе с Кристофером. Теперь она приходила к Кристоферу вместе с Гилом. Со дня казни уже прошел год. С тех пор многое изменилось.
Новоиспеченный дюк Баррет покинул страну. Ему не предъявили обвинений, как и его погибшему отцу, но всполошенное событиями общество, конечно, не могло как раньше относиться к Барретам. Король еще зимой отрекся от трона, чтобы хоть как-то смягчить народные волнения от того, что один из его приближенных, к тому же связанных родственной связью, создал лабораторию, где проводили опыты над детьми.
Бывшие узники лаборатории (по крайней мере, те, которые хотели) медленно начали приобретать старые имена. Пришлось поработать в архивах, чтобы отыскать имена детей, пропавших в то время, и понять, кем были «кирпичи».
Из кипящей столицы Кора уехала в маленький городок. Там она вела свою колонку, посвященную женским правам. Пока ей нравилось, к тому же там не было ни единого напоминания о том, через что пришлось пройти. Ни знакомых полицейских, ни убийств, ни сплетен о власти. Изредка что-то докатывалось и до них, но быстро затухало. В городке всегда было относительно спокойно – то, что нужно тем, кто ужасно устал от смертей и боли.
– Мистер Нортвуд, – Рие шутливо поклонился, подходя ближе.
После свадьбы, которая прошла в очень узком кругу самых близких, Гилберт взял фамилию Нортвудов. Потому что Гилберт Хантмэн так и остался числиться без вести пропавшим узником лаборатории. Вместо могилы теперь стоял небольшой обелиск, посвященный не только юному Хантмэну, но и другим детям, погибшим или пропавшим из-за действий лаборатории. Рядом были две могилы: Джун и Кристофера Хантмэнов. На могиле последнего всегда лежал аконит. Его не приносил никто из знакомых, его приносили люди.
Отчасти это стало победой. Аконита не считали убийцей, он превратился в кого-то вроде народного героя. Жестокого, но справедливого. Аконит был легендой, как и Рубиновая дама, исчезнувшая окончательно.
– Рие Маркель Немо Ришар, – едко отзывался Гил. – Думаешь, лучше?
Кора усмехнулась, следя за ними. Рие действительно вернул себе свое первое имя, но не вернул родителей. Они погибли раньше, так и не дождавшись ни одного из пропавших сыновей: ни мертвого, ни живого.
– У меня звучит красиво, а у тебя нелепо, – Рие показал язык.
– Что за ребячество? – вздохнул Макс устало. Он опустился рядом с Корой, кивком обозначив приветствие.