достаточно»[530].
Предполагается, что «немой торг» совершался ночью и продавец не видел покупателя. Слова Козьмы о том, что продавцы-аксумиты, положив товар на изгородь, «отходят на некоторое расстояние», следует сопоставить с аналогичной деталью других рассказов о «немом торге», где продавцы или отходят на расстояние пяти дней пути, или садятся на корабль и отплывают.
Такова ходячая легенда, еще в древности изобретенная купцами, не желавшими допускать чужаков к секретам торговли золотом. Очевидно, аксумиты передали легенду о «немом торге» или самому Козьме, или его, информаторам, но Козьма не мог ей полностью поверить, поэтому опустил явно неправдоподобную подробность о «невидимых» покупателях и добавил рационалистическое рассуждение о недостаточности переводчиков.
Но и в этом виде сообщение Козьмы вызывает местами недоумение. Для чего аксумиты закалывали быков? Ведь проще было бы их продавать живыми. Золото не медная мелочь, за которую не купишь целого быка, а туземцы, несомненно, предпочли бы живой скот кускам говядины. Да и как это мясо не портилось во время продолжительного «немого торга», особенно если покупатель отказывался прибавить золота и возвращал мясо? Возьмем самый неблагоприятный случай, так как именно он может показать всю нелепость версии. Допустим, туземец отказывается от мяса, а на следующий день аксумит добавляет кусок. Мясо висит на изгороди всю ночь, весь следующий день и часть второй ночи. Конечно, мясо должно протухнуть. В Эфиопии все известные народы употребляют в пищу только свежее мясо, предпочтительно парное. Лишь немногие, сравнительно отсталые племена были менее разборчивы. Однако то, что известно о жителях Сасу, скорее рисует их народом, достигнувшим довольно высокого уровня развития. Они добывали золото, покупали железо и, очевидно, умели обрабатывать эти металлы. Да и вряд ли жители Сасу так низко ценили золото, что обменивали его на куски мяса. Это не более чем хорошо известный мотив торгового эльдорадо, который встречается еще у Геродота (эфиопы Нубии якобы ценили золото дешевле меди).
Если туземцы так низко ценили золото, не проще было бы им, да и аксумитам, обменивать самородки не на куски мяса, а на живой скот? Мотив неведения ценности золота не объясняет целиком легендарной подробности с кусками мяса. Ведь для демонстрации неведения можно было обойтись без закалывания быков, а просто сообщить, что за каждого быка туземцы Сасу дают много золота.
В статье о Сасу я писал[531], что версия о закалывании быков, развешивания кусков говядины на колючей изгороди и «немой» торговле мясом выглядит настоящей насмешкой аксумитов, употреблявших в пищу свежее мясо (может быть, даже сырое, парное) над заморским купцом-мореходом, который привык есть мясо, заготовленное впрок. Но и это объяснение недостаточно. Есть еще одна разгадка подробности с кусками мяса, похожей на замок с тремя секретами.
Аксумские информаторы Козьмы были не столько сочинителями, сколько передатчиками сказки, представлявшей вариант мирового сюжета. Еще в середине I тысячелетия до н. э., а может быть и раньше, появился миф о том, как добывают в некоей экзотической недоступной стране золотые самородки или драгоценные камни. Они в изобилии разбросаны в долине, охраняемой орлами или грифами, иногда среди потоков огненной лавы. Смелые туземцы (индийцы или сибирские аримаспы) пригоняют быков или овец, режут их и бросают в долину куски мяса, к которым прилипают самородки. Грифы (или орлы) хватают мясо и поднимаются с ним ввысь, а туземцы подбирают падающие самородки или драгоценные камни. Намек на эту легенду встречается еще у Эсхила («Прометей»), Геродота (IV, 13), затем у Плиния («Naturalis Historia», VII, 2). Все они имеют источником древнегреческую поэму «Аримаспея», приписанную Аристею, сыну Кайстробия, из Проконнеса. Поэма связывает страну «грифов, стерегущих золото», с Алтаем. «Чудеса Индии», арабское сочинение IX в., переносит ее в Кашмир. Однако есть данные, что иногда ее помещали и в Африке. На рубеже III–IV вв. Гелиодор упоминал фантастическую «упряжку грифов с поводьями из золотых цепей» (X, 26), которую соседи аксумитов, троглодиты, приносили в дар царю Мероэ. Золотые цепи указывают на связь грифов с золотом, а страна троглодитов находится в близком соседстве с Сасу.
Вполне правдоподобно, что караваны аксумитов в Сасу гнали с собой стада быков, но большая часть их, несомненно, шла в пищу членам каравана; вряд ли можно говорить об организованном и значительном экспорте скота.
По словам Козьмы, путь в Сасу из Аксума и обратно занимал целых шесть месяцев. Торг продолжался только пять дней — подробность, подчеркивающая трудность предприятия. В Аксум караван возвращался поспешно ввиду приближения сезона дождей. Продолжительность сезона преувеличена на целый месяц: якобы с месяца эпифи (июль) по месяц тот (сентябрь), тогда как сезон больших дождей продолжается только с августа по сентябрь. Это сделано для устрашения трудностями пути. «Обратный путь они (аксумиты), — продолжает Козьма, — совершают все поголовно вооруженные, ибо среди жителей той земли есть такие, которые угрожают им и хотят отнять [выменянное в Сасу] золото». Опасности пути хотя и правдоподобны, но подчеркнуты. Чувствуется, что Козьма передает тенденциозный рассказ своих информаторов. Возможно, он хотел отправиться с ними в Сасу и они не пожалели слов, чтобы отговорить его от этого предприятия.
Несмотря на неточность сведений Козьмы, из его рассказа можно извлечь ценные подробности; даже если учесть, что численность каравана (500 человек) преувеличена, все же создается некоторое представление о размерах торговли с Сасу. Основу каравана составляли агенты царя, но к ним присоединялись и другие лица, несомненно, только аксумиты. Главным предметом экспорта из Сасу в Аксум было золото в самородках. Взамен кроме скота аксумиты предлагали железо и соль.
Странно, почему Козьма не упоминает ткани и другие ремесленные изделия. Вряд ли жители Сасу не нуждались в изделиях из стекла, металла, кожи. Вероятно, дело в том, что торговля железом и солью была в руках аксумских купцов, тогда как византийцам она была запрещена их собственным правительством (см. выше). Кроме того, железные крицы, бруски соли и скот издавна служили в Эфиопии в качестве денег; аксумский царь и купцы могли по своему усмотрению обменять или не обменять эту местную «валюту» на деньги и товары иноземцев. Очевидно, перечень товаров, доставляемых в Сасу, также является продуктом сознательного литературного творчества, конечно, не Козьмы, а тех, кто был заинтересован в том, чтобы отбить у него охоту пуститься в торговую экспедицию. Отсюда видно, как тщательно аксумиты оберегали свою монополию на торговлю с Сасу.
Козьма сообщает ценную подробность по организации торговли: караван в Сасу посылался «через архонта Агау»; иными словами, правитель этой области, через которую проходил караван, нес за него ответственность. Если караван подвергался разграблению, правителя ждала суровая кара. Одна из надписей Эзаны рассказывает, как наказал царь Аксума жителей Афана, разграбивших и уничтоживших аксумский торговый караван. Карательная экспедиция в отдаленную и сравнительно бедную страну показывает, какое значение имела торговля для аксумских царей. О том, какую роль сыграли торговые интересы в походах аксумитов на Хымьяр, сообщают византийские авторы; многочисленные материалы, касающиеся этого вопроса, подробно исследованы Н. В. Пигулевской[532].
О внутренней торговле Северной Эфиопии в аксумский период сохранились лишь косвенные данные, прежде всего уровень развития ремесел и наличие в стране иностранцев. Надпись из Сафра дает следующий эквивалент стоимостей: взрослая (?) овца = овца иного качества + некоторое количество меда = корова + некоторое количество муки. Мед был, конечно, ценнее муки, хотя количество этих продуктов не указано. В надписи упоминается также монета ('ld)[533], но не указано, какого металла и происхождения.
Деньги. Собственной монеты в начале III в. у аксумитов еще не было. Ввозили серебряные деньги, притом «совсем немного». Псевдо-Арриан подчеркивал, что в Адулис и сомалийский порт Малао импортировалось некоторое количество золотых и серебряных римских динариев специально для живущих тут иностранцев[534]. Примерно в то же время в Дабра-Даммо оказалась большая сумма кушанских монет. Может быть, примерно в конце II в. в Аксум попали и сабейские бронзовые монеты, датируемые I–II вв., но найденные в слое IV–VIII вв.[535] Итак, в начале III в. аксумиты уже пользовались иностранной золотой, серебряной и бронзовой монетой, но еще в ограниченных количествах.
Наряду с монетой хождение имели более примитивные виды денег. Псевдо-Арриан упоминает о ввозе в Адулис брусков латуни, которые использовались «вместо монеты». Возможно, денежным эквивалентом служили бруски соли, железные крицы, скот.
Со второй половины III в. Аксум начинает чеканить собственную монету. Выше отмечалось политическое значение этого шага. Введение собственной монеты говорит о том, какое значение приобрели товарно-денежные отношения в Аксумском царстве.
Основу денежного обращения отныне составляла аксумская золотая монета. Судя по надписи из Сафра, она, может быть, называлась «аладо»[536]. Эта золотая монета, вес которой колебался, обычно чеканилась одного достоинства; однако при Эндубисе выпускались золотые монеты двух разных достоинств. Чеканка золотой и серебряной аксумской монеты продолжалась до начала VII в.; после царя Герсема она прекратилась, но медные деньги продолжали чеканить Армах, Хатаз I и Хатаз II.
В качестве разменных денег в ходу были медные и — значительно меньше — серебряные. Андзани в 1926 г. описал среди аксумских монет 163 золотых, 312 медных и всего 18 серебряных. С тех пор найдено еще около 60 аксумских серебряных монет