Я посмотрела на него глаза в глаза. Я услышала свой голос и фразу: «Мистер Станиславский, я любила театр, пока не появились вы, а теперь я его ненавижу!». Он взглянул на меня, а потом заявил: «Ну, тогда вы должны прийти ко мне завтра».
Этот момент запомнился мне лучше всего. Мы попрощались, и на следующий день я отправилась к господину Станиславскому. Я рассказала ему, что являюсь практикующей актрисой. Он знал о моей семье, поскольку мой отец, Яков Петрович Адлер, поставил «Живой труп [97]» Льва Толстого раньше, чем это сделал сам Константин Сергеевич. Адлер первым в мире сыграл его, и это, конечно, было известно всем. Станиславский понимал, что я – дочь Якова Петровича и Сары Адлер, наследница театральной династии.
Вскоре мы достигли величайшей близости режиссера и актрисы, и затем стали просто актером и актрисой! Мы работали вместе много-много недель. В этот период он просил меня о некоторых вещах. В частности, он дал понять, что актер должен обладать огромным воображением, не стесненным сознанием. Я поняла, что его артистическую натуру питало именно воображение. Станиславский объяснил, что оно играет огромную роль на сцене.
И тщательно обучил использовать предлагаемые обстоятельства. Он сказал: то, где вы находитесь, определяет, кто вы, какой вы, кем можете стать. Вы находитесь в месте, которое будет питать вас, давать силы и возможность делать все, что хотите.
Господин Станиславский рассказывал мне (как актер – актрисе) о том, как страдал, когда играл во «Враге народа» Ибсена [98]. Он не знал, к чему прикоснуться. Ибсен казался для него «неподъемным» автором. Константин Сергеевич сказал мне, что ему потребовалось десять лет, чтобы понять роль. Пока он собирал элементы для техники, которая облегчила бы актерскую работу, то нашел и ответ на вопрос, с которым сталкивался как актер на протяжении всей жизни, особенно во время работы над «Врагом народа».
В одной из сцен пьесы герой Станиславского разговаривал с людьми и просил их что‐то сделать. И это было неправильно. Он сказал: «Я должен был говорить с душами. Если бы я сумел достучаться до человеческих душ, то смог бы чего‐то добиться». Через десять лет после того, как Станиславский впервые вышел на сцену в роли доктора Стокмана, пьеса была возрождена; на этот раз он сумел верно воплотить образ.
Константин Сергеевич понимал, что сейчас пишутся пьесы, которые уже не могут быть поставлены традиционным способом. Он осознал, что должен создать новый способ сценической интерпретации. Ему необходимо было разработать технику, подходящую для работы в любых стилях. В его распоряжении должны были оказаться средства, дающие возможность создать героя с определенным масштабом, контролем, дисциплиной, хорошей речью.
Пьесы Ибсена, Чехова и Стриндберга реалистичны. Они провоцируют вопрос: что есть реальность? На самом банальном уровне эта чашка – настоящая. Реальность – то, что можно увидеть и потрогать. Но реализм – это еще и техника, ремесло, вид искусства, требующий от актера дойти до истины, а затем раскрыть ее. Реализм учит нас, что идея пьесы на первом месте. Вы играете спектакль и персонажа, чтобы раскрыть авторский замысел. Вы никогда не играете себя. Цель актера – служить театру.
Пьесы конца XIX века, над которыми работал Станиславский, касались социальных условий жизни того времени. В искусстве соцреализма герой исчез. Все стали героями. Драматург представляет правильные и неправильные способы поведения, а зритель должен сам выбирать истины.
Главная цель реализма – низвергнуть ложь общественной и частной жизни. Этот жанр имеет дело со средним классом. Он выясняет, почему тот заражен болезнью ценностей, полученных через сплетни, церковь, образование, правительство.
Реализм добирается до правды о человеке среднего класса и его образе жизни и раскрывает ее. Когда вы подходите к такой прозе, то должны отнестись к ней как к поэтическому произведению. Реализм основан на определенном языке, но вам нужна тренировка, чтобы понять его истинный смысл.
Переход из аристократического класса или военного сословия в средний – огромная задача. Аристократический ум и военный ум подразумевают формальность. Мышление среднего класса неформально. Аристократ проводит жизнь во дворцах. Военный действует на поле боя. Представитель среднего класса живет в семье. Наполеон позировал, чтобы войти в историю. Представитель среднего класса не озабочен славой. Он не позирует для вечности.
В семьях реалистов не хватает чопорности. Королеву Елизавету или Людовика XIV нельзя вообразить в такой семье. Они слишком велики.
Реалистический драматург часто говорит, что семья обывателей, несмотря на отсутствие претенциозности, гораздо сложнее монаршей.
В «Кукольном доме» Ибсен утверждает: то, что предстает перед нами, – ложь. И это – ключ к реализму. Ситуация гораздо сложнее, чем вы думаете. Вы должны докопаться до сути и понять каждое слово.
Средний класс живет с отжившими унаследованными идеями. Нам всучили ложь. Мы развращены чужими мнениями. Мы цитируем «идеи», но не уверены, что они наши собственные. Истина исходит изнутри, а не от критиков, политиков, педагогов, журналистов.
Нора борется с ложью семейной жизни среднего класса. «Ты не любишь меня, – говорит она мужу. – Ты лгал мне. Ты говоришь, что любишь меня, но это не так». Она начинает анализировать, как стала думать так, как думает теперь. Героиня понимает, что отец и муж навязали ей свое мнение. Ей не дают размышлять и решать за себя.
Когда вы осознаете это, слова Ибсена обретают смысл. Истина велика – не разрушайте ее. Мы хотим услышать драматурга, а не вас. Чтобы понять его, мы должны узнать все о героях, их профессиях, отношении к семье, деньгам, политике, сексу, религии, образованию. Для актера это означает двигаться медленно. Мы не получим то, что нам нужно, просто глядя на реплики. Нужно вникнуть в социальную ситуацию, разобраться в конфликтах, освещаемых автором.
Ибсен показывает, что средний класс озабочен деньгами. Их не интересуют музеи и культурный рост. Мы оставили позади тех, кто мыслил глубже и оказались среди людей, зараженных практицизмом и амбициями. Шоу говорил, что в его время аристократия материализовалась, средний класс вульгаризировался, а низший огрубел.
Средний класс одновременно материалистичен и вульгарен. Его не волнуют идеи и слава, он думает о продаже, выгодном обмене. Его представитель говорит: «Я хочу получить что‐то за то, что я вам дам». Такой тип человека возник в результате индустриализации. Средний класс размышляет, как производить вещи, чтобы делать деньги. Для современных людей время – не то, что нужно ценить, а то, что нужно тратить, эксплуатировать. Легче и быстрее позвонить, чем написать. Быстрее включить свет, чем зажечь свечу. Проще сесть в метро или автомобиль, чем запрягать лошадь и карету. В мире среднего класса нельзя медлить. Время – деньги.
В наш век появились «вещи». Товары. Цель изменилась. Средний класс озабочен успехом. Вещи должны сохранять стоимость при перепродаже. Потому значение остального следует преуменьшить или вовсе проигнорировать, особенно индивидуальный рост и искусство.
Людей стимулируют желать больше вещей – автомобилей или холодильников. Но при этом теряется то, что у нас внутри. Эпоха индустриализации, капитализма захлестнула умы и сердца. Чтобы достичь новой цели, успеха, они отказались от лучшего. Обналичили души.
Капиталистическая точка зрения проникла во все, все превратила в товар. Амбиции, деньги – вот что важно. Стремление к внутреннему развитию было уничтожено индустриализацией.
Стремление к прагматическому успеху не порождает Уинстона Черчилля. Оно не порождает культуру. Оно производит людей с образованием, людей, готовых вести страну за собой, но без традиций. У НАС НЕ ОСТАЛОСЬ НИ ОДНОЙ!
Этот менталитет провоцирует другое видение – без глубины. Он создает обнищавшее общество со складами, переполненными товарами.
Когда‐то в Америке было очень богатое высшее общество. Во время паники 1907 года Дж. П. Морган [99] одолжил американскому правительству 100 миллионов долларов, чтобы спасти экономику. В конечном счете он неплохо заработал, но все равно это был великий поступок – выручить целую страну.
Морган обладал достаточным умом, чтобы говорить с королем или королевой. Как аристократ, он тщательно выбирал лошадей, которых запрягали в его карету. Они были чисто белыми. Кучер надевал шляпу. Морган был проницательным, умным, властным, и у него была общая черта с художниками – он знал, что войдет в историю.
Нетрудно изучить менталитет американского высшего класса, который разделял с аристократами любовь к изысканным вещам. Посмотрите на картины Джона Сингера Сарджента [100], чтобы увидеть, как они одевались, как держались. Или изучите коллекцию Фрика [101] и представьте, каково было в доме мистера и миссис Фрик, украшенном полотнами. Американский высший класс жил во дворцах. Они мало чем отличались от европейской аристократии, кроме того, что их деньги не передавались по наследству. Американцы их зарабатывали. (На самом деле, по мере того как европейская аристократия приходила в упадок, американские миллионеры выкупали их унаследованные сокровища. Вспомните «Гражданина Кейна [102]».)
У людей того периода были вкус и стиль. Мы не всегда были такими неряшливыми, как сейчас. Умение сидеть, вести себя, чувство традиции исчезли в 1930‐е с Великой депрессией, с крахом экономики. Жаль, что вместе с ними ушло и актерское величие. Средства массовой информации – кино и телевидение – взяли верх.
У того высшего общества был совершенно иной набор «вещей», чем у нас. Они носили шляпы. Из чего делают шляпы? Из фетра, с шелковой каймой. Вы можете носить их где угодно? Вы надеваете их на пляж? Нет. Их можно носить с собой или надевать только в определенных обстоятельствах. Где «спит» шляпа? В собственной коробке или на специальной полке. Покупаете ли вы их с вешалкой? Нет, их делают специально. Существует даже особый способ чистки – нужно следить за ворсом. Мы привыкли к потрепанным вещам. Стали бы вы хранить потрепанную шляпу? Никогда. Это лишает ее смысла.