— Ты не один такой — тактично говорит Аннетт. — Социальные взаимодействия здесь — минное поле. У людей много, слишком много истории, и нужно пробираться через столько сложностей… При этом — никто не в курсе, что происходит вокруг.
— Вот в чем и беда. — Манфред делает хороший глоток Хефевайсена. — На этой планете живут уже шесть миллионов, и население растет как интернет первого поколения. Точно так же поначалу все друг друга знают, но приходит столько новичков, которые ни о чем в сети не ведают, что через пару мегасекунд все по новой, начинай — не хочу. Теперь появляются новые сети, и мы даже не знаем, что они существуют, а потом они прорастают политическими программами и подкапываются под нас. Мы идем против давления времени. Если мы не запустим дело сейчас — то никогда уже не сможем. — Он качает головой. — В Брюсселе все было по-другому, да?
— Да, Брюссель был зрелой системой. Ты нас покинул, и приходилось приглядывать за свихнувшимся от старости Джанни… Но сейчас нам придется куда как более туго.
— Демократия 2.0. — Манфреда передергивает. — Я не уверен в самой уместности голосования в такое время. Предположение, что все люди одинаково важны, сейчас звучит пугающе устаревшим. Ты все-таки думаешь, мы взлетим?
— Не вижу причин, почему бы и нет. Если Амбер захочет сыграть для нас Принцессу Мира… — Аннетт берет ломтик ливерной колбасы и задумчиво пережевывает его.
— Я думаю, это неработоспособно, как ни крути. — Манфред задумывается. — В таких обстоятельствах мне вся эта штука с демократическим участием видится спорной. Мы находимся под непосредственной угрозой, пусть она и долгосрочная — а вся эта культура в опасности превращения в классическую систему национальных государств. Хуже того — в несколько их, наслаивающихся одна на другую, с полным географическим взаимопроникновением и при том — неспособных социально взаимодействовать. Что-то я не думаю, что с такой телегой пытаться править курс — хорошая идея. Будут откалываться куски, можно получить весь набор нежелательных побочных эффектов. Хотя, с другой стороны… Вот если бы мы смогли заручиться достаточной поддержкой и стать первой всеми признанной всепланетной политической системой…
— Манфред! Ты нужен нам в форме — неожиданно выдает Аннетт.
— Я? В форме? — Он издает короткий смешок. — У меня бывало по одной идее в секунду. Теперь, наверное, по одной в год. Я же старый меланхоличный куриный мозг.
— Ага, но помнишь поговорку? У лисы много идей. У ёжика — одна, но это большая идея.
— Ну и скажи мне, в чем моя большая идея? — Манфред наклоняется вперед, облокотившись одной рукой на стол. Одним глазом он разглядывает внутреннее пространство, где мощная ветвь выстреливает в него псефологическими формулами и анализирует предстоящую игру. — Скажи мне, куда я движусь?..
— Мне кажется… — Вдруг Аннетт прерывается и глядит за его плечо. Уединенность развеивается вмиг, Манфред в легком испуге оглядывается, и видит, что сад полон гостей. Не меньше полусотни гостей, и они столпились, как сельди в бочке. Вернувшись в реальность, он замечает над фоном и их голоса. — Джанни! — Аннетт, просияв, встает из-за стола. — Вот это да! Когда ты пришел?
Манфред моргает. Гость с виду гибок и молод, в его движениях чувствуется подростковое изящество, но нет и следа неловкости или угрюмой дерганости. Этот парень гораздо старше, чем выглядит. Птенец с виду, ястреб в генах… Джанни? Манфред вспоминает, как звонил в дверь в жарком и пыльном Риме. Белый банный халат, экономика дефицита, автограф мертвой руки Фон Неймана. Гигантский поток воспоминаний проносится по экзокортексу. — Джанни? — спрашивает он, не веря своим глазам. — Вот это да, сколько лет…
Представитель золотой молодежи, воплощение образа столичного альфонса нулевых годов, широко ухмыляется и заключает Манфреда в медвежьи объятия. Потом он проскальзывает на скамейку рядом с Аннетт и непринужденно целует ее. — Ах, как хорошо, наконец, встретить друзей снова. Сколько лет прошло! — Он с интересом оглядывается. — Хм-м-м… Очень по-баварски — Он щелкает пальцами. — Мне… Друзья, а посоветуйте что-нибудь? Я так давно в последний раз пил пиво… — Его ухмылка делается еще шире. — В этом теле еще не пил.
— Ты ресимулирован? — выдает Манфред, не способный удержаться.
— Ты что, глупышка? Он же передался через телепорт. — Аннетт хмурится с неодобрением.
— О. — Манфред качает головой. — Прости…
— Ничего. — Очевидно, Джанни Витториа ничуть не смущает то, что его приняли за новичка прямиком из истории, а не того, кто шел через все эти десятилетия трудным путем. А ему сейчас, наверное, больше сотни, думает Манфред, не утруждая себя созданием поискового потока, чтобы узнать.
— Когда пришло время шевелиться, мое, эм-м, старое тело не захотело переезжать со мной — так почему бы не устроить это все ловко и не принять неизбежное?
— Никогда не принимал тебя за дуалиста — с сожалением говорит Манфред.
— А, ну так я и не… Но вместе с тем, я не безрассуден. — Джанни перестает ухмыляться. Бывший министр трансчеловеческих дел и теоретик экономики, а позже — пожилой племенной вождь либералов — на мгновение посерьезнел. — Раньше я никогда не выгружался, не менял тела и не телепортировался. Даже когда мое старое стало… Тю! И все-таки, я его передержал. Но вот я здесь. Если уж собрался в телепорт и клон-реактор, чем одна планета хуже другой, верно?
— Ты пригласила? — спрашивает Манфред Аннетт.
— Почему бы и нет? — в ее глазах сверкает злодейский огонек. — Неужели ты думал, что я буду сидеть в келье, пока ты летаешь в голубях? Ну да, мы были заняты кампанией за отмену юридической смерти трансвоплощенных, Манфред, но мы же все-таки люди.
Манфред глядит на них обоих, смущается и пожимает плечами. — Да, не привык я еще быть человеком — признает он. — Дайте мне время встроиться обратно. Во всяком случае, на эмоциональном уровне. — Осознание, что Джанни и Аннетт обзавелись богатой совместной историей, не удивляет его. В конце концов, когда увольняешься из человечества, такие вещи нужно принять. А подавление либидо — неплохая штука, думает Манфред. Например, его не тянет смутить всех, предложив секс втроем. Он переводит взгляд на Джанни. — Такое ощущение, что я здесь с какой-то целью, и эта цель не моя — медленно говорит он. — Почему бы вам не рассказать мне, что у вас на уме?
Джанни пожимает плечами. — Главное ты уже знаешь. Мы люди, металюди и дополненные люди. Но есть послелюди, которые никогда не были людьми с самого начала. Зловредные Отпрыски достигли пубертата и хотят себе местечко, чтобы отгрохать вечеринку. Ты же видишь граффити на стенах?
Манфред долго смотрит на него. — Вся идея бегства в биопространстве полна опасностей — медленно говорит он, берет кружку пива и задумчиво размешивает содержимое. — Смотри. Сейчас мы уже знаем, что сингулярность не становится прожорливым хищником. Она не пожирает всю пассивную материю на своем пути, и она не вызывает фазовый переход в самой структуре пространства. Если они и наделали каких-нибудь достаточных глупостей со структурой ложного вакуума, то — не в нашем текущем световом конусе…
— Но если мы сбежим, мы все еще в нем останемся. И рано или поздно мы снова столкнемся все с теми же проблемами. С выходящими из-под контроля дополнениями интеллекта, с самопорождением, с искусственно сконструированным разумом, и так далее. Возможно, за Пустотой Возничего происходит именно это. И там не цивилизация галактического масштаба, а раса патологических трусов, спасающихся бегством от собственного экспоненциально растущего превосходства. Мы можем отправиться куда угодно, но мы несем семена сингулярности в самих себе. И если попытаемся их вырезать, мы перестанем быть людьми, не так ли? Так что, может, ты нам скажешь, что делать, хм-м?
— Здесь есть дилемма. — В поле их зрения, защищенное экранами конфиденциальности, встраивается официант. Оно ставит алмазоволоконный стакан перед Джанни и извергает туда пиво. Манфред отказывается от доливки и ждет, пока Джанни прикладывается. — А, эти простые удовольствия плоти!.. Я переписывался с твоей дочерью, Мэнни. Она одолжила мне свой журнал-опыт путешествия к Хендай +4904/-56. Я нахожу эти записи весьма тревожными. Никто не пытается усомниться в ее наблюдениях — уж точно не после этих самораспространяющиеся пузырей-афер, или что там резвилось в сфере Экономики 2.0. И это значит, что Зловредные Отпрыски поглотят Солнечную Систему, Мэнни. Потом они сбавят ход — но где тогда будем мы, спрошу я у тебя? Что делать ортолюдям вроде нас?
Манфред задумчиво кивает. — Ты знаешь, в чем спор между Акселерационистами и фракцией Седлающих Время?
— Конечно же. — Джанни как следует отхлебывает пива. — Что ты что думаешь о наших вариантах?
— Акселерационисты собираются выгрузить всех на флот звездных парусников и отправиться колонизировать незанятую систему коричневого карлика. Или же захватить мозг-матрешку, поддавшийся старческому слабоумию, и превратить обратно в планетарные биомы с ядрами из алмазофазного компьютрония — совершить свое ностальгическое путешествие и устроить себе мечту безумного пасторалиста. Универсальные роботы Руссо. Амбер, мне кажется, считает это хорошей идеей потому, что она так делала раньше. Во всяком случае — каталась на парусниках. Смело отправиться туда, куда еще не отправлялась ни одна выгруженная колония металюдей — звучит-то хорошо, да? — Манфред кивает своим мыслям. — Но скажу я вам, это не сработает. Мы окажемся в точности на первой итерации водопадной модели образования сингулярности — в паре гигасекунд от наступления. Поэтому я и вернулся — предупредить ее.
— И? — подначивает Джанни, притворяясь, что не замечает хмурых взглядов Аннетт.
— А что до Седлающих Время — Манфред кивает снова, — Они похожи на Сирхана. Глубоко консервативны и подозрительны. Оставаться на месте как можно дольше, пока Зловредные Отпрыски не придут за Сатурном, потом шаг за шагом отступать в пояс Койпера… Колонии на снежках за полсветовых года от тепла. — Он вздрагивает. — Плодиться в гребаной консервной банке, от которой драпать час светом до ближайшей цивилизованной тусовки,