Женщина, принадлежащая к высшему обществу, носила веер. Веера были похожи на драгоценности. Обычно их привозили из-за границы и украшали вышивкой. Для них даже изобрели своеобразный язык. Если вы делали веером вот так (показывает движение), это означало: «Не подходи ко мне». Если вы делали так, это означало: «Подойди сейчас». Однажды я училась у одной японки, чтобы понять, как управлять веером с помощью запястья.
Мужчины высшего класса носили трости. С их помощью можно было не только ходить, но и указывать, звать, кружиться, раздвигать шторы, чтобы узнать, не идет ли дождь.
У представителей высшего общества были оперные бинокли. Иногда они хранились в женской шкатулке с драгоценностями и были сделаны из жемчуга, золота и серебра. Весь мир оперы заключался в них, такие предметы обладали грациозностью.
Аристократы носили карманные часы. Если вы спросите у человека с карманными часами, который сейчас час, он будет вынужден достать их. Чтобы узнать время, нужно потратить время. Подразумевается, что оно на самом деле не имеет значения. Это совершенно не похоже на нынешнее понимание времени и ритма.
В качестве упражнения, которое должно научить нас видеть мир глазами представителя среднего класса, отличать его ритм от ритма аристократа, я разложила на трех столах несколько предметов.
Я хочу, чтобы вы вставали по очереди, оглядывались вокруг, замечали что‐то, подходили, называли, узнавали, смотрели, как вещь используется, а затем быстро переходили к следующей. Скажите мне, что это карандаш: вы им пишете; телефон: вы звоните; книга: вы ее читаете. Не должно быть никакой эмоциональной связи. Просто быстрое распознавание вещей.
Это способ видения среднего класса. Быстро, без глубины. У каждой вещи свое применение. Каждая может быть произведена миллионным тиражом.
В результате «вещи» теряют качество. Ничто нас не наполняет. Поэтому мы переходим к деньгам. Сколько это стоит? Телефону нужен такой ритм. Фотоаппарат тоже использует его. Щелк! Зачем что‐то рисовать?
Если мы видим так быстро, то не измеряем. Мы не можем думать подобным образом. Поэтому мы живем в обществе, где вещи не насыщают. Умение смотреть и видеть более развито в других странах. Это не по-американски. Мы оцениваем вещи по их полезности.
Но даже на утилитарные предметы, вроде бутылки, можно взглянуть с разных сторон. Раньше в Америке газировка продавалась в бутылках, теперь – в банках. Во Франции производят бутылки темного дымчато-зеленого цвета. На дне есть место для оседания осадка. Этикетка пестрит яркими красками и содержит определенное количество информации. Это касается вина, а не кока-колы.
Нам следует тратить пятнадцать минут в день (меньше времени, чем мы отводим на физические упражнения или пробежку) на работу в тишине, чтобы придать «мыслям» ценность.
Вы стали жертвой индустриализированного мира, что лишает вас чувства собственного достоинства. Вы даже дошли до того, что говорите: «Стильно быть никем». Из-за быстрого принятия всего на веру вы многое потеряли и живете, не имея никаких ценностей, кроме как в денежном выражении.
Рождество теперь сводится к покупке и продаже. Мы принимаем это. Люди радуются наступлению Рождества, но не имеют ни малейшего представления о его смысле. Символ, вертеп, остался в стороне. Мы теряем смысл нашей жизни.
Посмотрите на этот стол. Он черный и лишен каких‐либо особенностей. Ножки столов в Версале были богато украшены. А перед нами – просто ножки! Они стоят, как заключенные, которых собираются расстрелять. Вы принимаете это, не понимая, почему такие предметы вас опустошают. Наша комната-студия не сообщает ничего. Она создана, чтобы обслуживать вас, но не обогащать.
Как актер вы должны найти способ анализировать внешний мир, чтобы придать ему ценность. Поверьте, она там есть. Вам нужно получать впечатления извне. Если вы «питаетесь» только собой, то патологичны. Нет жизни там, где нет ничего внешнего. Вы должны уделять время окружающей обстановке – насыщаться, а не просто обслуживать ее.
Очень хорошее упражнение для развития этой чувствительности – навык продаж чего угодно по телефону: витаминных таблеток, уроков французского, подписки на журнал. Вы поймете ритм жизни среднего класса, просто нажимая на кнопки. Изобрести кнопочный телефон было необходимо, потому что на набор номера тратилось слишком много времени. Ваш ритм диктуется технологическим обществом – быстрее! Для вас важны машины. Вы вынуждены изменить себя, чтобы приспособиться. Посмотрите на свой стол – компьютер, электрическая точилка для карандашей, электронный калькулятор. А есть ли здесь электронная ваза? Да! Заставка. Цифровые цветы.
Что означает «продавать»? Это способ смотреть на предметы. Все, что вы продаете, должно быть продаваемым. Смогу ли я продать нечто? Чем важнее товар, тем меньше усилий вы затрачиваете на сбыт. При продаже по телефону вы не знаете никого из собеседников, что заставляет вас сделать голос нейтральным, механизировать его. Вы – ноль в структуре.
Пару лет назад я отправила телеграмму Роберту Брюстайну [103] и была уверена, что текст полон жизни. Потом оператор зачитала ее мне – без всяких чувств. Она обезличила мои слова, лишила их смысла. Ваша культура оцифровала слова, удалив историю, артистизм. Буквы превратились в цифры, предпочтительно со знаками доллара перед ними.
Продавая по телефону, используйте как можно больше реквизита. Вы живете в обществе, где всегда происходит несколько событий одновременно. Когда вы идете в кино, в одной руке у вас попкорн, в другой – кола. Вы ни на чем не концентрируетесь. Вы современны, если не концентрируетесь. Или сосредотачиваетесь на каком‐то электрическом приборе. В этом проблема механизации – теперь машины творят жизнь, а не мы. Все, что мы можем, – наблюдать. Не остается ничего, что могло бы поднять дух, поэтому мы обращаемся к психологам.
Признаки нашей пустоты – пассивность и праздность. Мы проводим много времени в ожидании, пока что‐то произойдет, и выражаем свое нетерпение, постукивая ногами, барабаня пальцами по столешнице, потирая руки, крутя кольцо на пальце. Все это – язык тела: «Я ничего не делаю. Мне скучно».
Язык тела иллюстрируетамериканский средний класс – работающие двигатели, в которые мы все превратились. Мы – люди, которым нужно спешить, ускоряться, но иногда жизнь останавливает нас – мы останавливаемся на светофоре. И ждем. И суетимся.
Практичному человеку не свойственна духовная тишина, он постоянно чем‐то занят и не способен «расслабиться». Однако за практичность приходится расплачиваться – даже если ничего не происходит, вы продолжаете идти, идти, идти. Как тот маленький кролик в рекламе батареек.
Кроме того, представители среднего класса продолжают говорить, говорить, говорить. На самом деле это разговоры ни о чем. Такие же готовые вещи, как и те, о которых сегодня много говорят, – автомобили, телевизоры, видеомагнитофоны, акции. Они массово выплескиваются наружу и лишены ценности.
В действительности вам было бы трудно сыграть героя, ведущего абсолютно американский образ жизни. Самое интересное, что здесь никто не практичен. Ваша тенденция – не сливаться с американским ритмом. Вы чувствуете себя замкнуто, даже изолированно; поэтому интересно подвести вас к истине – что вы не должны ощущать себя виноватыми, если, будучи актером, чувствуете себя именно так.
Мы должны различать практическое и амбициозное. У них много общего, но разные цели. Практическое не включает формы искусства. Практика опускает все «на землю», на уровень «фактов».
Амбициозные вещи не тянут вниз. Они предполагают «масштаб» и подразумевают нечто за рамками личности. Амбиции могут подразумевать как мощные исторические ценности, так и современные. Накопление власти, в аристократическом смысле, означало сохранение ценностей, чтобы они продолжались после вас. Потому и создавались музеи и библиотеки.
Практичный человек говорит: «Я выпью эту чашку кофе, потом ее выброшу». Амбициозный человек говорит: «Я хочу пить из чашек лиможского фарфора». Джон Морган был человеком, чьи амбиции имели масштаб.
Быть амбициозным не так уж плохо. Когда‐то я хотела выучить итальянский язык. И что же предприняла? Вставала рано, чтобы заниматься по учебнику, брала уроки, ходила в итальянские рестораны, чтобы поговорить с официантами. Продолжала что‐то делать, делать, делать каждый день. Если бы вы хотели показать мои амбиции в пьесе, то это выглядело бы так: я спешу на урок или нетерпеливо говорю с официантом.
Один мой ученик очень хотел играть на скрипке. Когда он отрабатывал гаммы, то ставил метроном на все более быстрый ритм, чтобы развить независимость, твердость и надежность каждого пальца. Молодой человек проигрывал каждый такт снова и снова. Спустя четыре мясяца он освоил пьесу, которую хотел сыграть на сольном концерте. На сцене вы бы показали, как юноша бежит в свою комнату, чтобы репетировать. Вы продемонстрируете, что он делает со скрипкой.
Можете ли вы найти амбиции в себе? Помните, что ни одного персонажа нельзя свести к одному элементу. Ухаживать за садом – не амбициозно.
Владимир Горовиц был выдающимся пианистом, но также был амбициозен. Что он делал, чтобы достичь нечеловеческого мастерства? Общаясь с людьми, не принадлежащими к его миру, он использовал свою ребяческую сторону, чтобы не растрачивать свой профессиональный интеллект. Если Горовиц читал «The Times», то не переходил на страницу акций. В пьесе вы изобразите его за роялем, а не потягивающим кофе.
Разница между практичными и амбициозными людьми показана в пьесе Клиффорда Одетса «Золотой мальчик [104]». Честолюбивый герой хочет играть на скрипке и стать музыкантом. Практичная его часть стремится к славе и богатству. Поэтому он становится отличным боксером.
Амбиции всегда ведут к чему‐то большему, чем не затрагивающая душу практичность. Насколько практично снова и снова играть на скрипке ноту ми? Стать звездой Голливуда – это практично. Желание играть в пьесах Юджина О’Нила – амбициозно. Между этими вещами есть определенная разница.