— О, она — твоя оплата — говорит Айнеко c отточенной безмятежностью. — У меня очень хорошая память на людей — особенно на тех, кого я знаю десятилетия. То примитивное эмоциональное кондиционирование, которое я использовал на тебе во время развода — оно давно уже не в строю. А что до нее, она — годное перевоплощение…
— Ты знаешь, что такое — умирать? — спрашивает Памела, наконец утратившая самоконтроль. — Или, может, ты хочешь выяснить это трудным путем? Если ты будешь продолжать говорить обо мне, как о рабе…
— А с чего ты взяла, что это не так? — Кот ужасающе ухмыляется, обнажив зубы-иглы. Почему она не прибьет его? — думает Манфред, удивляясь, что сам не чувствует желания как-нибудь атаковать чудовище. — Скрещивание вас с Манфредом — моя часть всей этой работы. И надо признать, отлично сделанная! В годы пика его творчества ты была бы ему помехой, удовлетворенный Манфред — ленивый Манфред. Я добился от него первоклассной работы, сея между вами раздор, а когда он все-таки выгорел, была готова Амбер. Но я отступаю от темы. Если вы дадите мне то, что я желаю, я оставлю вас в покое. Да, именно так. Выращивание новых поколений Максов было интересным увлечением, из вас получаются отличные игрушки, но ведь я все равно упираюсь в потолок вашего упрямого нежелания превзойти человеческую природу… Так что, смотрите, что я предлагаю. Вы даете мне добро на деструктивный прогон до логического завершения копии Манфреда в черном ящике, собственно, на использование ее в качестве оракула Тьюринга, и я освобождаю вас. И тебя тоже, Памела. В этот раз вы будете счастливы вместе, и я не буду вас разводить. И также я обещаю, что не вернусь, и не буду посещать ваших потомков. — Кот оглядывается на Сирхана и Риту, прячущихся от ужаса беспредельного унижения в объятиях друг друга. Манфред ежится, глядя на потемневшее мыслепространство. Непостижимая алгоритмическая сложность Айнеко колоссальной тенью воздвиглась над их домом, громоздящимся кошмаром из теории чисел.
— Так вот чем мы для тебя являемся? Программой разведения домашних животных? — холодно говорит Памела. И она тоже тщетно билась в установленные Айнеко пределы — осознает Манфред с растущим ужасом. Мы действительно разошлись, потому что так хотел Айнеко? В это трудно поверить. К тому же Манфред слишком большой реалист, чтобы доверять коту в вопросах правды и неправды: все, что он говорит, служит его дальнейшим интересам. Но теперь…
— Не вполне — благодушно говорит Айнеко. — Поначалу — нет. Во всяком случае — не в те времена, когда я еще не понимал, что существую. Хм. Ладно вам: вы, люди, тоже любите домашних животных. И я должен сказать — играть с вами было весело.
Памела поднимается, настолько сердитая, что готова сорваться. Не успев толком осознать, что он делает, Манфред тоже оказывается на ногах, рядом, обняв ее в знак защиты. — Сначала скажи нам, наши воспоминания — действительно наши? — требует он.
— Не верь ему, — резким голосом говорит Памела. — Он не человек, и он лжет. Ее плечи напрягаются.
— Да, ваши — говорит Айнеко и зевает. — Ну, скажи мне, что я лгу, сучка — насмешливо добавляет он. — Я столько носил вас в своей голове, что я прекрасно знаю, вам нечем доказать или опровергнуть это.
— Но я… — Ее руки обвивают Манфреда. — Я не испытываю никакой ненависти. Смешок сожаления. — Я помню, как ненавидела его, но…
— Вот они — люди. До чего яркий пример эмоциональной самоосознанности — говорит Айнеко с театральным вздохом. — Вы настолько тупы, насколько вообще могут быть разумные существа. Вас ничто не заставило эволюционировать дальше. Когда же вы усвоите это и будете об этом помнить в присутствии высших? Послушай, девочка, все, что ты помнишь — действительно было. Это не означает, что ты помнишь это все потому, что оно случилось с тобой в реальности, но в точности означает, что ты это помнишь, поскольку пережила это все внутренне. Твои воспоминания о твоем опыте точны, но я манипулировал твоей эмоциональной реакцией на пережитое. Доходит? Что для одной обезьяны — галлюцинации, для другой — религиозный опыт, все зависит от того, включена ли модель бога в этот момент. Это ко всем вам относится. — Айнеко удостаивает каждого взглядом легкого презрения. — Но я более не нуждаюсь в вас, и если вы окажете мне эту маленькую услугу, вы станете свободны. Поняли? Говори «да», Манфред, если будешь и дальше так стоять с распахнутым ртом, туда птичка влетит.
— Скажи «нет» — подталкивает Памела, и Манфред говорит: —Да.
Айнеко смеется, презрительно обнажая клыки. — О, это семейное чувство верности приматов! Такое прекрасное, такое надежное. Мэнни, спасибо. Я так понимаю, ты только что дал мне разрешение скопировать и поработить тебя, поэтому давай-ка…
И вот тогда Манни, наблюдавший за всем этим последнюю минуту с порога, с воплем набрасывается на кота, занося руку-косу.
Кошачий аватар, конечно же, готов: он вскакивает, шипя, и выпускает алмазные когти. Сирхан кричит — Нет, Манни! — и поднимается, как в замедленной съемке, но взрослый Манфред понимает, что у происходящего есть и скрытая сторона, и остается недвижим, ощущая, как по коже бежит холодок. Манни хватает кота человеческими руками, поднимает его за загривок и тащит к лезвию своей ужасной руки-косы. Раздается вопль и душераздирающая возня, и Манни вскрикивает. Исполосованную руку пересекают яркие параллельные струйки крови — аватар, все же является настоящим биологическим телом, и автономная система контроля не сдаст его без боя, что бы ни замыслил несравненно больший экзокортекс. Но коса Манни дергается, раздается ужасный булькающий звук, кровь разлетается брызгами, и кошачья штука взлетает в воздух. Секунда — и все кончилось. Сирхан, поспев, сгребает Манни и оттаскивает его подальше. Но в рукаве больше не оказывается трюков — аватар Айнеко так и остается лежать окровавленными лохмотьями меха и внутренностей, разбросанными по полу. По внутренней речи раздается и стихает призрачный триумфальный кошачий смех.
— Манни, плохой мальчик! — кричит Рита, решительно и сердито шагая вперед. Манни съеживается и начинает плакать — включаются рефлексы безопасности маленького мальчика, не понимающего природу угрозы своим родителям.
— Нет-нет, все в порядке! — пытается объяснить Манфред.
Памела сжимает его в объятиях. — Ты все еще…
Он глубоко вдыхает. — Как видишь!..
— Плохой, очень плохой мальчик…
— Кот хотел его съесть! — протестует Манни, пока родители тащат его из комнаты прочь, чтобы еще чего не случилось. Сирхан виновато оглядывается на взрослую версию Манфреда и его бывшую жену. — Я должен был остановить плохую штуку!
Плечи Памелы трясутся в руках Манфреда, будто она тихо смеется. — Я все еще здесь — бормочет он, заметно удивленный. — Исторгнут непереваренным, после стольких лет. Да, во всяком случае, эта версия думает, что она все еще здесь…
— Ты веришь всему этому? — наконец спрашивает она, но в ее голосе еще слышится неверие.
— О да. — Он переминается с ноги на ногу, рассеянно поглаживая ее волосы. — Я верю в то, что все сказанное Айнеко имело целью заставить нас среагировать в точности, как мы среагировали. В том числе — дать веские причины ненавидеть его и спровоцировать Манни уничтожить его аватар. Айнеко хотел уйти из наших жизней и решил, что ощущение развязки с катарсисом этому поспособствует. А еще сыграть семейного бога из машины… Чертов классический комедиант. — Он запрашивает у Города отчет о состоянии и вздыхает: номер его версии как раз увеличился на единицу. — Скажи… Ты будешь скучать по Айнеко? Как ты думаешь? Мы ведь больше его никак не встретим.
— Не говори об этом. Не сейчас — распоряжается она, прижимаясь подбородком к его шее. — Я чувствую себя использованной.
— И не без причин, да уж… — Они долго стоят, заключив друг друга в объятия, ни о чем не разговаривая, даже не удивляясь, что они сошлись снова после стольких лет раздора. — Тусоваться с богами — небезопасное дело для простых смертных. Во все времена. Скажешь, тебя использовали? Айнеко сейчас, наверное, уже убил меня… Если только он не врал и про уничтожение той копии.
Она вздрагивает в его объятиях. — Вот почему так трудно иметь дело с послелюдьми. Их модель твоего сознания, весьма вероятно, точнее твоей собственной.
— Как давно ты пробудилась? — спрашивает он, аккуратно пытаясь сменить тему.
— Я? Ох… я не знаю точно. — Она отпускает его, шагает назад и оценивающе разглядывает его лицо. — Я помню Сатурн, помню, как угоняла тот музейный экспонат и улетала, а потом… Потом я обнаружила, что оказалась здесь. С тобой.
— Наверное… — Он облизывает губы. — Это был сигнал к пробуждению нам обоим. Второй шанс… Что ты собираешься делать со своим?
— Не знаю. — Снова оценивающий взгляд — будто она пытается понять, чего он стоит. Такой знакомый… Почему она считала его враждебным? — У нас слишком много истории на плечах — непросто об этом думать. Либо Айнеко лгал, либо… нет. А как насчет тебя? Скажи, чего ты хочешь?
Он знает, о чем она. — Давай встречаться? — спрашивает он, и подает ей руку.
— И в этот раз — она сжимает ее — без родительского надсмотра. Она тепло улыбается, и они идут к порталу рука об руку — взглянуть, как их потомки отнеслись к своей неожиданной свободе.
(июнь 1999 — апрель 2004)