Он не отказывается от трагедийных моментов в истории немолодого официанта, отца семьи, живущего в своем малом мире, который стремится оградить от всех треволнений. Контраст между этим наивным стремлением и скудной жизнью становится основной темой героя. В этом горестная алогичность его повседневного существования, которую он осознает после крушения, полного и безнадежного. Внешне он похож на прежних персонажей Сухорукова, но впервые актер выбирает лейтмотивом тему истинного познания мира, в котором все продается, а то, что непродажно, — никому не нужно.
Спектакль «БОГИС» какими-то своими гранями совпадал с печальным скепсисом, все больше овладевавшим нашим обществом в нулевые годы. Сухоруков творчески подчиняет себе эту ситуацию. Владеет и повелевает ею, лидируя в спектакле. Что-то в его прочтении напоминает дневник, который герой заново перечитывает. Рождается прибой новых ассоциаций, расширяется круг, который прежде был так узок. Сухоруков не боится резкой красочности, укрупненного плана, к чему его приучило кино, стремительным жестам. Возникает художественная гипербола, завершающая судьбы героев, практически не оставляя надежды. Пожалуй, никогда еще актер не был так пессимистичен — жизнь оскорбляла его своей противоестественностью. Наверное, в том числе и реальная…
Из театральных «побегов» Сухорукова самым, мне кажется, удачным стало исполнение им роли царя Федора в спектакле «Царство отца и сына» по пьесам Алексея Толстого «Смерть Ивана Грозного» и «Царь Федор Иоаннович».
Второе действие — о Федоре Иоанновиче, которого играет Сухоруков. Не слабого, «болезного» государя, а человека, который не создан для власти. Власть требует жесткости. Нередко — безжалостной жестокости. Воли, неподвластной состраданию. Этот же царь Федор просто хочет жить. Ему мил этот мир — с перезвоном колоколов, садами, красавицами-княжнами, соловьиными ночами. Ему дорога его жена, в любви которой он черпает силы. Ему дорога гармония его будней, она придумана им — он хлопочет о ней, не понимая, что гармония несовместима с государственной и исторической необходимостью. Хотя ему придется это понять. Со всех сторон наступают беды, наступают люди со своими интригами, бунтами, корыстью. У Сухорукова Федор умен, интуитивно проницателен, постепенно он все больше схватывает суть происходящего, отчего все больше томится его сердце. Актер уходит от обычно акцентированной темы больного сердца Федора, вместе с тем оно дает о себе знать, когда царь вдруг теряет уверенность, начинает прислушиваться к себе, слушать свое неровно бьющееся сердце, которое аккомпанирует его мукам, его тоске, оттого что ничего, в общем, не получается с его желанием «лада». И мысль о собственной вине терзает его — «Моей виной случилось все!». Злодейства не утихают, и он бессилен перед ними, даже подписывая указ об аресте Шуйских…
Замечательна сцена диалога с Борисом Годуновым, для которого существует слово «надо», в данном случае Годунов требует взять под стражу Шуйского, и если князь не сумеет оправдаться, то казнить его. Для Федора немыслимо казнить того, с кем он только что общался, «брал за руку»! Но — «надо»! С этим «надо» он органически не может смириться и потому обречен. Смерти царь не ищет, но и в этой жизни он чужой.
Готовясь к постановке «Царя Федора», Владимир Иванович Немирович-Данченко писал: «Зерно — русская правда.
Сквозная мысль: ее источники, колебания от общения с правдой европейской, банкротство в действительности, преображение ее в будущем…»
Это сыграно Сухоруковым в плотном сцеплении с нашим временем. С нашей печально органической и печально фантастической жизнью. Виктор Сухоруков весь из этой русской мистерии. В прошлых своих созданиях, в настоящих и будущих.
АМЕРИКАНСКАЯ ДОЧЬВиктория Федорова
Она была еще хороша собой. Светились яркие зеленые глаза. Густые, тяжелые волосы падали на ее плечи. Точеный профиль. Капризный чувственный рот… Она говорила по-русски, но в ее произношение вкрадывалась чужая мелодика. Так случается с людьми, которые родились и выросли в России, а потом навсегда остались в чужой стране, невольно перенимая ее звучание, ритмы. Изредка эта женщина запиналась, смущаясь возникшей паузы. Искала нужные слова и откровенно радовалась, когда находила их.
Она сидела в комнате, отчасти превращенной в мастерскую, заваленную тыквами, которые она искусно раскрашивала, очевидно, готовясь к хэллоуину. Показывала свои работы в кадре, свободно держась перед камерой. Охотно рассказывала о своем житье-бытье в американском городе где-то на берегу океана. О муже, который трудится в местной пожарной команде. О своих буднях домашней хозяйки, находящей время и для изготовления масок для грядущего праздника.
Она говорила, а в облике ее проступало лицо одной из студенток актерского факультета Института кинематографии, которую с первых минут появления в этих, да и не только в этих стенах провожали восхищенным взглядом. Не только потому, что красота ее была удивительно яркой и необычной. Эту девушку знали по экрану еще до ее поступления в институт — знали как юную восходящую звезду. И знали изломанную советской системой судьбу ее матери, знаменитой актрисы довоенного кино.
…Известные педагоги, воспитавшие огромное количество звезд, Ольга Ивановна Пыжова и Борис Владимирович Бибиков своим студентам сниматься запрещали. Тем более не любили принимать в свою мастерскую абитуриентов, уже успевших засветиться в кино в их школьные годы. Сегодня трудно сказать, что заставило Пыжову и Бибикова изменить этому правилу, когда они набирали во ВГИКе свой последний курс, зачислив, например, Бориса Токарева и Людмилу Гладунко, за плечами которых уже были роли в кино. Зачислив красавицу Викторию Федорову, которая не просто трижды до этого появилась на экране, но еще и обрела огромную известность после триумфального показа на Московском Международном кинофестивале картины режиссера Михаила Богина «Двое», где она была занята в главной роли. Тогда, кажется, невозможно было представить себе, что Вика Федорова, блистательно начинавшая свой путь в кино, когда-нибудь появится в телевизионной программе в качестве провинциальной американки, заполняющей свой досуг раскрашиванием тыкв…
В чем-то судьбы наши предопределены волей Провидения. В чем-то и мы сами строители своего пути. Виктория Федорова смело шла навстречу самым крутым виражам, которые постоянно предлагала ей жизнь. Будто доказывала — и это мое! И с этим справлюсь!
В детстве и отрочестве она хотела быть врачом-психиатром, что кажется довольно странным для намерений ребенка. Но детство Вики, дочери знаменитой актрисы Зои Федоровой, было кардинально другим, чем у миллионов советских детей.
Дочь ленинградского рабочего, большеглазая, круглолицая, звонкоголосая Зоя Федорова рано начала сниматься и вскоре стала одной из главных комсомолок советского кино 30-х годов. Ясный взгляд, решительная походка, непреклонная вера в светлое будущее страны победившего социализма и ненависть к эксплуататорам-капиталистам — героини Зои Федоровой именно так существовали на экране в картинах известных советских режиссеров Фридриха Эрмлера, Сергея Юткевича, Лео Арнштама. Боролись с предателями, ловили шпионов, разоблачали врагов. Шпиономания вообще была одной из главных тем в нашем предвоенном кино. Думается, на самом деле Зоя Федорова была замечательной комедийной актрисой, что редко использовалось в те годы. Хотя ее роли в картинах «Музыкальная история», позже в «Свадьбе» в ансамбле с Фаиной Раневской, Эрастом Гариным, Верой Марецкой, Осипом Абдуловым были сыграны с подлинным комедийным блеском.
«Кинокомсомолка» Зоя Федорова успела впрямую столкнуться с советским террором. Во второй половине 30-х годов были арестованы ее родные, и только обращение Федоровой к одному из главных палачей тех лет, Лаврентию Берия, спасло их от лагерей. Но актриса Федорова продолжала радовать миллионы своим появлением на экране…
Перед войной распался брак Федоровой с известным оператором Владимиром Рапопортом, снимавшим большинство картин Сергея Герасимова. В 1945 году актриса познакомилась с заместителем руководителя специальной военно-морской миссии США Джексоном Робертом Тейтом. Бывший морской летчик, красавец, походивший на героев голливудских лент 30-х годов, и знаменитая советская киноактриса осмелились полюбить друг друга. В воздухе еще витала эйфория недавней общей победы над Германией, еще не опустился «железный занавес». Казалось — теперь так будет всегда. Увы: военный моряк Тейт, обвиненный в шпионаже, был выслан из Советского Союза, а Зоя Федорова с клеймом «враг народа» брошена в тюрьму. Дочери Федоровой и Тейта Виктории было тогда пять месяцев.
Актриса Татьяна Окуневская, сидевшая в одной камере с Федоровой, вспоминала, как непрестанно рыдала Зоя Алексеевна из-за разлуки с дочерью, как опасалась, что девочку отправят в детский дом, где она погибнет. Федорова прошла через все тюремные муки, освободившись, сказала Виктории: «Я выжила, может быть, потому, что верила: в один прекрасный день я увижу тебя, несмотря ни на что…»
К счастью, Викторию забрала сестра Зои Алексеевны, высланная вместе с маленьким сыном в глухую деревню Полудино, в Петропавловскую область на север Казахстана. Условия жизни невыносимые. «Я не видела ласки, я не видела теплоты, — вспоминала Виктория. — Тетка была занята тем, как накормить детей». Жили тяжело: холодная изба, туалет во дворе, воду надо было носить. Когда начинали дуть могучие степные ветры, Вика не ходила в школу: могло замести.
Освобожденная из заключения после смерти Сталина Зоя Алексеевна почти сразу поехала в Казахстан за дочкой. До этого посылала в Полудино огромные посылки с фруктами. И Виктория впервые в жизни увидела апельсины, не зная, что с ними делать. До этого Вика считала, что ее мать — тетка, и звала ее «мама». После встречи с Зоей Алексеевной долго называла ее «тетя», постепенно привыкая к родной матери, буквально затопившей ее любовью.
Мать увезла Вику в Москву. Деревенскую девочку столица захлестнула своей бурной энергией, потоками людей и машин, многоголосьем огромного города, его ритмами. И новым статусом самой Виктории — дочери известной актрисы. Тем более Зоя Алексеевна стала много сниматься, теперь уже в возрастных ролях, которые она сама называла «тетка с кошелкой».