Сергей подхватил друга за талию, приподнял его, Алиса взяла Киреева под руку.
— Пойдем.
— Что вы со мной как с маленьким? — вдруг очнулся Артем. — Сам дойду как-нибудь!
Втроем они направились к выходу. Тут же поднялся Ручьев.
— Пойду им открою. А то вдруг Киреев ключи в каюте оставил или потерял. Мы же с ним вместе едем.
Он поспешил следом за молодыми артистами. В дверях обернулся и крикнул:
— Пожалуй, что уже не вернусь. Лягу спать, а то уже пять часов утра. Счастливо оставаться, алкоголики.
— Как пять часов? — удивился Козленков. — А мы еще и песен не пели.
— Пели, — успокоила его Вера и напомнила: — Посылает судьба испытанья только тем, кто достоин любви.
Алексей Дмитриевич покивал, после чего поднялся.
— Ну, раз у вас больше ничего нет, то я, пожалуй, тоже пойду.
Он поднялся, но не уходил, стоял и смотрел на Волкова, а тот смотрел на него снизу вверх.
— Ты что-то хочешь? — наконец обратился к другу Федор Андреевич.
— Конечно, хочу. Хочу, чтобы ты не делал глупости. Седьмой десяток тебе — не забывай.
— Ладно, — произнес, поднимаясь, Волков. — Вместе пойдем, старый ревнивец.
Козленков довольный отправился к выходу.
— Оставайтесь, — шепнула Вера народному артисту. — Разговор есть.
Федор Андреевич напрягся, посмотрел в спину уходящему другу и шепотом поинтересовался:
— Важный разговор будет?
— Более чем.
— Ну, ладно, останусь, — согласился Волков. — Раз уж мы с вами здесь самые стойкие, посидим еще немного.
Он опустился на стул, с которого только что поднялся.
— Федя! — раздался крик Козленкова, который замер в дверях. — Не делай глупостей! Тебе уже шестьдесят три и у тебя тромбофлебит.
Волков в ответ махнул рукой и крикнул:
— Проваливай, завистник!
Козленков погрозил пальцем и ушел.
— Хорошо выглядите, Федор Андреевич, — сделала комплимент Вера. — Но я вас задержала не для того, чтобы продолжать веселье. Как раз наоборот. Хочу сообщить пренеприятное известие… Простите, но хочу на полном серьезе поделиться с вами новостью трагической и крайне неприятной.
— Умер, что ли, кто?
Вера кивнула.
— Да. Человека убили.
Волков молчал, но на лице его не отражалось никаких эмоций, как будто он ждал именно такого известия.
В этот момент запиликала рация. Вера отошла в сторону и нажала на кнопку.
— Вера Николаевна, — прозвучал голос капитана. — Я сообщил в порт прибытия. Потом со мной связались из службы безопасности порта, я сообщил им вашу фамилию. И только что мне подтвердили ваши полномочия… Вы слышите меня, Вера Николаевна?
— Прекрасно слышу. Еще вопросы ко мне есть?
— С телом что делать? Может, в ресторанную морозильную камеру положить?
— Чуть позже свяжусь с вами, но думаю, что осталось немного идти — чуть больше суток, так что с телом ничего не случится.
— Если что, я могу увеличить ход на пяток узлов.
— Решайте сами, вы капитан. А я пока займусь своим делом.
— Тогда отбой! — закончил разговор капитан Шкалик.
Вера вернулась к столу и посмотрела на Волкова, который слышал весь разговор.
— Скаудера убили? — спросил Федор Андреевич.
— Почему вы так подумали?
Волков пожал плечами:
— А кого ж еще? Его же никто не любит, даже Стасик Холмский. Но Стасик — несчастный, одинокий парнишка, у которого съехала крыша от одиночества. А Гибель Эскадры этим пользуется, гад. Он — никакой не гений. Не скажу, что полный бездарь, но… Так это его убили?
Вера покачала головой.
— Жив и здоров ваш Скаудер, я надеюсь. Так что успокойтесь.
— Тогда кого убили? Гилберт, разумеется, подлец еще тот. Гадостей театру сделал много, репертуар поломал. От того, как мы предстаем на сцене, нас самих тошнит, но народ валом валит: в фойе трех бронзовых, простите за откровенность, лесбиянок установили… Так теперь всяк входящий их за бронзовые сиськи хватает и по ягодицам хлопает. Это что, по-вашему, храм искусства?
Федор Андреевич замолчал, заглянул в глаза своей собеседнице.
— Кого же тогда грохнули, если не Гилберта? Наших-то вроде не за что? Неужели самого?
Волков поднял глаза к потолку, а потом показал на потолок пальцем.
— Не надо гадать, — покачала головой Вера. — В своей каюте обнаружена убитой Элеонора Робертовна Герберова.
Волков оторопел.
— Вот это сюжетный поворот! И ведь если кто из наших видел убийцу, то никогда его не сдаст. Уверяю вас в этом! По крайней мере, я сам никогда не сдал бы. Не скажу, что расцеловал бы убийцу, но не выдал бы следствию. Как хоть ее порешили? Простите меня за любопытство.
— Ножом. Тем самым, который приобрел ваш друг Козленков в Осло. У меня были сомнения до тех пор, пока я не вернулась сюда. Но я для того и пришла, чтобы убедиться, что ножа здесь нет. Нож валялся вон там, где мы с Софьиным сидели. Сейчас его там нет и на столах не видно тоже, следовательно, кто-то поднял оружие, чтобы воспользоваться. Вы случайно не видели? Как это было проделано или как кто-то держал этот нож в руке?..
— Не видел, но… Уверяю вас, что Леха Козленков никакого отношения к этому делу не имеет. Он по природе своей трусливый. Не то чтобы трус, но не орел — я в этом смысле говорю. Мы по молодости дрались иногда, я — часто, Боря Ручьев изредка, а Алексей — ни разу. В конце восьмидесятых мы втроем сидели в ресторане ВТО, и к нам какая-то шпана прицепилась… Скорее всего, узнали именно Алешку, он ведь у нас профессиональным Иваном-царевичем был. Короче, слово за слово и сцепились. Борю с первого удара вырубили, я держался какое-то время… Самое противное, что собратья по цеху, что сидели в зале, наблюдали или просто ушли: все бандитов боялись. Спасибо, двое парней из Питера в этот момент в зал вошли. Увидели, что трое одного метелят, и встряли за меня. Те не ожидали, даже почти не сопротивлялись, сразу рванули к выходу. Но мне тогда нос свернули, оба глаза распухли, челюсть набок. Боря пришел в себя — тоже с фонарем приличным, а Козленков плакал весь вечер: «Ребята, простите меня, я очень испугался». Потом питерские к себе в гостиницу позвали: с ними до утра сидели. Бизнесменами те ребята оказались. Один, кстати, вот эту самую песню и пел про счастье. Он прежде поэтом был, но пошел в бизнесмены, потому что жена заколебала — красивой жизни ей хотелось Не знаю, жив ли он или нет, но по гроб жизни не забуду ни его, ни его песню.
— Мы отвлеклись, — вернула разговор в нужное русло Вера. — Я не обвиняю никого и Алексея Дмитриевича в том числе. Я не прошу, чтобы вы сами искали кого-то. Просто мне надо выяснить по времени, кто где находился. Знаю точно, что вы были здесь постоянно. А другие входили и выходили. Я не следила за их передвижениями, кто же знал, что такое может случиться?
— А кто обнаружил тело? — поинтересовался Волков.
— Я и обнаружила. Вы же слышали, как Элеонора Робертовна позвала меня пить бордо. Поднялась к ней и увидела ее на полу с ножом в сердце.
— Бутылка бордо была?
— В том-то все и дело, что не видела я этой бутылки. Ни на столе, ни на полу, ни в мини-баре. Вряд ли ее забрал убийца. Во-первых, зачем убивать и брать вино с собой? А во-вторых, это же улика. Мне кажется, что этого вина не было вовсе: просто Герберова решила меня заманить к себе зачем-то, выдумала наличие у нее дорогого и всем известного вина.
— Я могу только предполагать, зачем она вас заманивала, — проговорил Волков. — Она дамочка извращенная. То есть была таковой. Но ведь и вы не маленькая глупенькая девочка, чтобы не понимать…
— Не будем отвлекаться. У каждого в вашей труппе, как я установила, была причина расправиться с Элеонорой.
— Про всех не стану утверждать, но я думал об этом, и не раз. В своих мыслях я, разумеется, так далеко не заходил, но выдумывал всякие способы. А другие?.. Но вы хотите узнать, кто именно?
— Но ведь кто-то сделал это! — сказала Вера. — Я про себя знаю, что не делала. Вы тоже отсюда не отлучались. Круг подозреваемых становится все уже.
— А может быть, это кто-то из команды? Матросы? — предположил Федор Андреевич.
— Вряд ли. Они во время плавания все на своих объектах, есть, разумеется, свободные от вахты, но капитан уверяет, что все моряки вымотаны этим переходом, спят вне службы. И потом, какой смысл кому-то из команды убивать чиновницу из Министерства культуры? Ограбления не было. Брильянты Герберовой на месте, деньги на месте, хотя там очень небольшая сумма — вряд ли и две тысячи наберется, если считать в американской валюте. За такую сумму убивать, зная, что тебя могут вычислить, никто не будет. Пластиковые карты тоже на месте.
— Кто же тогда это мог сделать?
— Федор Андреевич, давайте будем до конца откровенными друг перед другом. Мне известно, что Артем Киреев был принужден Элеонорой Робертовной к сожительству. Не к совместному проживанию, как вы понимаете, а к неоднократному сексу по принуждению. Чем она его запугала, не знаю, но я сама была случайной свидетельницей их отношений.
— В каком смысле? — не понял Волков.
— В том самом смысле, что из коридора своими ушами слышала, как Герберова выговаривала Артему в достаточно жестком тоне. И он терпел. Из своей практики знаю, что так терпеть может человек, на которого есть определенный компромат. Вам известно, на чем Элеонора его зацепила?
Волков некоторое время молчал, но потом кивнул.
— Догадываюсь. Но это не моя тайна.
— Наркотики?
Волков неохотно кивнул.
— Предполагаю, что Артема взяли за распространение? — произнесла Вера. — В театр приезжали из госнаркоконтроля, беседовали со Скаудером или с вами…
— Со мной, потому что Гилберт был тогда в Лондоне.
— Узнав, что произошло с Киреевым, вы бросились помогать. Наверняка подняли свои связи в полиции. Скорее всего, вам отказали… Вы понеслись к Герберовой, и она решила дело.
— Точно так и было.
— А потом она вызвала к себе Артема… Нет, скорее всего, она приехала в театр и, оставшись с Артемом наедине, сказала, что дело прикрыто и будет прикрыто до тех пор, пока она этого хочет. Если он будет отказывать ей в маленьких удовольствиях, то очень быстро поедет на зону, где будет оказывать удовольствие уже не таким приятным людям, как она.