— Кто все?
— Вы сейчас… До вас — этот главный над артистами, — матрос мотнул головой в сторону каюты Скаудера. — Судовладелец, естественно, когда мимо проходил. Потом парень еще, который тоже из артистов.
— Какой парень? — оживилась Вера. — Тот, что с девушкой недавно от меня ушел?
— Нет, не он — другой. Крепкий такой. Руки мускулистые, очень спокойный.
— А к кому он приходил? — спросила Вера, догадываясь, что речь идет об Артеме Кирееве.
— Откуда я знаю? Он подошел, спросил: «Не надоело ли тебе здесь торчать?» А потом вроде как к вам направился, но я предупредил, что вас нет. И он ушел.
Вера подумала немного и попросила:
— Открой мне дверь.
— Капитан прикажет — открою.
— А то, что расследованием занимаюсь я, Шкалик тебе не говорил разве? Откроешь, я еще раз там все осмотрю, а потом приму решение — снять этот дурацкий пост или нет.
Возражений не последовало.
Вера вошла внутрь, подошла к трупу. Присела на корточки, стараясь не смотреть на застывшее лицо Герберовой, ее внимание было сосредоточено на ноже. Визуально определить наличие отпечатков пальцев не удалось. Угадывались какие-то размазанные жировые следы. Скорее всего, тот, кто совершил убийство, сделал это хладнокровно и специально оставил нож, обтерев рукоятку салфеткой.
Вера еще раз осмотрела комнату и стол с черствеющими закусками, зашла в туалетную комнату, заглянула даже в унитаз и увидела прилипший к его стенке комок влажной салфетки. Вернулась в комнату, выдвинула ящик туалетного столика, где была навалена косметика, там же был небольшой полиэтиленовый пакетик, в котором лежали паспорта Герберовой. Вера взяла этот пакет, вернулась в туалет и, достав салфетку, спрятала ее в пакет. Причем сделала это просто так, следов на салфетке ведь все равно не осталось. Потом подошла к кровати и увидела на ней раскрытый тюбик с тональным кремом. Выходит, Хорошавина с Иртеньевым сказали правду. Значит, и про нож, который они принесли с собой, не придумали тоже.
Но ведь можно быть правдивым в мелочах, но соврать в главном. Хотя про нож им в таком случае говорить было бы совсем необязательно.
Вера вышла из каюты.
— Ну как? — спросил матрос. — Мне можно идти?
— Схожу к Шкалику, попрошу, чтобы унесли тело, а потом можно снимать пост. Хотя…
— Что, еще сидеть? — испугался матрос.
— Разве что часок.
Парень посмотрел на часы.
— Значит, до шести тридцати?
Вера кивнула и по рации связалась с капитаном, сообщила, что тело можно уносить.
— Слава богу! — обрадовался капитан. — А то моряков мучить сил моих нет больше!
За дверью каюты Гилберта Яновича стояла тишина. Вера постучала. Потом еще и еще. Посмотрела на матроса, тот кивнул: значит, Скаудер никуда не выходил.
Вера постучала еще раз и громко произнесла:
— Гилберт Янович, это Вера Бережная.
Дверь тут же отворилась. Как и предполагала Вера, Гибель Эскадры стоял непосредственно за дверью и прислушивался.
— Вы кого-то боитесь? — шепнула она, когда дверь за ней закрылась.
— А вы разве нет? — таким же шепотом ответил он. — Такие вещи на корабле происходят! Вот взяли вы Стасика… А уверенность, что именно он убийца, у вас есть?
— Откуда вы знаете, что я его взяла? — уже нормальным голосом спросила Вера. — На обед вы не ходили, к вам никто не заходил вроде и мобильной связи на корабле сейчас нет.
— Земля слухами полнится.
— Какая земля? Море вокруг, — усмехнулась Вера.
Гибель Эскадры вздохнул и признался:
— Я выглядывал из каюты, когда к вам капитан с матросами шли, и сразу понял, с какой целью они направляются. Потом под дверью стоял, слушал, как вы несчастного парня уводите. Не того вы взяли! Не того!
— А зачем тогда вы заставили Стасика взять вину на себя?
Вера по-прежнему оставалась на пороге, не проходя внутрь.
— Кто заставил? — вытаращил глаза Скаудер. — Я?! То есть вы заявляете мне, что это я заставил Стасика взять вину на себя? Побойтесь бога! Бог правду видит!
— Но раз видит, то наверняка Холмскому ничего не угрожает. А вы написали чистосердечное признание о том, как Герберова вымогала у вас откаты?
Гибель Эскадры не ответил.
— Вы же сами хотели, — напомнила Вера.
— Что я хотел? Ну, сказал вам, не подумав. Теперь, может быть, жалею о данном слове. Не о данном, потому что я вам ничего не обещал, а о сказанном в суете и тревоге. Слово не воробей, сами знаете, вылетит — не поймаешь.
— Это ваше право: выпускать воробьев или ловить. Но вскоре вашим делом будут заниматься более компетентные специалисты. Просто на начальном этапе я могла бы помочь, но раз вы собираетесь испить эту чашу позора до самого дна…
Вера повернулась и взялась за ручку двери.
— Нет-нет! — закричал Гибель Эскадры. — Куда вы сразу? Я же не сказал, что не напишу! Сейчас прямо и сяду, только обдумаю, как писать правильно.
— Орфографию я подправлю в случае чего.
— Я не о том. Просто не хочу, чтобы пострадали посторонние люди.
— Вы Бориса Борисович имеете в виду?
Скаудер опять перешел на шепот:
— А при чем здесь он? Во всем виновата покойная Герберова.
— Так и пишите: тогда-то, при таких-то обстоятельствах, в присутствии того-то…
— Все происходило с глазу на глаз, — проговорил Скаудер. — И даже не в ее кабинете.
— Мне это известно. Не в ее кабинете и не в вашем. Знаю, что она подобные разговоры вела только у себя дома.
— Ну да. Так оно и было. Я каждый раз приезжал к ней домой, где она давала установки.
Гилберт Янович посмотрел на Веру и вздохнул:
— Прямо сейчас сажусь писать.
— До ужина успеете?
— А во сколько? Мы ведь планировали сегодня праздничный капустник закатить. Все же поездка заканчивается. Всем хотелось напоследок… Но тут какие праздники, чему радоваться? Да еще Стасик в застенках. — Скаудер опять вздохнул.
— Насчет Стасика не волнуйтесь. Мне кажется, к началу ужина или чуть позже я назову имя настоящего убийцы.
— Да вы что! — не поверил Скаудер. — Тогда, конечно, можно и праздничный ужин устроить. Только с выпивкой не переборщить. В семь вечера мы планировали. Даже специально продукты в Стокгольме закупили на этот случай. Я бы сбегал к ребятам, предупредил, обрадовал бы всех, что все в силе, но, сами понимаете, надо признательное письмо писать, и вообще опасно.
Гибель Эскадры снова погрустнел.
— Вы пишите, — успокоила его Вера. — Я сама скажу вашим артистам, что сегодня можно будет в последний раз немного расслабиться.
— Именно так и скажите. А еще передайте им, что к семи я и сам спущусь. А еще попросите, пожалуйста, капитана, чтобы он приказал матросу меня сопровождать.
— Матроса не будет, — решительно ответила Вера. — Пост скоро снимут, но я пришлю за вами Киреева. На вид Артем парень крепкий.
— Очень крепкий, — закивал Гилберт Янович. — Вы даже представить себе не можете, насколько он силен! Кстати, сегодняшний прощальный ужин мы планировали заранее, и Борис Борисович обещался на нем присутствовать. Увы, вместе с Элеонорой Робертовной. Но вы его предупредите о том, что все в силе остается. Уж извините, что прошу об этом вас, но мне надо писать покаянное письмо.
Когда Вера вышла, она услышала, как почти сразу в двери щелкнул замок.
Глава 20
Артем Киреев находился в своей каюте не один. Там присутствовала еще и Таня Хорошавина. Артем сидел на кровати, Таня — в кресле возле стола. Возможно, они о чем-то и разговаривали, но, когда Вера вошла, смотрели они в разные стороны и молчали.
— Только что была у Гибеля Эскадры, — с порога объявила Вера. — Заходила к нему сообщить, что все подходит к концу: и путешествие, и тревоги, и все наши неприятности.
— Так уж и ваши, — не очень любезно отреагировал Артем.
Но Вера пропустила его замечание мимо ушей.
— Короче говоря, Скаудер просил передать, что прощальный ужин, который планировался заранее, все же состоится.
— С какой радости? — снова недовольно отозвался Артем. — На борту труп. Стасик в камере. Представляю, как ему там весело.
— Так мы его выпустим, посадим за стол, скажем, что всякое случается в жизни, и плохое, и хорошее, — улыбнулась Вера. — Плохое уже позади…
— Не верю я вам, — мрачно проговорил Киреев.
— Артем, прекрати! — не выдержала Таня.
И с надеждой посмотрела на Веру.
— Вы… То есть ты уже во всем разобралась?
— Почти. Но то, что Холмский ни при чем, знаю точно.
— Так выпускайте его! — потребовал Киреев.
— Обязательно выпущу. Прямо вместе с тобой пойдем и отпустим. Только сначала поговорим наедине.
— Так вы и так уже все знаете, — буркнул Артем.
Вера повернулась к Хорошавиной:
— Танечка, можно я попрошу тебя объявить всем, что ужин будет? Пусть начинают готовиться. Вроде как меньше часа осталось.
— Да, конечно.
Девушка встала, подошла к двери, но, уже взявшись за ручку, обернулась:
— Артем, я тебя прошу быть повежливее.
И вышла.
Подождав, когда Хорошавина уйдет на какое-то расстояние, Вера сказала:
— Артем, претендентов на роль убийцы не так много осталось.
— Это не мое амплуа, — тут же отреагировал Кирееев.
— А я тебе и не предлагаю. Просто, если мы не установим точно, кто это сделал, то потом это будет сделать значительно труднее, а может, даже и невозможно. Кандидатов, как я сказала, несколько. Не буду называть…
— Нет, вы скажите! — потребовал Артем.
Вера не стала скрывать:
— Ты, Козленков, Ручьев и Волков.
— Вы в своем уме? — рассмеялся Артем. — Вы же сами говорили, что Федор Андреевич — единственный, кто вне подозрений. Он же все время в зале был!
— Кому я об этом говорила? Тебе разве? Я говорила об этом только одному человеку, а именно — самому Волкову. Я считала, что он все время находился рядом, но это не так… Он говорит, что во время моего разговора с Герберовой танцевал с Алисой Иртеньевой, но ее тогда в зале не было.