, но Лиза выросла на них. Не совсем наши методы, но ведь работает!
— Эх. — Мнение Манфреда об адвокате понижается на пару пунктов. Тут Памела возвращается с кухни с ледяным выражением на лице. Через некоторое время оттуда появляется и Аннетт, сияющая и невинная, с туркой и кружками. Интересно, что же там происходит, думает Манфред, но тут один из электронных агентов быстро шепчет ему что-то на ухо, чемодан испускает заунывный крик и пересылает ему чувство совершенного отчаяния, а дверной звонок звонит снова.
— Так в чем мошенничество? — продолжает Глашвитц, пододвигаясь неудобно близко к Манфреду и шепча уголком рта. — Где деньги?
Манфред раздраженно смотрит на него. — Но там нет денег — говорит он. — Замысел в том, чтобы сделать деньги устаревшими. Разве она не объясняла все это? Его глаза разглядывают адвоката, его дорогущие наручные часы Patek Philippe и перстень с печаткой и поддержкой Java[91].
— Да ну! Вот не надо пытаться кормить меня такими словами. Смотрите, все, что потребуется, это пара миллионов, и тогда Вы сможете выкупить свою свободу, а мне станет все равно. Я здесь исключительно затем, чтобы ваша жена и дети не голодали и не пошли по миру. Мы же оба прекрасно знаем, что у вас где-то спрятан золотой погреб. Просто взгляните на свою репутацию! Вряд ли вы заработали ее, стоя на обочине с шапкой, верно?
Манфред фыркает. — Вы говорите об элитном аудиторе налоговой службы. Она не пойдет по миру, она получает комиссию за любого бедолагу, которого утащила в застенки, и она родилась с траст-фондом[92]. Что до меня… — Стереосистема издает сигнал. Манфред снова надевает очки. Шепчущие призраки мертвых артистов неумолчным гулом наполняют его слуховой отдел, требуя отпустить их на свободу. Кто-то снова стучит в дверь, он оглядывается и видит, как Аннетт идет открывать.
— Вы ставите себя в затруднительное положение — предупреждает Глашвитц.
— Ожидаешь компанию? — спрашивает Пэм, взгянув на Манфреда и приподняв бровь.
— Не совсем…
Аннетт открывает дверь, и пара охранников в полной экипировке спецназа шагают внутрь. В руках они сжимают гаджеты, смахивающие на помесь цифровой швейной машинки с гранатометом, а их шлемы утыканы таким количеством датчиков, что напоминают космические зонды 1950-х. — Вот они! — ясно говорит Аннетт.
— Mais Oui. Дверь сама собой закрывается, и охранники становятся по бокам. Аннетт шествует к Пэм.
— Вы надеялись заявиться сюда, в мое летнее жилище, чтобы здесь обобрать Манфреда? — говорит она, и фыркает.
— Вы делаете серьезную ошибку, леди — говорит Памела настолько ровным и холодным голосом, что им можно сконденсировать гелий.
Статический треск от динамика рации одного из солдат. — Нет — говорит Аннетт, как будто откуда-то издалека — …никакой ошибки.
Она указывает на Глашвитца. — Вас уведомили о передаче?
— Передаче? Адвокат выглядит озадаченным, но кажется, присутствие охранников его не волнует.
— По состоянию на три часа назад — тихо говорит Манфред, — контрольный пакет компании «холдинг. изобилия. корневой.1.1.1» был продан З.А.О. Афины-акселерант, подразделению венчурного капитала из Маастрихта. Один-точка-один-точка-один — это корневой узел центрального дерева планирования. Афины — не простое ЗАО, они акселеранты — они берут взрывные бизнес-планы и детонируют их. Глашвитц бледнеет — сложно сказать, от гнева ли, или от страха потерять комиссию. — Но на самом деле, Афинами-акселерант владеет компания-оболочка в собственности у итальянской коммунистической партии. А важно на данный момент то, что здесь присутствует исполнительный директор 1.1.1.
Памелу это, конечно, раздражает. — Детские попытки избежать ответственности?
Аннетт прокашливается. — Как по-вашему, кого именно вы теперь пытаетесь засудить? — сладко спрашивает она Глашвитца. — Можно взглянуть на наши законы о нечестном ограничении торговли, если пожелаете. А так же о внешнем политическом вмешательстве, особенно по части финансовых отношений с итальянским правительством.
— Вы не станете…
— Я — стану. Манфред потирает руками колени и встает. — Уже готово? — спрашивает он чемодан.
Приглушенные попискивания, и скрипучий синтетический голос произносит: —Выгрузка завершена.
— Ага, хорошо. Он ухмыляется Аннетт. — Время впускать следующих гостей?
Условный знак, и дверной звонок снова звонит. Охранники скользят в стороны, Аннетт щелкает пальцами, и дверь открывается, впуская пару безупречно одетых гангстеров. В комнате становится тесно.
— Который из вас Макс? — бросает старший из бандитов, безо всякой очевидной причины вперившись взглядом в Глашвитца и покачивая увесистым алюминиевым чемоданом в руке. — У нас поручение.
— Вы ААОАП, по всей видимости? — спрашивает Манфред.
— Угадали. Если вы Макс — у меня приказ о задержании…
Манфред поднимает руку. — Не я вам нужен вовсе… — говорит он — …А эта леди. Он показывает на Пэм, застывшую с раскрытым ртом и безмолвно протестующую. — Видите ли, но интеллектуальная собственность, которую вы преследуете, желает быть свободной. И теперь она свободна настолько, насколько возможно — она управляется и защищается сложной системой корпоративных инструментов, размещенной в Нидерландах, а главный акционер, по состоянию на четыре минуты назад — это моя жена Памела, которая присутствует здесь, и скоро станет бывшей. Он подмигивает Глашвитцу. — Правда, она ничего не контролирует.
— Ты хотя бы понимаешь, с кем ты вступил в игру, Манфред? — огрызается Памела, потеряв самоконтроль. Охранники движутся, как будто переглядываясь. Один из головорезов ААОАП, тот, что помоложе и поздоровее, нервно дергает своего босса за куртку.
— Ну… — Манфред берет чашку кофе и делает глоток. Он корчит гримасу: —Пэм добивалась урегулирования развода, не так ли? Наиболее ценные активы из тех, которыми я владел — это права на некий рекатегоризированный продукт сдельного труда, проскользнувший сквозь пальцы ААОАП несколько лет назад. Часть культурного наследия двадцатого века, взятая под замок еще раньше — музыкальной индустрией прошлого десятилетия. Janis Joplin, The Doors, и другие — артисты, которых уже не было с нами, чтобы защитить свои права. Когда музыкальные картели грохнулись, права отправились на прогулку. Я тогда взял их, имея своим замыслом именно отпустить музыку на свободу. Вернуть ее в публичный домен, если уж на то пошло.
Аннетт кивает охранникам. Один из них кивает в ответ и начинает бормотать и гудеть что-то в микрофон на шее. Манфред продолжает. — Я работаю над решением парадокса центрального планирования — задачей выстраивания взаимодействия анклава с центральным планированием и внешней рыночной экономики. Мой добрый друг Джанни Витториа предположил, что у нашего способа решения этой задачи могут быть и другие применения. Формально, я не освободил музыку — я отдал права различным процессам и агентам в сети холдинга изобилия, который в настоящий момент насчитывает один миллион, сорок восемь тысяч пятьсот семьдесят шесть компаний. Они быстро обмениваются друг с другом — любая компания владеет правами на каждую конкретную песню в среднем около, э-э-э, пятидесяти миллисекунд. Теперь поймите, я не владею этими компаниями. Я даже не имею в них никакой доли — я передал Памеле, которая сейчас перед вами, все, что с этого имел. Я выхожу из этого дела, Джанни предложил мне кое-что намного более интересное и вызывающее.
Он потягивает кофе из чашки. Музыкальный мафиози-мордоворот буравит его взглядом. Пэм буравит его взглядом. Аннетт стоит, прислонившись к стене, и похоже, все происходящее ее весьма развлекает. — Может, вы предпочтете уладить дела между собой? спрашивает Манфред. В сторону, Глашвитцу: —Я не сомневаюсь, что вы оставите свою распределенную атаку перегрузки запросами до того, как я спущу на вас итальянское правительство. Кроме того, вы можете подсчитать, что стоимость активов интеллектуальной собственности, переданных Памеле — стоимость, которую эти джентльмены им приписывают — находится где-то в диапазоне значений, превышающем один миллиард долларов. Но поскольку это больше, чем девяносто девять и девять десятых процента стоимости всех моих активов, вам придется поискать гонорар где-то еще.
Глашвитц осторожно встает. Главарь переводит взгляд на Памелу. — Это действительно так? — вопрошает он. — Этот чмырь передал вам активы интеллектуальной собственности Сони-Вертельсманн-Майкрософт-Мьюзик? У нас есть претензии на собственность! И вы придете к нам для распространения, а иначе у вас будут большие проблемы.
Второй головорез бурчит в доказательство: —Запомни, эти эм-пэ-три, они вредят здоровью!
Аннетт хлопает в ладоши. — Не могли бы вы покинуть мои апартаменты, пожалуйста? Дверь, чуткая, как всегда, открывается нараспашку. — Вы более не являетесь желанными гостями здесь.
— Это означает, что и ты тоже — добродушно объясняет Манфред Пэм.
— Ты, ублюдок — плюет она в его сторону.
Манфред натягивает улыбку, пораженный своей неспособностью ответить ей так, как она желает. Что-то изменилось, как будто исчезло между ними. — Я полагал, ты желала получить мои активы. Похоже, связанные с ними обязательства — это чересчур много для тебя?
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты, и двоя двух… двухбитная еврошлюха! Я распну тебя за пренебрежение родительскими обязанностями!
Его улыбка застывает. — Попробуй, и я засужу тебя за нарушение прав на патенты. Геном-то как раз принадлежит мне.
Пэм это застает врасплох. — Ты запатентовал собственный геном? Что случилось с дивным новым коммунистом, свободно делящимся информацией?
Манфред перестает улыбаться. — Случился развод. И Итальянская Коммунистическая Партия.
Она поворачивается на каблуках и гордой походкой, со своим ручным адвокатом в кильватере, покидает апартаменты, бормоча что-то про коллективные иски и про нарушения акта о защите авторских прав Диджитал Миллениум. Ручная горилла представителя ААОАП хватает Глашвитца за плечо, а охранники выходят из тени, подталкивая весь этот цирк через дверь на лестницу. Дверь быстро захлопывается за ними, отсекая зарождающийся хаос неминуемых рекурсивных исков, а Манфред издает колоссальный вздох облегчения.