— Вас, что ли?
— Если бы! Я бы стерпел: мне и не такое предъявляли.
Софьин протянул ключ Скаудеру.
— Открывай дверь, Гилберт, и хватит болтать.
Гибель Эскадры вставил ключ в замочную скважину.
— Нет, я просто возмущаюсь! — не мог успокоиться он. — Обвинять народного артиста Волкова черт знает в чем…
Руки его дрожали, и он не мог отпереть замок.
— Кто только эти корабли строит?! — воскликнул он. — Во всем мире уже магнитные ключи, а здесь какой-то дурак придумал эту дурацкую экономию!
Наконец ключ повернулся в замке. Софьин втолкнул Веру в каюту и быстро вошел следом.
— Где там ваша улика? Вы уж извините, конечно, что я так с вами, — спокойно, словно он решил уже все свои проблемы, произнес олигарх. — Но и вы меня поймите.
— За что вы убили Элеонору, Борис Борисович? — спросила Вера. — Она шантажировала вас?
— Что вы несете? — возмутился Софьин. — Кто кого убил?
— Герберова, вероятно, обвинила вас в убийстве своего отца Роберта Ивановича? Сообщила, что собирала всю информацию о том взрыве. Сказала, что нашла исполнителей и те дали показания. И она решила вас шантажировать?
— Я не понял, — растерялся Скаудер и на всякий случай отступил на шаг, переводя взгляд с Веры на Софьина, а потом обратно. — Что происходит?
— Что вы несете? — зло прошептал Борис Борисович. — Никакого отца я не убивал!
— Сначала Элеонора рассказала своей сестре Изабелле Робертовне о том, как вы ее насиловали в детстве, и о своих подозрениях по поводу убийства отца. Жена потребовала объяснений и развода… Брачный контракт создавался под чутким руководством самого Роберта Ивановича Подлясского, а потому вы должны были остаться ни с чем, но, предвидя подобное, вы подготовились заранее. Взяли в банке тестя очень большой кредит, заранее зная, что отдавать не будете…
— Хватит! — закричал Софьин и выхватил из внутреннего кармана смокинга пистолет. — Хватит молоть всякую чушь! Где эта чертова салфетка с отпечатками моих пальцев? У Элеоноры давно съехала крыша: она тянула отовсюду, откуда могла, она высосала из театра все! А это мой театр! Я его сделал, я в него столько вложил! Только я должен был с него получать, а не эта сумасшедшая стерва!
Он замолчал и посмотрел на Скаудера.
— Ты меня, Гилберт, извини, но что вы тут не поделили, я не знаю. Это пусть следствие разбирается, за что ты убил Верочку и застрелился сам.
Гибель Эскадры побледнел.
— Это вы так пошутили?
— Да какая уж тут шутка!
Борис Борисович направил пистолет на Скаудера.
— Вера, вы же не хотите умирать в мучениях? Последний раз спрашиваю.
— Что здесь происходит? — прозвучал вдруг голос капитана Шкалика.
Все обернулись. В дверях каюты стоял капитан, в руке он держал пистолет. За спиной Шкалика стояли двое матросов.
— Григорий Михайлович, прошу вас выйти! — приказал Софьин.
— На судне командую я, — ответил капитан.
— Но я судовладелец.
— Здесь вы такой же пассажир, как и все.
— А я вас увольняю! — воскликнул Софьин.
— Пока судно не принял другой капитан, никто не имеет право отстранить меня от управления судном.
Шкалик перевел взгляд на Веру.
— Вера Николаевна, с вами все нормально? Я сделал все, о чем мы договаривались. Ждал в каюте напротив.
— Все хорошо, — ответила она и шагнула к выходу.
— Стоять на месте! — приказал Софьин, направляя на нее пистолет. — Стоять до тех пор, пока за мной не придет катер! Всем стоять! Я сойду с борта, и тогда делайте все, что хотите.
— Тогда можно я пойду, — попросил Скаудер. — У меня свои дела, а у вас свои. Я не буду вмешиваться.
— Всем не двигаться! — закричал олигарх. — Мой катер будет здесь с минуты на минуту. Это полицейский катер, и, если вы меня не выпустите, они произведут досмотр и найдут наркотики. У каждого!
— Какой досмотр? — удивился Шкалик. — В нейтральных водах?
— Покиньте каюту и отойдите на десять шагов! — крикнул Софьин. — Я спущусь на первую пассажирскую палубу, сяду на свой катер и уйду. И чтобы никто не мешал. А ее… — Софьин показал пистолетом на Веру. — Я забираю с собой.
— Хорошо, — Шкалик повернулся к матросам. — Сделаем, как он приказывает.
— Борис Борисович, вам придется меня нести: у меня голова все еще кружится, — напомнила Вера. — Идти я не могу, да и платье длинное.
Олигарх задумался и посмотрел на Скаудера.
— Тогда ты со мной пойдешь.
— Я никуда не собираюсь ехать! — воскликнул режиссер.
— Он вами прикрыться хочет, чтобы в него не стреляли, — объяснила Вера.
— Но я не хочу! — замахал руками Гибель Эскадры.
Софьин схватил Гилберта Яновича за пиджак, привлек к себе, обхватив рукой за шею и приставив к его голове пистолет, начал подталкивать в спину. Оказавшись возле дверей, он бросил Вере:
— Оставайтесь здесь и не вздумайте мне мешать! Любое ваше неосторожное движение — и я снесу башку этому придурку!
Скаудер не сопротивлялся, смотрел в потолок и семенил ногами, чтобы не споткнуться. Оказавшись первым в коридоре, он закричал:
— Не стреляйте, капитан! Вы можете в меня попасть!
Софьин толкал его в спину, продвигаясь к лифту. Продвигаться приходилось спиной вперед, потому что Шкалик с матросами отошли в сторону каюты судовладельца. Софьин приближался к площадке перед лифтами, они медленно следовали за ним. Олигарх внимательно наблюдал за матросами и капитаном, не забывая оглядываться. Так, продолжая прикрываться Скаудером, он подошел к площадке. Ему оставалось только повернуть туда.
Прозвучал гудок.
— Это за мной! — радостно крикнул Софьин. — Сейчас я уйду, а вы вообще…
Он не успел договорить: кто-то выскочил из-за поворота, даже не выскочил, а прыгнул, сбивая с ног и Софьина, и Гилберта Яновича. Это был Сергей Иртеньев. Грохнул выстрел. Сергей, который пытался выхватить пистолет и схватить олигарха за запястье, упал на спину. Софьин быстро поднялся и вскинул руку, целясь в капитана. Но тот успел выстрелить первым.
Глава 25
Может, Софьин и вызывал катер из Эстонии, но к борту «Карибиен кап» подошел совсем другой катер, на его борту был Иван Васильевич Евдокимов со следственно-оперативной группой. Когда он поднялся, то увидел, как Вера и вся труппа суетятся над раненным в плечо Сергеем Иртеньевым.
Борис Борисович Софьин лежал в стороне. Он был мертв.
Евдокимов подошел к трупу.
— Свидетели убийства есть? — поинтересовался он у Веры.
— Очень много свидетелей — вон они все здесь стоят. Это была самооборона. Вернее, капитан защищал пассажира, которого Софьин собирался убить. Первым выстрелом он ранил Сергея, а второй ему не дали сделать, — отчиталась Вера.
— Но ты же понимаешь, кто такой Софьин? — вздохнул Евдокимов. — Тут такое сейчас начнется! Свидетели — хорошо, но когда нет видеосвидетельства…
— Почему нет? Есть. По моей просьбе капитан приказал установить камеру в каюте и в коридоре, так что наше общение с Софьиным и то, что было потом, можешь внимательно посмотреть.
— То есть ты предполагала, что так все и произойдет?
— Так или иначе, но предполагала. Я подкинула Софьину информацию о том, что имеется важная улика против убийцы, который, прежде чем взять в руки нож, вложил в свою ладонь салфетку. Салфетку убийца потом, торопясь покинуть место преступления, выбросил в унитаз. Никаких отпечатков пальцев на салфетке, разумеется, не было, а следов ножа — тем более. Но Борис Борисович клюнул и испугался. А потом…
Вера не успела договорить, к прибывшему из Петербурга полковнику подскочил Скаудер.
— Я готов дать показания! Я тут вообще ни при чем… Я, можно сказать, сам жертва. Чуть не погиб. Чудом пуля в меня не попала. Бог спас… Вера Николаевна может подтвердить.
— Запишите все, что произошло, и передайте мне. Возникнут вопросы, мы поговорим, — произнес Евдокимов. — А вопросы возникнут — я уверен.
— Я так напишу, что все будет понятно, даже…
Он замолчал, кашлянул и спросил:
— Я могу идти?
— Вы обещали еще одно письмо написать. О ваших отношениях с Герберовой, — напомнила Вера.
— Конечно, — почти обрадовался Гибель Эскадры. — Там же не только одна Герберова, еще Софьин на меня давил, требовал с театра какую-то личную прибыль для себя. Он требовал продавать часть билетов не через кассу. Вы представляете, как мне тяжко приходилось? Какой крест приходилось тащить!
— Идите, — поторопил его Евдокимов.
Полковник Евдокимов приказал всем артистам собраться в ресторанном зале. Иртеньев сказал, что ранение у него касательное и не тяжелое: он может и ходить, и сидеть, и давать показания, потому что он тоже один из действующих лиц сыгранного сегодня спектакля.
Последние слова возмутили Евдокимова: он сообщил не только Сергею, но и всем остальным, что убийство, а уж тем более расследование этого убийства — не спектакль и потешаться над этим никому не позволено. Иван Васильевич хотел напомнить всем о гражданской позиции и необходимости оказывать всякое содействие официальным лицам, проводящим расследование, но его успокоил Волков, объяснив, что сказанное молодым актером — профессиональный сленг. К тому же напомнил, что парень получил ранение, защищая всех остальных и в первую очередь Верочку. Евдокимов выслушал его и спорить не стал. Он был большим поклонником Волкова и даже решил, что, когда все закончится, он попросит у народного артиста автограф для жены.
Потом он вернулся к Вере и вежливо поинтересовался, как ее угораздило оказаться на этом пароходе и, вообще, каким ветром ее занесло в Швецию.
— Развеяться захотелось, — ответила Вера с улыбкой.
Евдокимов только сокрушенно покачал головой. Он ей, конечно, не поверил. Но выспрашивать больше ничего не стал. Зато посетовал, что так спешил сюда, а работы никакой — два трупа, и все ясно сразу.
— А вам так работа нужна? — усмехнулась Вера.
— Лучше бы ее не было вовсе! — признался Евдокимов. — Все были бы живы и здоровы, и никто никого бы не убивал.