Монахи разделяют образ мышления. Мы же, напротив, одиноки. Мы остаемся в стороне. Каждый из нас сам по себе. Нас, собравшихся в этом зале, объединяет одно – приверженность театру. Мы разделяем нашу общность как актеры, но у нас нет возможности «носить» ее. Если мы принадлежим к религиозному ордену, то вещи, что мы надеваем, провозглашают преданность Богу, потребность служить Ему. Для большинства из вас чужд этот образ мышления. Духовные ценности покинули нас. Материализм – вот все, что вы знали. Рекламодатели, в конце концов, не желают, чтобы их преданные клиенты исчезали в монастырях!
А теперь я хотела бы, чтобы на сцену поднялась наша юная монахиня в белом. Правильно. Скрестите ноги. Снимите одну туфлю. Расправьте чулок. Наклонитесь назад, опираясь на локоть. Вам удобно так сидеть? Конечно, нет. Из-за костюма вам захотелось сесть иначе.
Вы сидите как бродяжка, а не как монахиня. Это противоречит характеру персонажа.
Теперь вы понимаете, что костюм визуализирует характер. То, во что вы облачаетесь, влияет на вас. Обертка заставляет чувствовать определенные вещи. Костюм помогает нам победить стремление к удобству и комфорту.
Глядя на мир, созданный греками, мы увидели, что цивилизация означает, что вы не можете потакать себе или делать все, что хотите. Цивилизация подразумевает сдержанность и контроль.
В эпоху Возрождения художники возвеличивали Мадонну с младенцем. Невозможно найти более изысканный портрет сдержанности. Лицо Богоматери полно нежности. Ее любовь отдана. Она обращена к миру в самом глубоком смысле. В Мадонне скрыто «я». Я, – говорит она, – спрятана, чтобы отдать все тебе.
Любовь на иконах нежнее, чем та, которую вы привыкли видеть на картинах. Ваше представление о любви слишком угловато, слишком мускулисто. Любовь Мадонны льется из сердца в мир. Ваша же течет из мира в карманы.
Священнослужители – символы цивилизации. Монахи одеты либо в белое, либо в черное. У них нет волос, они не носят никаких украшений – только крест. Символ священника – канцелярский воротничок. Это одновременно и символ цивилизованности. Во всем, что касается религии, царит порядок.
У священника или монахини тело прикрыто. Ряса священника помогает отказаться от мирских удовольствий. Она позволяет утихомирить и, возможно, даже убить инстинкт к воровству, наркотикам, сексу. Вы должны пожертвовать всем, чтобы служить цивилизации через церковь. Костюм скрывает низменное «я», освобождая вас, чтобы отдавать другим. Вы также обретаете силу в корнях. У вас нет страха, нет колебаний, когда вы чувствуете, что делаете что‐то на службе Богу.
Вы должны понимать, что у каждого персонажа свой ритм. В церкви ритм – это мир и покой. Монахине не нужно спешить. Она уверена в том, что происходит. Вы учитесь этому у костюма, он буквально обучает вас ходить.
Давайте все поднимемся на сцену и встанем в шеренги по пять человек. Убедитесь, что между вами и между рядами одинаковое пространство. Мы работаем над схожестью, которая дает нам силу. Я позвоню в колокольчик, и тогда вы воспроизведете жест священнослужителя – преклоните колени, помолитесь, перекреститесь.
Каждый из вас делает что‐то свое. Это не дает вам ощущения силы, не так ли?
Теперь, когда я позвоню в колокольчик, все вместе встаньте на колени. Затем перекреститесь. В третий раз спойте Kyrie Eleison «Господи, помилуй нас [80]» в унисон, когда будете креститься.
Очень хорошо. А теперь возвращайтесь на места – в образе! Не становитесь снова собой.
Упражнение должно помочь вам понять, что цивилизация развивает формы, чтобы связать человека с миром. В церкви вы теряете себя, чтобы обрести мир. Это не то, что делают животные. Но человек заставил себя узнать мир. Он создал для него слова. Только человек одевается, говорит и сознает, что ответственен за цивилизацию. Вы должны понимать, что разрушаете ее, когда не признаете символы. Актер должен быть цивилизованным, должен быть человеком самоконтроля. Ему важно контролировать не только тело в костюме, но и себя во всех отношениях.
Ограничения делают жесты ограниченными. Если бы ваши руки были скованны, вы могли бы двигать ими только так. Если бы вы были заключенным, то возмущались бы. Но если вы человек в одежде, то вы принимаете его, видя приглашение к покорности. Вы знаете, что в попустительстве больше силы, чем в бессильной ярости.
Актеры должны избегать условностей, унаследованных клише. Жизнь с ограничениями не печальна, хотя в ней может быть и грусть. В ней есть место радости. Вы должны найти ее (как и печаль). В мире рождается ребенок. Это приносит вам радость. Как и мысль о том, что вы служите Богу, что делает вас частью вселенной. Вы должны ощутить бодрящее чувство радости и безопасности. Вы должны понять, как приятно отдавать. Это создает спокойствие, здоровье. И делает других цивилизованными.
Позвольте мне пригласить четырех добровольцев. Сядьте на сцене лицом друг к другу. Даже когда вы сидите, я хочу видеть проявление вашей силы. В каждом движении я хочу замечать, как вы, подобно собору, тянетесь вверх, к чему‐то мощному. Вам следует помнить, что мы достаточно сильны, чтобы строить церкви. Скажите себе: «Я силен, а не неряшлив или сломлен».
Теперь обсудите, следует ли разрешить духовенству вступать в брак. Это важная тема. Я хочу, чтобы вы подумали, прежде чем что‐то сказать. Но будьте сдержанны в таких костюмах. Доказывайте свою точку зрения силой идеи.
Будьте очень осторожны с жестами. Мышление сдерживает их. Посторонние жесты мешают мыслить. В таких обстоятельствах спонтанная жестикуляция не нужна. Наши отрывистые, бессмысленные движения нужно сдерживать. Им необязательно быть столь невежественными, как обычно.
Если вы используете жесты, нужно сделать их плавными, развернутыми. Они не могут демонстрировать отсутствие анатомии мысли. Они обязаны напоминать волны – ничего угловатого.
Я не хочу видеть в споре никакого «я». Дело не в том, что «я» думаю. Идеи должны быть подвластны авторитету института, должны иметь масштаб. Попытка понять мышление церковь – хорошее упражнение, потому что вы должны научиться не быть обычным. Вы здесь, чтобы раскрыть свой талант. Но сначала вам следует излечить беспорядок в своей душе.
В нашей жизни необходим порядок. Солнце восходит и заходит. Мы живем и умираем. В жизни есть закономерности. В театре нет детей, только люди и идеи. Дети-актеры на сцене должны находиться под контролем, животные тоже, но взрослый актер контролирует себя сам.
Вы должны хотеть действовать только потому, что стремитесь, чтобы вас привели к чему‐то большему в жизни. Вам надо знать, что жизнь будет тоскливой, а ваша актерская игра – еще тоскливее, пока вы не научитесь отдавать что‐то. Вот почему наши упражнения полезны. Они не только о том, как научиться играть определенного персонажа. Они о мире.
(Актеры обсуждают, должны ли священнослужители жениться)
Хорошо, вот начало. Вы уже должны понять, что упражнения – не то, что вы делаете один раз, а потом забываете. Они не являются еще одной частью одноразовой культуры. Они способны продолжать учить вас до тех пор, пока вы готовы работать над ними.
Когда вы играете священнослужителя, то являетесь частью общества, в котором слова имеют значение. Вы – часть ордена, обязанного передать послание. Не сводите это к уровню подлости всего остального в вашей жизни. Если вы можете запятнать его, то, пожалуйста, оставьте все как есть.
Подумайте о том, какой фрагмент вы выучили из Библии короля Якова. Слова в переводе были выбраны за их красоту и смысл. Не превращайте их в «естественную» прозу. Если вы сделаете так, то ради детской шалости погубите весь американский театр. Чтобы развлечь себя, обедняя всех остальных. Пожалуйста, делайте так в другом месте. Не высмеивайте институты и идеи, которые выдержали испытание временем.
Кто хочет прочитать нам отрывок из Библии? Я прошу вас сделать то, к чему вы были готовы. Вы знаете, как строить обстоятельства. Призываю вас решить, к кому вы обращаетесь. Необходимость произнести слова должна прийти извне. Вы читаете Библию группе монахинь? Чего они от вас ожидают? Группе детей? Ребенок хочет, чтобы вы объяснили, научили, простили.
Часть вашей подготовки в том, чтобы увидеть за отрывками образы. Если вы читаете 23‐й псалом, следует представить образ за «зелеными пастбищами», иначе мы скажем: «Мы это уже слышали!» – это просто плохая проповедь.
Вам также следует обосновать действия. Определите, где будете выступать. В классе? В помещении в монастыре? На кафедре? К кому вы обращаетесь? К монахам? К согрешившему ребенку? Вы стоите у могилы? Перед главным алтарем?
Религиозный персонаж требует особого отношения к словам, как и многие другие вещи, которые нам приходится делать. Я часто говорила, что текст находится в вас, а не только на страницах. Слова автора безжизненны без того смысла, что вы в них вкладываете. Но когда жизнь сводит вас с Библией или, на худой конец, с Шекспиром, слова обретают особую жизнь.
И она заключается в следующем: если вы монахиня или священник, то знаете, что обладаете силой, властью, божественным авторитетом! Вы знаете, что говорит вам Бог. Как монахиня, вы способны встретить лицом к лицу любую ситуацию, понять ее и найти решение. «Проблемы» не кажутся непреодолимыми. Вы понимаете, что такое целомудрие и смерть. Вы уверены в посланиях Бога.
Когда вы говорите, как монахиня, мы должны видеть, что вы не боретесь. Мы должны знать, что именно вы знаете о человеке и его порочности. В вас – Бог. Это дает вам власть! Вы служите душе мира и представляете Божье знание. Не будьте смиренны. Бог говорит через вас.
Вы – Божье дитя, а не уличный мальчишка. Костюм дает вам силу. Вы должны понимать масштаб божественной власти.
Вот тот случай, когда слова важнее чувств. Позвольте словам действовать. Не надо слишком много «чувствовать». Не позволяйте «чувствам» подавлять слова. Мы хотим слышать слова, а не эмоции.