вернулся к сабейскому письму и орфографии в их хымьяритской форме.
Следы «сабеизации» заметны и в третьем («эфиопском») тексте билингвы (DАЕ, IV, № 7), который отличается от расположенного над ним второго, «сабейского» текста в основном письмом и орфографией.
В поздних надписях Эзаны этот эксперимент был оставлен, зато буквы были дополнены значками для обозначения гласных.
Это была самая радикальная и оригинальная реформа в истории эфиопского письма, не имевшая себе равных ни прежде, ни впоследствии.
Реформа была вызвана необходимостью обозначить на письме гласные звуки, которыми геэз богаче других семитских: краткие гласные, долгие гласные и дифтонги. Реформа позволила различать в письме разные по звучанию и смыслу слова и грамматические формы слов, прежде писавшиеся одинаково.
За основу были взяты прежние согласные буквы, за которыми сохранилось произношение в единственном варианте «согласный + краткий а». Путем прибавления к основе лигатуры одного из десяти значков (для долгих гласных и дифтонгов: ā, ō, у, и, ē, ě, уэ, уā, уа, уи, уэ) или небольшим изменением самого начертания основы (при обозначении в большинстве случаев «нуля гласного звука» или нейтрального гласного, а в некоторых случаях для ā и ō) были образованы однотипные лигатуры для всех возможных сочетаний «согласный + гласный» в языке геэз. Отступления от шаблона встречаются, но не очень часто. Как и в прежних эфиопских алфавитах, в реформированном алфавите не передавалось удвоение согласного, играющее большую роль в грамматике. Однако при чтении удвоение сравнительно легко угадывалось по смыслу. «Нуль гласного звука» (арабский «сукун») совпадал в написании с разными оттенками нейтрального гласного, однако все они вместе с «нулем гласного» представляли собой варианты одной и той же фонемы. В целом реформированный эфиопский алфавит лучше передавал звуковой состав языка геэз, чем любое другое семитское письмо (до появления в новое время мальтийского).
Мюллер[161], Литтман[162], Громан[163] и другие авторы считали реформу древнего эфиопского письма делом христианских миссионеров, именно Фрументия.
В истории известны случаи, когда вокализация вводилась специально для чтения священных книг (масоретская Библия, классический Коран и др.). Однако первые переводы христианских книг на язык геэз вряд ли появились в царствование Эзаны. Язык его надписей несколько архаичнее языка эфиопской Библии. Сам Литтман считал, что первые переводы христианских текстов на геэз появились веком позже деятельности Фрументия.
Не следует забывать, что первые известные образцы вокализованного письма представлены в двух поздних надписях Эзаны. Одна из них — языческая, другая — неопределенно-монотеистическая, но отнюдь не христианская. Правда, Фрументий был начальником царской канцелярии (см. сообщение Руфина); таким образом, он мог иметь прямое отношение к реформе письма. Однако нет никаких оснований связывать реформу непосредственно с нуждами христианской пропаганды. В то же время авторство Фрументия (или его участие) в изобретении знаков вокализации вполне возможно в силу его положения, образования и личных качеств.
До сих пор все исследователи считали введение вокализации единовременным актом. Действительно, уже в обеих огласованных надписях Эзаны мы находим все категории лигатур. Однако одно обстоятельство говорит скорее о периоде выработки лигатурного письма, предшествующем его появлению в надписях. Вокализация лигатур производилась (и производится с тех пор до наших дней) не всегда единообразно; исключений не много, но они есть. По-видимому, прежде чем стать традиционным и общепринятым, лигатурное письмо должно было выработаться в практике писцов царской канцелярии, где были усвоены и закреплены исключения в образовании лигатур. Предшественников огласованных знаков можно усмотреть в древних эфиопских монограммах, которые также представляют собой своего рода лигатуры; самые ранние из монограмм представлены на монетах аксумских царей начала IV в. и в некоторых наскальных надписях.
В любом случае несомненно, что реформа эфиопского алфавита связана с реформаторской деятельностью Эзаны и его приближенных и базируется на общем экономическом и культурном подъеме Аксумского царства в конце III — середине IV в. Успех реформы был обеспечен культурным развитием Эфиопии, зарождением эфиопской литературы, нуждами царской канцелярии и распространением иноземных монотеистических религий (христианства, иудейства, южноаравийского монотеизма, возможно, также буддизма и манихейства). Огласованное письмо не сразу завоевало господство; даже на монетах преемников Эзаны и самого Эзаны девизы чеканились неогласованным письмом. Точно так же не сразу победило христианство; потребовалось еще 175 лет, прежде чем оно окончательно стало официальной религией страны, причем единственной религией Эфиопии оно никогда не было. И все же культурные достижения царствования Эзаны навеки вошли в плоть и кровь эфиопской цивилизации, сохраняясь на протяжении тысячелетий до настоящего времени.
Расцвет Аксумского царства продолжается и после смерти Эзаны. Раскопки и описания очевидцев — Козьмы, Нонноса — говорят о невиданной прежде роскоши, окружавшей аксумского царя.
Состояние страны в этот период известно нам лишь из кратких описаний римско-византийских авторов. Многие из них побывали в Аксумском царстве проездом, следуя через Адулис в Индию и на Цейлон. Это говорит о значении Адулиса в торговле Римской империи с Индией, Цейлоном и Юго-Восточной Азией. Роль морского пути в Индию продолжала возрастать. Затяжные римско-персидские войны надолго закрывали торговый путь из Индии по Евфрату и сирийским дорогам. Путь по Красному морю и Индийскому океану был гораздо надежнее; кроме того, здесь римские подданные могли торговать с народами азиатских тропических стран без персидских и аравийских посредников. Продолжал функционировать и торговый путь из Красного моря к восточноафриканскому побережью; его знает Козьма Индикоплов.
К сожалению, в IV–VI вв. не составляли «перишюв», подобных «Периплам» Агафархида и Псевдо-Арриана. Вместо них появляются подорожные, одна из которых была использована в первых параграфах «Полного описания мира». В двух близких между собой греческих текстах подорожных[164] указан не только путь с Цейлона в Аксумское царство, но и религиозная принадлежность жителей. Народы разных стран характеризуются как христиане, «эллины» (т. е. язычники), маги (зароастрийцы); особо отмечено благочестие фисонских индийцев, которые не являются христианами, но и не поклоняются идолам, как «эллины». Индийцы Малабарского побережья названы «христианами и эллинами» (Хριστιανοι και Ελληναις), жители «Аксомии», т. е. Аксумского царства, наоборот, — «эллинами и христианами». Очевидно, язычников среди них было больше, чем христиан.
«Аксумиты с адулитами» и тайано-сыйамо упомянуты в книге Епифания «De duodecim gemmis», написанной вскоре после 394 г.[165] Религиозная принадлежность их не указана; они просто названы «индийскими народами».
Нарративные источники позволяют утверждать, что в Адулисе и Аксуме периода расцвета постоянно находились иностранные купцы из Римской империи, Индии, Цейлона, Южной Аравии и о-ва Сокотра[166], который вплоть до XIX в. играл выдающуюся роль в торговле северной части Индийского океана.
Сами аксумские и адулисские купцы также совершали заморские путешествия. В Аравии они торговали не только в портовых городах, но и во внутренних областях полуострова. Среди иноземцев — жителей Награна, крупнейшего центра караванной торговли, «Книга хымьяритов» называет одного «абиссинца», Иону, который был дьяконом[167]. Если учесть земляческие настроения тогдашних купцов, то можно предположить, что Иона был главой достаточно многочисленной торговой колонии; иначе его не избрали бы дьяконом. Многочисленные находки аксумских монет в Южной Аравии также свидетельствуют о торговых связях с Аксумом.
К IV–V вв. относится открытая недавно в Египте эфиопская надпись. Она обнаружена в Вади-Мених, на древней дороге из Береники в долину Нила, вместе с египетскими иероглифическими, греко-римскими, греко-христианскими, набатейскими и ранними арабскими надписями[168]. Автор надписи, аксумит Абреха, вероятно, прибыл морем в Беренику и отсюда караванной дорогой отправился в долину Египта.
К началу V в. относится упоминание аксумитов в письме Синезия Киренского (около 355–414 гг.), написанном около 410 г., незадолго до того, как Синезий занял кафедру епископа Птолемеиды Киренаикской. Он рассказывает о борьбе христиан с варварами (или берберами) где-то на юге Киренаики, по мнению исследователей Синезия, в оазисе Джало[169]. Это — древняя и раннесредневековая Авгила. Особенно восхваляется в письме дьякон Фауст, который сражался голыми руками, «нагромождая» вокруг себя трупы берберов. Фауст назван Мελαμπυγος — «Чернозадый». Синезий, как византийский эрудит, имеет в виду известный эпитет Геракла; для храброго дьякона лестно такое сравнение. Но грубоватый эпитет уместен лишь в том случае, если Фауст действительно был чернокожим. Очевидно, так оно и было. Вряд ли киренскому жителю показался бы «черным» коренной житель Авгилы.
Поэтому не кажется неожиданным само по себе указание на происхождение Фауста в заключительном пожелании письма: «Тысяча успехов священникам аксумитов!» (Аυξουμιτων — в издании Миня[170]